Накануне вечером в театре «Мадлен» давали праздничный концерт, посвященный его столетнему юбилею, а после концерта был еще и ужин. Доктор Поль, самый светский из всех парижских врачей, близко знакомый со многими звездами, наверняка отправился туда и вряд ли мог вернуться домой раньше двух часов ночи. Даже если он решил переодеться, — хотя ему случалось заявляться в морг прямо во фраке, — все равно он уже с четверть часа как должен был появиться в Институте судебной медицины.
Мегрэ не выдержал и снял трубку:
— Институт судебной медицины, пожалуйста…
Алло! Говорит Мегрэ. Вы не попросите доктора Поля на минуточку к телефону?.. Что-что?.. Он не может?..
Уже начал вскрытие?.. А кто у аппарата? Его препаратор? Добрый вечер, Жан. Будьте добры, от моего имени попросите доктора исследовать содержимое желудка покойного. Да… Да, очень тщательно… В частности, мне хотелось бы знать, глотал ли он что-либо, пищу или напитки, после ужина, который съел около половины восьмого вечера… Спасибо… Да, пусть позвонит мне сюда. Я всю ночь тут пробуду…
Он положил трубку и снова поднял ее, попросив соединить со службой прослушивания Центральной телефонной станции.
— Алло! Говорит комиссар Мегрэ. Я хотел бы, чтобы вы записывали все телефонные разговоры, которые поступят в квартиру или из квартиры некоего Голдфингера, по адресу: улица Ламарк, дом 66-бис. Да, прямо с этой минуты…
Если Лоньон уже подумал об этом, тем хуже для Лоньона. Впрочем, ему он тоже позвонил, по домашнему номеру телефона, на площадь Константен-Пекер. Трубку сняли сразу, значит, инспектор тоже не ложился.
— Это вы, Лоньон? Говорит Мегрэ… Простите, что тревожу…
Вот в этом был весь инспектор Недотепа! Вместо того чтобы спать, он уже сидел и строчил рапорт. В его голосе звучало угрюмое беспокойство.
— Полагаю, господин комиссар, что вы отстраняете меня от расследования?
— Да что вы, старина! Вы это дело начали, вам его и заканчивать! Я только хотел попросить вас, просто как личное одолжение, держать меня в курсе…
— Мне следует прислать вам копии рапортов?
Лоньон оставался Лоньоном.
— Да нет, не стоит…
— Дело в том, что я рассчитывал докладывать своему непосредственному руководителю, комиссару округа…
— Конечно, конечно… Кстати, я тут подумал о паре-тройке моментов. Уверен, что и вы о них подумали…
Ну, например, вам не кажется, что будет полезно поставить двух инспекторов понаблюдать за домом?.. Если выйдет одна из женщин или они обе выйдут в разное время, инспектора могли бы проследить за всеми их передвижениями…
— Я уже поставил одного человека следить за домом…
Хорошо, я направлю еще одного… Полагаю, если в мой адрес поступят упреки, что я использую слишком много сотрудников…
— Никто вас ни в чем не упрекнет… А из службы криминалистического учета вам уже что-нибудь сообщили по поводу отпечатков на револьвере?
Кабинеты и лаборатории этой службы располагались в верхних этажах полицейского управления, прямо над головой Мегрэ, но он до последнего щадил болезненную обидчивость инспектора.
— Они мне только что звонили… Отпечатков много, но все они слишком смазанные, чтобы быть полезными… Похоже, что оружие вытерли, хотя это трудно утверждать, потому что шел дождь…
— Вы отправили револьвер Гастин-Ренетту?
— Да. Он обещал к восьми часам прийти в лабораторию и сейчас же осмотреть оружие…
Мегрэ хотелось дать ему и другие советы. Он сгорал от нетерпения погрузиться в это дело по самое горло. Но стоило на другом конце провода зазвучать ноющему голосу инспектора Недотепы, как его охватывала жалость.
Это была настоящая пытка.
— Ну ладно… Не буду мешать вам работать…
— Вы в самом деле не хотите забрать себе это дело?
— Конечно не хочу, старина! Трудитесь! Удачи вам!
— Спасибо…
Так и тянулась эта ночь, и в знакомом тепле просторных помещений, в темноте как бы съежившихся, их оставалось всего пятеро, кто работал или просто бродил туда-сюда. Время от времени звонил телефон. Сначала позвонили из Базеля. Потом из «Клариджа».
— Слушайте, детки. Если он спит, то и пусть спит…
Вот когда позвонит, чтобы ему принесли завтрак, тогда вы к нему и заявитесь. И вежливо попросите прогуляться вместе с вами на набережную Орфевр… Главное, никакого шума… Директор «Клариджа» этого не любит…
Домой он пришел в восемь утра, и всю дорогу думал, что в эту самую минуту чертов Лоньон сажает в такси на улице Ламарк Матильду и Еву, чтобы везти их в Институт судебной медицины.
На бульваре Ришар-Ленуар квартира была уже чисто убрана, мадам Мегрэ сияла свежестью, а завтрак ждал его на столе.
— Тебе только что звонил доктор Поль.
— Долго же он прокопался…
Желудок бедняги Голдфингера не содержал ничего, кроме наполовину переваренных остатков ужина: овощного супа, макарон и постной ветчины. После восьми часов вечера торговец бриллиантами не держал во рту ни крошки.
— Даже стакана минеральной воды? — настойчиво допытывался Мегрэ.
— Во всяком случае, не в те полчаса, что предшествовали смерти…
— А язву желудка обнаружили?
— Если точнее, язву двенадцатиперстной кишки.
— Но рака не было?
— Рака точно не было.
— Значит, он мог еще жить и жить?
— И очень долго. И даже поправиться.
— Спасибо вам, доктор. Будьте так любезны, пошлите свой отчет инспектору Лоньону. Что-что? Ну да, инспектору Недотепе… Успешного вам дня!
Мадам Мегрэ, увидев мужа направляющимся в ванную комнату, не сдержалась:
— Ты, надеюсь, ляжешь спать?
— Еще сам не знаю… Я ночью немного поспал…
Он принял ванну, затем ледяной душ, потом с аппетитом поел, глядя в окно на дождь, который все лил и лил, словно наступило утро Дня всех святых[1]. В девять часов он уже разговаривал по телефону со знаменитым экспертом по оружию.
— Алло! Послушайте, Мегрэ, во всей этой истории есть одна деталь, которая не дает мне покоя… Это ведь были гангстеры?
— Почему вы так решили?
— А вот смотрите… Револьвер, переданный мне для экспертизы, бесспорно, является оружием, из которого была выпущена пуля, обнаруженная в черепной коробке покойного…
Мегрэ назвал номер браунинга, принадлежавшего Голдфингеру. Эксперт ведь понятия не имел об обстоятельствах происшедшего. Он строил свои суждения исключительно на вещественных доказательствах.
— Так что же не дает вам покоя?
— При осмотре ствола револьвера я заметил на его внешней поверхности, ближе к краям, маленькие тонкие бороздки, похожие на царапины. Тогда я поэкспериментировал на других револьверах того же калибра.
Мне удалось добиться идентичного результата, установив на стволе американскую модель глушителя.
— Вы в этом уверены?
— Я утверждаю, что на револьвере, переданном мне для осмотра, некоторое время назад, максимум два дня, но вероятнее, раньше, был установлен глушитель.
— Будьте добры, отошлите письменный отчет инспектору Лоньону, который ведет расследование по этому делу.
В ответ Гастин-Ренетт, в точности как и доктор Поль, воскликнул:
— Инспектору Недотепе?
Мадам Мегрэ вздохнула:
— Уходишь?.. Зонтик хоть возьми…
Он действительно ушел, но отправился вовсе не туда, куда ему хотелось бы. А все из-за этой скотины инспектора и из-за его невезучести. Если б он мог слушать только себя, то направил бы такси на угол улиц Коленкур и Ламарк. Что он стал бы там делать? Да ничего особенного. Просто подышал бы воздухом этой улицы, обнюхал бы все углы, зашел бы в местные бистро и послушал бы, о чем судачат люди, со времени выхода утренних газет наверняка уже посвященные в курс дела.
Уходя из дому, Голдфингер сообщил, что у него встреча где-то поблизости. Если он покончил с собой, то про встречу мог просто сочинить. Но откуда в таком случае взялся глушитель? Как совместить наличие данного приспособления, которым пользуются крайне редко и которое вдобавок ко всему не так-то легко раздобыть, со звуком выстрела, заставившего едва ли не подпрыгнуть телефонный аппарат Центрального полицейского участка?
Если у торговца бриллиантами действительно было назначено свидание… Обычно свидания не назначают прямо на улице, да еще в десять часов вечера, да еще под проливным дождем. Скорее уж в кафе или в баре…
Но с той минуты, как торговец бриллиантами вышел из дому, он ничего не ел и не пил, даже стакана минеральной воды.
Мегрэ очень хотелось проделать тот же самый путь, вплоть до столбика связи с полицией.
Нет! Что-то не клеилось. Он чувствовал это с самого начала. Да, такому человеку, как Стан-Убийца, вполне могла прийти в голову мысль обложить последними словами полицию, поиздеваться напоследок, прежде чем пустить себе пулю в лоб. Но не этой мокрой курице Голдфингеру!
