В школе он никогда не был хулиганом, не испытывал желания причинять кому бы то ни было боль, но на четвертый год обучения он ради самозащиты начал властвовать над остальными и запугивать их. Это возникло внезапно, когда его обуял приступ ярости против одного парня, пытавшегося продолжать прежние насмешки и издевательства: кончилось тем, что парню тому пришлось провести два дня в школьном изоляторе. Уилфред не меньше его нуждался в двухдневном отдыхе в постели, но сумел каким-то образом выстоять, и никто в классе на него не донес. Таким образом, он оказался на стороне преследователей — эта перемена произошла в течение всего нескольких дней. И тем не менее он считал, что нерешительность и страх, отравившие ему последующую жизнь, зародились еще тогда, в те три года, проведенные в Шерборне, когда формировался его характер. На эти три года он сваливал всю ответственность за свои недостатки и неполноценность.
Большинство из этих недостатков успешно с годами преодолены. А то, что связано было с его положением холостяка и что он старался возвысить в собственных глазах до уровня добродетели, этого больше не существовало. Благодаря его предусмотрительной женитьбе на Перл.
После чая он на несколько минут зашел к ней в спальню и сел на кровать. Он бы весьма смутился, застань Перл его здесь, но, поскольку он был в одиночестве, ему доставляло удовольствие обозревать эту комнату, разглядывать предметы, вдыхать запахи, напоминающие о ее незримом присутствии. Чулки, скорее украшающие, нежели нарушающие пропорции кресла времен французской империи, пудра на подзеркальнике, туфли без задников, небрежно валяющиеся на исфаганском ковре, короткая кружевная сорочка, сложенная на подушке, женские журналы на старинном столике эпохи Регентства рядом с кроватью.
С тех пор как он стал находить Перл физически привлекательной, он порой спрашивал себя, не были ли трезвые соображения, которыми он руководствовался при знакомстве и браке с ней, такими уж трезвыми, какими ему казались в то время. Он где-то читал, что мужчины, несколько раз вступавшие в брак, часто выбирают жен, чем-то похожих друг на друга. В Перл с первого взгляда его поразило ее сходство с Анной. И те недели и месяцы, когда он испытывал колебания, — не было ли это хитростью, на которую пускалось его тело, чтобы завлечь его ум? Кто знает, может, без этой подсознательной тяги к Перл он никогда бы на ней и не женился. Оглядываясь теперь на свои тогдашние поступки, он усматривал в них удивительную закономерность, и это его поражало. Растущая физическая страсть под маской трезвого логического расчета?
Разумеется, трезвый логический расчет и теперь проявлял себя. Энджелл понимал, что по умственному развитию Перл значительно уступала ему, и негодовал, что временами, благодаря своей физической привлекательности, она брала над ним верх. И он презирал себя за то, что шел и тратил деньги в фешенебельных местах единственно из желания удовлетворить ее женское тщеславие. Он презирал людей, посещавших подобные места, презирал их за глупое поведение, за их стадный инстинкт и подчинение условностям и дурному вкусу. Он мало общался с тем миром, в котором заурядные умы поклонялись модной мишуре, выдавая ее за блеск и великолепие. Перл, к сожалению, всегда с готовностью поддавалась этим соблазнам и становилась жертвой массового гипноза современности; к счастью, когда он ее вразумлял, она обычно соглашалась с ним. Он не сомневался, что она считает его своим наставником, и это доставляло ему удовольствие; она прислушивается к нему и видит в нем мужчину в расцвете сил, умудренного жизнью, умного и доброго.
Энджелл с некоторой робостью взял ночную сорочку и вдохнул ее запах. Сорочка пахла ее телом, словно она сама присутствовала здесь, нежная, влекущая. Он строго нормировал любовные встречи с ней, не желал расходовать силы, ибо у него не было к этому привычки и случалось, что после у него начиналось сердцебиение. Сколько еще оставалось — дня два, три? Как радостно думать об этом. Ее сильные, длинные ноги… Ночная сорочка… О, прелесть! Он нежно прижал к себе сорочку, а затем аккуратно сложил, как оставила ее Перл.
Он провел рукой по животу. За месяц он потерял около семи фунтов. Костюм шестилетней давности сделался ему одно время тесным, а теперь он нигде не жал. Перемена налицо. От одного этого самочувствие его улучшилось. Двести пятьдесят фунтов и двести пятьдесят четыре и восемь десятых фунта — а какая огромная разница! Может, следует сбросить еще семь? Невероятно трудно, но стоит попробовать. Однако торопиться не надо. Он знал людей, на которых плохо сказалась чересчур поспешная диета. Кожа обвисла, не поспевая за сокращением веса. Можно в один момент лишиться красивой наружности, и это куда опасней, нежели наличие лишнего веса.
Он встал, подошел к туалетному столику французской работы и уставился на разложенные предметы. С душевным трепетом он сознавал, что вторгается в ее святая святых; открыв ящичек, он указательным пальцем дотронулся до лежащих там чулок, носовых платков, шарфиков. В шкатулке лежали булавки, заколки для волос, иголки, в другой шкатулке несколько писем; он вынул одно, по запаху оно было старым, чернила выцвели, подписанное: «мамочка». Школьный дневник, школьный аттестат, удостоверяющий, что Перл Фридель отлично сдала экзамены по географии, истории и другим гуманитарным предметам. Лечебная карточка, недавняя фотография — она на лыжах, свидетельство о рождении.
Он задвинул ящик и подошел к шкафу — безвкусная современная вещь, которую она завела, но вполне отвечающая своему назначению. Господи, сколько она потратила денег! В шкафу висело десять или двенадцать платьев, все, по-видимому, новые. Он был потрясен. По названию фирм нельзя было определить их стоимость, но, кажется, не слишком дорогие. Судя по материалу, все вещи были высококачественные и, должно быть, обошлись ей в двести — триста фунтов. Его деньги! Полученные благодаря стараниям ее практичного отца! Теперь она их растрачивает. Ему доставляло удовольствие видеть ее в новых нарядах, но всему есть предел. А сколько обуви! Он нагнулся, чтобы взять пару изящных золотых туфель на высоком каблуке, а вместо этого поднял лежавшую на дне шкафа программку: «Ройал Альберт-Холл. Матч на первенство мира между боксерами полусреднего веса. 8 октября, вторник».
Он повертел программку в руках, а затем развернул. В программке, помимо прочего, стояло: «8 раундов по три минуты, боксеры полулегкого веса (до 9 стоунов). Годфри Воспер, Кенсингтон, против Вика Миллера, Данди».
Энджелл аккуратно положил программку на то же место и с минуту задумчиво ковырял в носу.
Затем он закрыл дверцу шкафа и принялся шарить между флаконами духов, расставленными на туалетном столике. Слишком расточительно, чересчур. Она говорила, что может покупать духи любой фирмы по оптовым ценам. Кстати, ему нравится, когда она надушена. Но расточительность остается расточительностью, в чем бы она ни проявлялась. Как это там говорится у Катона? «quod non opus est». Как бы это перевести? «Покупай не то, что тебе хочется, а только то, что тебе нужно». Не могу припомнить конец фразы по-латыни. Десять новых платьев и восемь новых пар туфель. Придется ее образумить. Отругать ее за мотовство, когда она явится домой. Вежливо — но твердо. Так дальше продолжаться не может, иначе скоро и шкафа не хватит.
— От тебя шикарно пахнет, — сказал Годфри. — Мне нравится этот запах. Как называется?
— «Диорама».
— Прошлый раз было что-то другое.
— Да, прошлый раз было другое.
— А что было в прошлый раз?
— Я не запомнила. Кажется, «Как Фэт».
— Фэт[19]! Ты бы приберегла эти духи для своего мужа!
— Прошу тебя не говорить так. Иначе я уйду…
— Извини. Моя маленькая Устричка. Я не хотел тебя обидеть. Больше не упомяну его имя.
— При мысли о нем я чувствую себя подлой. Не прошло и года, как мы поженились!
— Не твоя вина. Он сам виноват, что женился на такой сказочной девочке, которая годится ему в дочери.
— Тебе легко говорить. Я пошла за него по своей воле. Как говорится, с открытыми глазами.
— Как раз этого-то и не было, верно?
— Что ты хочешь сказать?
— Глаза у тебя были закрыты. Не так, как положено женщине. Разве то, что происходит у тебя с ним, хоть капельку похоже на наши отношения?
— А почему бы и нет?
— Я-то уж знаю, что непохоже. Понимаешь? Вот сейчас — не в тот первый раз, когда ты нервничала, — но в последние три раза ты была совсем другая, — все время набираешь опыт, ясно? Меня не проведешь.
— Воображаешь себя знатоком.
— Примерно так. В этой области, во всяком случае.
— Наверное, у тебя были сотни женщин.
— Сто не сто, а с полсотни наберется.
— Значит, для тебя все одинаковы. Почему же ты гонялся за мной?
