Андерсон внимательно посмотрел на меня, словно видел впервые, и начал смеяться. Долго и заразительно.
— Желал убедиться, знаете вы или не знаете. Оказалось, что знаменитый Джон Фицджералд, мировой авторитет по исчезнувшим птицам, каким-то образом ухитрился не знать того, что написано в обычном учебнике.
— Чего именно?
Андерсон мне вообще не очень нравился, а сейчас я его просто невзлюбил. Однако смех возымел действие. Его подхватили Габби и Поттс, не имея представления, над чем он смеется. Заулыбалась даже Катя.
Карл Андерсон кивнул, успокаиваясь.
— Ладно, начну сначала. Тогда в отеле вы сказали, что ничего не знаете о птице с острова Улиета. Но я вам не поверил. Этого просто не могло быть. Вы должны были знать, обязаны, и потому я предположил, что вы притворяетесь.
На моем лице появилось смущенное выражение, и это его также позабавило.
— Войдя в дом, я намеревался посмотреть ваши знаменитые записки. Но, взглянув на книжные полки, очень удивился. Понимаете, мистер Фицджералд, библиотека университетского профессора должна быть на современном уровне. А у вас издание «Заметок о редких видах пернатых» Фосдайка было совсем не то. — Андерсон замолчал, чтобы дать мне время усвоить важное замечание. — Я по корешку определил, что это первое издание, но решил взять книгу с полки, чтобы окончательно убедиться. Вероятно, вы держали это издание, поскольку оно было подписано автором. Не знаю. Неожиданно мне пришло в голову, что, может, вы вовсе и не притворялись, а действительно этого не знаете.
Я пожал плечами, по-прежнему ничего не понимая.
— Дело в том, — продолжил Андерсон, — что через несколько лет Фосдайк выпустил второе издание, дополненное, включая информацию и о птице с острова Улиета. — Он повернулся к Кате: — Фосдайк нашел это письмо, которое вы видели в архиве Фабрициуса. Где упоминается о рисунке птицы с острова Улиета, выполненном в Линкольншире. Фосдайк изволил даже слегка пошутить по этому поводу на латыни. Точно процитировать сейчас не могу, но там сказано что-то вроде: «Полагаю, что экспонат Turdus ulietensis, которым владел Джозеф Банкс, и Turdus lindensis, упомянутый позднее Фабрициусом, — это одно и то же». Линдум — таково римское название Линкольна, — пояснил Андерсон для тех, кто этого не знал. — Вот почему я ухватился за письмо, адресованное Марте Стамфорд. Оно как раз укладывалось в схему — птица должна находиться в Линкольншире.
— Вы поставили книгу обратно на полку и протерли ее, чтобы я не догадался, какую именно смотрели? Оставили меня прозябать в невежестве?
— Я не думал, что у вас займут много времени поиски этого упоминания о Линкольншире, но и не собирался направлять их. — Андерсон снова повернулся к Кате: — На меня произвело большое впечатление ваше открытие. Ведь вы наверняка Фосдайка не читали. Конечно, ваш соратник мог бы избавить вас от этой проблемы, если бы озаботился посетить приличную справочную библиотеку. А теперь скажите, мистер Фицджералд, какой еще вопрос вы хотели задать?
Я вытащил из кармана смятую ксерокопию литографии, на которой была изображена мисс Б.
— Вы знаете кто это?
Андерсон взглянул на рисунок.
— Любовница Джозефа Банкса. Первая любовница. У него, разумеется, были и другие.
— Почему вы держали этот рисунок среди своих бумаг?
— Просто так, для коллекции. Разве это имеет значение?
— Вы не считаете, что она имеет какое-то отношение…
— К птице? — Андерсон вздохнул, как мне показалось, нетерпеливо. — Конечно, нет. Мой человек внимательно изучил биографию Джозефа Банкса и раскопал все, что известно о его содержанке. Мне она показалась интересной, поскольку была знакома с Фабрициусом, а тот, вероятно, видел птицу уже после того, как она исчезла из собрания Банкса. Но о мисс Б. известно очень мало. Никто не знал ни ее имени, ни дальнейшей судьбы.
Я взглянул на Катю.
— Уверен, никогда и не узнает.
Андерсон не успел ответить, потому что к нашему столу приблизилась служащая отеля, дежурившая за стойкой регистрации.
— Джентльмен приходил, сэр. Он оставил пакет в вашем номере, как вы просили.
Я с улыбкой поблагодарил ее и посмотрел на собравшихся:
— Желаете подняться и осмотреть мое приобретение?
Спальня у меня небольшая. Посередине кровать, на которой недавно сидели мы с Катей, маленький столик и пара стульев. Для пятерых места вполне достаточно. Уходя, я оставил гореть торшер, освещавший комнату неярким красноватым светом.
Берт Фокс положил пакет в центр кровати, и мы инстинктивно ее окружили. Слева от меня Катя, справа Андерсон, дальше Габби. Поттс остановился чуть поодаль, наблюдая за нами.
Пакет был высотой примерно два фута и такой же толщины. Поверх коричневой оберточной бумаги шел пузырчатый полиэтилен, перетянутый крест-накрест сверхпрочной розовой пленкой. Все молчали. Только Андерсон вздохнул, и этот вздох мне о многом сказал. До сего момента я считал его профессионалом, который занимается разными редкостями исключительно ради выгоды, но теперь подумал, что Габби права. Андерсон просто любит поиск. И с этого момента он начал мне нравиться.
— Возьмите, вам это понадобится. — Поттс протянул мне перочинный ножик. — Давайте. Мы ждем.
Я вдруг засомневался в успехе предприятия, но назад хода не было. Только вперед.
Медленными, осторожными движениями ножа я разрезал пленку, следом полиэтилен, обнажив коричневую бумажную обертку. А затем в неожиданном приступе нетерпения сорвал ее прочь взмахом обеих рук.
Перед нами возник застекленный со всех сторон футляр из старого темного дерева. Одно стекло было слегка расколото, а другое затуманено маленькими трещинами. Внутри футляра на грубой имитации ветки дерева сидела небольшая коричневая птичка, наклонив головку, словно в удивлении. Совершенно обычная птичка, очень похожая на любую из семейства дроздовых. Она вполне могла бы залететь в ваш садик, не привлекая внимания.
— Ого! — воскликнул Поттс. — Это она? Вся суматоха из-за нее?
Андерсон и Габби согнулись, внимательно изучая птицу через два целых стекла. Я глубоко вздохнул и повернул торшер так, чтобы птицу можно было как следует рассмотреть.
Обнаружилось, что состояние чучела оставляло желать лучшего. Птица со временем потеряла форму, некогда рыжеватые перья в некоторых местах поблекли и по цвету напоминали серую плесень. На шее было видно пятно неправильной формы, где оторвавшиеся перья стояли торчком. Но при более ярком освещении можно было разглядеть также оттенки оперения, которые отличали ее и от черного дрозда, и от обычного, и вообще от всех известных.
Андерсон повернулся ко мне с сияющими глазами:
— Вы полагаете, это она?
Я пожал плечами. Зрелище не доставляло мне ожидаемого наслаждения.
— Вполне может быть.
Он опять склонился над птицей и стал показывать Габби детали. Она пристально вглядывалась и кивала. Специалистами они не были, но в птицах разбирались и, главное, знали, что ищут. Поттс наблюдал за ними, следя за реакцией. Катя взяла меня за руку. Я закрыл глаза и ждал, слушая, как Андерсон бормочет себе под нос, повторяя описание Форстера, сделанное более двух столетий назад:
— «Голова слегка тронута коричневым… крыло темноватое, маховые перья первого порядка с коричневым окаймлением… В хвосте двенадцать перьев…»
Андерсон встал, резко выпрямился, посмотрел на меня, снова став прежним Андерсоном.
— Документов, подтверждающих происхождение, разумеется, нет?
— Нет.
— Придется провести лабораторную проверку.
— Обязательно.
Андерсон наклонился к птице:
— Это чудо, что она сохранилась.
— Да. На подобное везение я, честно говоря, не рассчитывал.
Наконец Поттс не выдержал:
— Так мы будем заниматься делом или нет? Вы можете обсудить качество птицы позднее, потому что самое большее, что вам за нее дадут, — это несколько тысяч долларов. А где рисунки? Открывайте футляр.
— Нет. — Я протянул руку, не подпуская его к кровати. — Вас интересуют рисунки, а меня птица. Футляр откроем, когда будут созданы необходимые условия — влажность и все остальное. Прежний владелец особо оговорил, чтобы при любых обстоятельствах с ней обращались должным образом. Так что давайте спустимся вниз и обсудим цифры.
Я обернул футляр коричневой бумагой, чтобы защитить птицу от света. Покидая номер, тщательно проверил, надежно ли заперта дверь.
В баре я наблюдал за Андерсоном, устроившимся на диване. Тогда, в баре отеля «Мекленберг», он говорил о моем дедушке несколько пренебрежительно. Я подумал, что это просто презрение прирожденного победителя к прирожденному неудачнику. Но может, я ошибался? Как и мой дед, Андерсон начинал свою экспедицию с твердой верой в одну-единственную версию. Видимо, он тоже, как и мой дед, боялся, что его опередят по какой-нибудь нелепой случайности. И вот сейчас эта случайность стала реальностью. Птицу нашел я.
