— Вы сказали, что тот человек был в очках?
— Да, молодой, а старик — без.
— А какие очки?
— Круглые, в черной оправе.
Встав утром, Мегрэ узнал, что когда покойника увезли, следователь, врач и полицейский тоже уехали.
Он надеялся, что теперь-то вплотную займется этим делом и что больше ему не придется вспоминать странное лицо человека с бородкой.
В три часа дня Мегрэ сел в поезд на Париж.
Итак, сначала он увидел только фотографию Эмиля Галле, затем — половину лица. Теперь перед ним будет стоять наглухо закрытый гроб.
Однако, когда поезд тронулся, у Мегрэ возникло какое-то неловкое чувство, словно он гонится за мертвецом.
В Сансере разочарованный Тардивон доверительно сообщал своим лучшим клиентам, угощая их рюмкой арманьяка:
— Вполне серьезный с виду человек нашего с вами возраста. И вот, умчался, даже не заглянув в номер. Хотите посмотреть место, где это произошло? Любопытно… Однако только полицейские из Невера осмотрели комнату. Прежде чем унести тело, они мелом обвели на полу контур. Да, кстати, там нельзя ни к чему прикасаться. В таких делах, сами знаете, можно ждать чего угодно.
Переночевав у себя на бульваре Ришар-Ленуар, Мегрэ приехал в Сен-Фаржо в среду около восьми утра. Он уже выходил из здания вокзала, как вдруг, о чем-то вспомнив, вернулся и спросил у служащего:
— Господин Галле часто ездил этим поездом?
— Отец или сын?
— Отец.
— Каждый месяц он уезжал на три недели. Ехал до Руана вторым классом.
— А сын?
— Он приезжает из Парижа почти каждую субботу вечером. У него билет туда и обратно в вагон третьего класса. А уезжает в воскресенье последним поездом. Кто бы мог подумать!.. Я вижу его, как сейчас. В первое воскресенье июня он открывал рыболовный сезон.
— Отец или сын?
— Отец, черт возьми. Видите, вон там, между деревьями, его синий ялик? На этот ялик найдется много покупателей: покойный сделал его своими руками из дуба и сам же придумал массу усовершенствований. И рыболовные снасти у него тоже особые.
Мегрэ сознательно добавил этот штрих к еще далеко не полному образу покойного. Он посмотрел на ялик, на Сену и с некоторым усилием представил себе человека с бородкой, часами неподвижно сидящего над водой с бамбуковой удочкой.
Затем комиссар направился в сторону «Маргариток», заметив, что туда же движется пустой второразрядный катафалк.
Возле дома не было ни души, только какой-то человек катил тачку. Он остановился, с удивлением глядя на похоронный экипаж.
Колокольчик на воротах был обмотан тряпкой. Входная дверь завешена черной материей, на которой серебром были вышиты инициалы покойного.
Мегрэ не ожидал встретить подобную пышность. Слева в коридоре на подносе лежала одна-единственная визитная карточка, украшенная короной, — от мэрии Сен-Фаржо. Из гостиной, где г-жа Галле в прошлый раз принимала комиссара, была вынесена вся мебель, а в центре установлен гроб, окруженный восковыми свечами. Стены были обтянуты черным.
От этого траурного убранства веяло чем-то таинственным и двусмысленным. Может быть, из-за того, что в доме не было ни единого посетителя, да, собственно, никто уже и не мог прийти — катафалк стоял у дверей. И эта единственная визитная карточка, имитирующая литографическую печать, серебряное шитье и две фигуры по обе стороны гроба: справа г-жа Галле в полном трауре, лицо закрыто вуалью, в руках матовые четки; слева — Анри Галле тоже весь в черном.
Мегрэ бесшумно прошел вперед, поклонился, обмакнул самшитовую веточку в святую воду и окропил гроб. Он чувствовал, что мать и сын следят за каждым его движением, но никто не произнес ни слова.
Тогда он отошел в угол, одновременно прислушиваясь к доносившемуся с улицы шуму и наблюдая за выражением лица молодого человека.
Было слышно, как на аллее лошади роют копытами землю. Стоя на солнцепеке под окном, вполголоса переговаривались служащие похоронного бюро. В комнате, где стоял гроб и которую освещали только свечи, длинное лицо сына казалось еще более асимметричным, а черный фон подчеркивал болезненную бледность его кожи.
Волосы его, разделенные пробором, казались приклеенными к черепу. У него был высокий выпуклый лоб. Настороженный взгляд близоруких глаз прятался за толстыми стеклами в черепаховой оправе.
Изредка г-жа Галле приподнимала вуаль и прикладывала к глазам носовой платок с траурной черной каймой.
Взгляд Анри, ни на чем не задерживаясь, скользил по комнате, упорно избегая взгляда комиссара. Наконец Мегрэ с облегчением услышал шаги служащих похоронного бюро.
Чуть позже раздался шум — по коридору, задевая за стены, тащили носилки. Из груди г-жи Галле вырвалось рыдание, а сын, глядя куда-то в сторону, погладил ее по плечу — и только.
Контраст между второразрядной пышностью катафалка и процессией, состоящей из двух человек, которую замыкал распорядитель этой странной церемонии, был разителен.
Солнце по-прежнему припекало. Человек с тачкой перекрестился и свернул в боковую аллею, а жалкий кортеж двинулся вперед по широкой аллее, где свободно могли бы маршировать целые полки.
Покинув церковную церемонию, за которой наблюдало несколько стоявших неподалеку крестьян, Мегрэ отправился в мэрию, но никого не застал. Тогда он решил зайти в школу, разыскать учителя, который одновременно являлся заместителем мэра. Тот вышел к Мегрэ, оставив учеников.
— Я могу вам сообщить только то, что записано у нас в книгах. Смотрите:
«Галле, Эмиль Ив Пьер, родился в Нанте в 1873 году, в октябре 1902 года в Париже вступил в брак с Авророй Прежан. Сын, Анри, родился в Париже в 1906 году и зарегистрирован в мэрии IX округа».
— Как к ним относятся местные жители?
— Недолюбливают. Галле начали строить виллу в тысяча девятьсот десятом году, когда лес разбили на земельные участки для продажи. Они у себя никого не принимают: очень гордые люди. Однажды мне довелось целое воскресенье ловить рыбу в своем ялике в десяти метрах от Галле.
Если я что-нибудь просил у него, он давал, но мне не удалось вытянуть из него и десятка слов.
— Сколько, на ваш взгляд, он тратил ежемесячно?
— Откуда мне знать? Он ведь, наверное, много тратил во время поездок. Но на жизнь им требовалось, как минимум, две тысячи франков в месяц. Если вы были у них на вилле, то, наверное, заметили, что там ни в чем нет недостатка.
Почти все продукты им доставляют из Корбейля или Мелена. Да, вот еще что…
Тут из окна Мегрэ увидел, что похоронный кортеж уже огибает церковь и въезжает на кладбище. Он поблагодарил собеседника и еще по дороге услышал, как на гроб падают первые комья земли.
Он не стал дожидаться конца погребения и вернулся на виллу, сделав по пути крюк, чтобы прийти туда после возвращения матери и сына. Служанка, открывшая ему дверь, остановилась в нерешительности:
— Мадам не может… — начала она.
— Скажите месье Анри, что мне нужно поговорить с ним.
Служанка велела ему подождать у дверей. Несколько минут спустя в коридоре показался молодой человек. Подойдя к Мегрэ, он спросил, глядя куда-то в сторону:
— Вы не могли бы перенести свой визит на другой день?
Моя мать очень удручена.
— Мне нужно поговорить с вами сегодня. Простите за настойчивость.
Анри повернулся, давая тем самым понять, что полицейский может следовать за ним. На минуту он заколебался, не зная, в какую из комнат провести Мегрэ, и наконец распахнул дверь в столовую, куда была составлена вся мебель из гостиной.
Мегрэ увидел на столе портрет мальчика, принявшего первое причастие, но не нашел фотографии Эмиля Галле.
Анри остался стоять, не произнося ни слова, со скучающим видом снял очки, чтобы протереть стекла, и зажмурился от яркого света.
— Вы, наверное, знаете, что мне поручено найти убийцу вашего отца?
— Поэтому я и удивлен, что вижу вас здесь. Было бы гораздо тактичнее оставить нас с матерью наедине.
Анри надел очки, поддернул накрахмаленную манжетку, вылезавшую из рукава пиджака.
Маловыразительное, худое, чем-то напоминающее лошадиную морду, лицо Анри оставалось бесстрастным. Он облокотился на пианино, стоявшее поперек комнаты и повернутое так, что была видна только его задняя сторона, обтянутая зеленым холстом.
— Я хотел бы задать несколько вопросов, касающихся вашего отца и всей вашей семьи.
Анри ничего не сказал, не пошевелился, лицо его по-прежнему выражало ледяное безразличие.
— Не скажете ли, прежде всего, где вы были двадцать пятого июня в четыре часа дня?
— Сперва я сам хочу задать вам вопрос. Обязан ли я принимать вас у себя и отвечать на ваши вопросы в такой день, как сегодня?
Все такой же тусклый, усталый голос, словно каждый слог стоил ему усилий.
— Вы вправе молчать. Однако, я должен заметить…
— Где же я находился, по вашим данным?
Мегрэ не ответил. По правде сказать, его несколько удивил такой поворот беседы, тем более что на лице молодого человека он не видел никакой реакции на происходящее.
