Он узнавал свою «Жанну», стоящую точно напротив мастерской судового механика Жакина: на палубе всегда толпились люди.
Но он не останавливался. Из машины он выходил лишь у дверей «Морского кафе», куда влетал, как заметил хозяин, подобно порыву ветра, не закрывая за собой дверь.
— Привет!
Он не говорил «здравствуйте», только «привет», и никогда не снимал шляпу, даже вечером в кинотеатре, когда ему приходилось разговаривать с дамами. Он снисходил лишь до того, чтобы сдвинуть шляпу чуть назад.
— Мари нет?
— Она убирает в комнатах…
Он знал это, но не мог удержаться от вопроса. В этот час в кафе еще никого не было, ресторанный зал, находящийся рядом, совсем пустовал, и хозяин, как обычно, прилежно составлял меню, отправляясь иногда на кухню, чтобы что-нибудь уточнить.
Все уже привыкли к манерам Шателара, который тоже входил на кухню, наливал себе кофе, брал рому со стойки.
После этого, думая, вероятно, что хозяин, бывший на самом-то деле большим хитрецом, ничего не замечает, он разглядывал свои ладони и, как будто размышляя, бормотал что-то вроде:
— Пожалуй, пойду-ка я умоюсь…
Дело в том, что умывальник был наверху, в конце коридора, куда открывались двери трех комнат. Утром комнаты были открыты, и в них хозяйничала Мари, которая, сняв сабо, ходила в шерстяных чулках и подметала полы, застилала постели, наполняла кувшины водой.
— Как дела? — бросал он ей. — Не закончили еще?
Получалось, что Мари держала себя с ним так же, как он с Одиль, то есть она чаще всего не давала себе труда отвечать. Она смотрела на него, и ее вид, казалось, говорил:
«Этому-то что еще здесь надо?»
Или же, если он надолго застревал в дверях, она решительно спрашивала:
— Чего вы хотите?
— Ничего… Просто смотрю на вас… Никак не могу понять, почему вы не хотите переехать в Шербур, где, меньше работая, вы заработаете больше.
На ней было черное платье, белый фартук, маленький белый воротничок вокруг шеи. Волосы привычно растрепаны, как у Одиль, — это у них семейное!
— Это все?
— Послушайте, малышка…
— Я вам не малышка… Осторожно!.. Мне нужно вытрясти половик…
Она поступала так нарочно, и этого было достаточно, чтобы привести Шателара в плохое настроение. Он направлялся в туалет. Когда он оттуда выходил, она не упускала случая заметить ему без особой вежливости:
— Может, вы попробуете хоть сегодня закрыть за собой дверь?
И тогда он, проходя, иногда показывал ей язык, потому что в свои 35 лет он так и не привык ощущать себя взрослым.
Он становился им только на борту «Жанны», где начинал всех гонять плотников, работавших на палубе и в трюме, механиков, перебиравших мотор и устанавливавших новый кабестан.
Он любил командовать людьми. И еще любил, сбросив свою куртку и не жалея шелковой рубашки, хватать что попадется под руку-кусок железа, дерева, какой-нибудь инструмент, чтобы показать окружающим свое умение все делать.
— Когда я ходил на «Иисус-Марии»… — ворчал Шателар.
Поскольку он приезжал только в одиннадцать — половине двенадцатого, его всегда удивляло, что другие прекращают работу в полдень, и он осыпал их бранью. Позднее это превратилось в ежедневную перебранку С Доршеном, которого он называл Учителем.
Между тем именно Шателар привез его из Шербура, чтобы тот командовал «Жанной», и Доршен делал все Возможное для ускорения работ.
То, что он выглядел скорее как нормандский учитель, а не капитан, не было его недостатком. Конечно, не его вина и в том, что он, носил очки, а рабочая одежда придавала ему скромный и вполне приличный вид.
Он был тучен, розов, с большими выпученными глазами и добродушной улыбкой, был вежлив с каждым, и казалось, что он чуть ли не извиняется, обращаясь к кому бы то ни было или входя в кафе.
— Извините, мсье Шателар, вы вчера говорили, что…
— Да меня не касается, что я говорил вчера! Я сегодня вижу, что кабестан еще не установлен и что…
Чуть позднее они вместе шли в «Морское кафе», где всегда в этот час рыбаки пили свой аперитив. Шателар знал, что они обозлены на него за то, что он купил «Жанну» и не нанял Вио. Они обозлились бы на него в любом случае только за то, что он сам из Шербура, а главное, за то, что привез капитана оттуда.
Он делал вид, что не замечает этого, и забавлялся тем, что, затесавшись между ними, задавал какие-то вопросы, рассуждал о погоде и рыбной ловле, о стоимости рыбы да и вообще обо всем, что ему приходило в голову.
В своей одежде из грубого негнущегося полотна они походили на скульптурную группу, одни в голубом, другие в красноватом, с плохо выбритыми щеками, в сабо или сапогах, напоминающих подножие статуи.
То, как Шателар держал себя с ними, делалось скорее для Мари, чем для них самих, поскольку он несколько раз замечал непроизвольную улыбку на ее губах, Затем он переходил в соседний зальчик и вместе с Учителем усаживался за стол, и Мари, обслуживая их, каждый раз, входя с подносом, встречала взгляд Шателара.
Это не могло длиться вечно, но, во всяком случае, вплоть до выхода «Жанны» в море каждый день ничего не менялось. Кухня была хорошей. Шателар ел много и потом, в шляпе, сдвинутой на затылок, возвращался на борт, где уже снова шла работа.
Спокойствие царило в бухте. На рыболовных судах чинили сети, на набережной раскладывали новые снасти и развешивали сети на просушку.
Поработав или поглядев на работу в течение часа, Шателар с невинным видом прогуливался до «Морского кафе», где рассчитывал найти Мари на кухне.
Он никогда не заговаривал с ней серьезно. Он считал себя обязанным шутить. Каждый раз требовалось найти что-нибудь новенькое, и, конечно, это не всегда было одинаково остроумно.
Она не скрывала от него своего отношения, пожимая плечами или бросая:
— Ну хватит!
Он упорствовал, не в силах объяснить самому себе, почему он крутится вокруг ничего собой не представляющей девчонки, каких он мог бы иметь дюжину.
Сначала-то он полагал, что привезти ее к себе в Шербур не составит особого труда, и дал понять, что ей не придется много работать.
Но она упрямо отвечала:
— А если мне нравится работать?
— Значит, будешь работать…
— Я не люблю, когда мне «тыкают»…
— Но ведь все другие именно так и говорят…
Это было правдой. Большинство рыбаков, знавших ее с рождения или игравших с ней на улице, говорили ей «ты».
— Это не одно и то же…
— Ну разумеется, принцесса!..
Он притворно веселился, но в то же время не мог сдержать себя и бросал на нее серьезный, почти патетический взгляд.
Однажды она сказала:
— Хватит и одной из нашей семьи.
И он не нашелся, что ей ответить. Зато вечером держал себя с Одиль весьма гадко, так что вынудил ее даже заплакать, что было совсем непросто.
— У вас есть любовник?
— Почему бы и нет?
— Местный парень?
— Они не хуже, чем в Шербуре!
Он разозлился, снова ушел на судно, в кафе вернулся только через час и увидел ее чистящей овощи.
— Опять вы?
Что в ней было такого по сравнению с любой другой? Она была тощей, едва начавшей формироваться, ее грудь только угадывалась под тесным корсажем. Ее длинное лицо было бледным, глаза — намного меньше, чем у сестры, выражение ее тонкого рта невозможно было определить — недовольное, грустное или презрительное.
К тому же она никогда не была с ним любезна, а когда обслуживала Шателара, то проливала чуть не половину стакана, ставя его на стол.
— Послушайте, Мари…
— Помолчите!.. Вы что, не видите: я слушаю радио…
Это его задело и возмутило. Он злился на себя — как это так, Шателар, которого все знают в Шербуре, крутится вокруг черной юбки девчонки, а она относится к нему не больше и не меньше, как к мальчишке-сверстнику.
И поскольку он был раздосадован, то все возобновлял попытки, отпускал еще более грубые шутки, тем самым вынуждая ее ставить его на место.
Хозяин кафе, бывший в свое время истопником в богатом доме, безусловно заметил все эти уловки, и Шателар косо посматривал на него, начиная ненавидеть, потому что хорошо представлял себе, как после его ухода хозяин подходит к малышке и спрашивает:
— Ну? Что он там еще понаплел?
Тем хуже для Учителя! Он выносил обиды и расплачивался за неприятности других, он да механики, которых Шателар малость прижучивал после каждого посещения «Морского кафе».
Он хотел у кого-нибудь спросить, есть ли у Мари любовник, но не осмеливался. Иногда он видел Вио, который выходил прогуляться по набережной, побродить около своего бывшего судна, но у Шателара не возникало желания растрогаться от этого.
— Он нанялся на работу простым рыбаком где-то на стороне, а? Ну, так это как раз для него! — говорил он Доршену. — Удача, или неудача, это ерунда. В жизни делаешь то, что нужно делать, вот и все…
Разве он не расширил в три-четыре раза унаследованное от дяди дело?
Однако он тоже начинал как рыбак, но из-за математики не мог сдать экзамены на капитана.
