Джон Карр - «Рыжая вдовушка»

– И одновременно дать мне знать, что вы где-то поблизости, – перебил его Холмс, – оставив на ковре по крайней мере пять окурков турецких сигарет. Но какова была ваша цель?

– Отомстив за величайшее зло, которое один человек может совершить по отношению к другому, я защитил наше имя от позора эшафота. Я мог положиться на преданность Стивена. Что касается моей жены, то, хотя она и знала правду, она не могла выдать меня, не объявив всему свету о своей неверности. Жизнь для меня больше ничего не значила. Поэтому я решил дать себе еще день или два для того, чтобы привести в порядок свои дела, а затем принять смерть от собственной руки. Я уверяю вас, что обнаружение вами моего убежища ускорило события лишь на час или что-нибудь около того. Я оставил Стивену письмо, в котором прошу его, отдав мне последний долг, похоронить меня в гробнице моих предков.

Вот, джентльмены, моя история. Я последний представитель древнего рода, и теперь от вас зависит, прекратит ли наш род свое существование в бесчестье.

Шерлок Холмс положил ладонь на руку лорда Джоселина.

– По-видимому, очень хорошо, что доктор Уотсон и я находимся здесь как частные лица, – спокойно произнес он. – Я собираюсь позвать сюда Стивена, потому что меня не оставляет ощущение, что вам будет гораздо удобнее, если он отнесет это кресло в потайную комнату и закроет за вами выдвижную панель.

Мы вынуждены были наклониться, чтобы расслышать ответ лорда Джоселина.

– Тогда пусть меня судит высший суд, – слабо прошептал он, – а могила поглотит мою тайну. Прощайте и позвольте умирающему благословить вас с миром.

Наше путешествие назад в Лондон было одновременно промозглым и унылым. К ночи опять пошел снег, и Холмс явно не был расположен к беседе; он сидел и смотрел в окно на пролетающие в темноте редкие огоньки деревушек и ферм.

– Заканчивается старый год, – неожиданно нарушил молчание Холмс, – и в сердцах всех этих простых, добрых людей, ждущих перезвона полночных колоколов, как и каждый год, живет надежда, что то, что их ждет, будет лучше того, что уже прошло. Эта надежда, хотя и бесхитростная и опровергнутая всем предыдущим опытом, остается единственным врачеванием всех ушибов и синяков, которые достаются нам на протяжении всей нашей жизни.

Он откинулся назад и принялся набивать свою трубку.

– Если вы когда-нибудь вознамеритесь описать это любопытное приключение в Дербишире, – продолжал он, – я предложил бы для вашего рассказа весьма подходящее название: «Рыжая вдовушка».

– Зная вашу необъяснимую неприязнь к женщинам, Холмс, я удивлен, что вы обратили внимание на цвет ее волос.

– Я имею в виду, Уотсон, популярное во времена Французской революции название гильотины, – сердито ответил он.

Было уже поздно, когда мы наконец добрались до нашей старой квартиры на Бейкер-стрит, где Холмс, пошевелив кочергой в камине, довольно долго переодевался в свой халат мышиного цвета.

– Скоро полночь, – заметил я, – и я хотел бы быть с моей женой в тот момент, когда закончится этот 1887 год. Так что мне пора. Позвольте мне пожелать вам счастливого Нового года, мой дорогой друг!

– Я от всей души желаю вам того же, Уотсон, – ответил он. – Пожалуйста, передайте мои поздравления вашей жене и скажите, что я приношу ей свои извинения за ваше временное отсутствие.

Я вышел на пустынную улицу и, остановившись на минутку, чтобы поднять воротник, так как довольно сильно мело, уже было двинулся дальше, когда мое внимание привлекли звуки скрипки. Невольно я поднял глаза к окну нашей старой гостиной, и там, четко выделяясь на фоне освещенной лампой портьеры, была видна тень Шерлока Холмса. Виден был четкий, ястребиный профиль, который я так хорошо знал, слегка согнутые плечи; видно было, как он склонялся над скрипкой, двигая смычком. И уж конечно не мечтательная мелодия итальянской арии и не сложные импровизации его собственного сочинения напели мне сквозь темноту этой черной зимней ночи:

Должно быть, в глаз мне залетела снежинка, потому что, когда я обернулся, фонарь, освещающий пустынное пространство Бейкер-стрит, был как-то странно расплывчат.

Итак, моя задача выполнена. Все записи сложены в черную металлическую коробку для бумаг, где они хранились долгие годы, и в последний раз я окунаю перо в чернильницу.

Через окно, выходящее на скромную лужайку нашего загородного дома, я вижу Шерлока Холмса, который бродит между своими ульями. Его волосы совершенно белы, но его длинный, тонкий стан все так же гибок, а на щеках его играет здоровый румянец, который наложила на них мать-природа – ее наполненный запахом клевера ветерок, разносящий дыхание моря среди тихих долин Сассекса.

Жизнь наша близится к концу, и исчезают, забываются навсегда старые лица и прежние места. И все-таки когда я откидываюсь в кресле и закрываю глаза, то на какое-то мгновение всплывает прошлое, заслоняя настоящее, и я вижу перед собой желтые туманы на Бейкер-стрит и слышу голос самого лучшего и мудрого человека, которого я когда-либо знал:

– Вперед, Уотсон, за дело!

Бернc Р. Застольная. Пер. С. Маршака.