говорила, что обедаю с Дугалом.
— И где же Дугал?
— Пошел за машиной. Я сказала, что дойду до угла и подожду его. Это возможность поговорить о нашей первой встрече. Я имею в виду в пьесе.
— А, понятно. Ну, тогда ладно.
— Прости, дорогой.
— Ничего. Я все понимаю.
— Ну, — сказала она, — надеюсь, это и в самом деле так.
— Я ведь сказал, что понимаю. Вон едет твой Макбет на алой колеснице.
Он собрался было уходить, но остановился. Дугал Макдугал — это было его настоящее имя — подъехал к тротуару.
— Вот и я, дорогая, — объявил он. — Привет, Саймон. Самый подходящий человек, чтобы открыть дверцу прекрасной даме и спасти мою машину от столкновения с приближающимся сзади автомобилем.
Мортен снял берет, потянул себя за вихор на лбу и с преувеличенной покорностью распахнул дверь машины. Маргарет села в машину, не глядя на него, и сказала:
— Спасибо, дорогой.
Он с силой захлопнул дверцу.
— Тебя куда-нибудь подвезти? — словно спохватившись, спросил Дугал.
— Нет, спасибо. Я не знаю, куда вы едете, но мне в другую сторону.
Лицо у Дугала вытянулось, он кивнул и выехал на дорогу. Саймон Мортен, красавец с непокрытыми черными кудрями, стоял и глядел им вслед, выпрямившись во весь свой высокий рост.
— Ну и проваливай, черт бы тебя побрал, — сказал он, натянул берет, вернулся на Уорфингерс Лейн и зашел в маленький ресторанчик под названием «Малый Дельфин».
— Чем огорчен тан [83] Файфа? — небрежно спросил Дугал.
— Ничем. Так, глупости.
— Он случайно не ревнует, самую малость?
— Может быть. Это пройдет.
— Надеюсь, что так. Прежде, чем мы начнем биться на шотландских мечах Гастона.
— Да уж. Гастон как-то уж очень одержим ими, тебе не кажется? Все эти его разговоры об оружии… Он ведь ни на минуту не умолкает.
— Мне рассказывали, что он провел некоторое время в реабилитационном центре. Правда, это было давно, и он был вполне безобиден. Просто носил меч и разговаривал на среднеанглийском. Он на самом деле очень милый. Перри попросил его научить нас драться. Он хочет, чтобы мы практиковали поединок в замедленном темпе все пять недель, наращивая мускулы и очень медленно набирая скорость. Под хор цыган из «Трубадура» [84].
— Не может быть!
— Нет, конечно — не на представлении. Только во время репетиций, чтобы войти в ритм. Эти клейморы ужасно тяжелые.
— Не хотела бы я оказаться на твоем месте, — сказала Мэгги и рассмеялась.
Дугал очень медленно стал напевать:
— Бац! Не спеши. Бац! Подожди. Бум-бум-бац!
Жди. Бац!
— Двумя руками, конечно.
— Конечно. Я эту штуку даже с пола не могу поднять не пыхтя и не задыхаясь. Гастон принес нам один меч на пробу.
— Он ведь сам будет делать те мечи, которыми вы будете пользоваться? Разве он не может смухлевать и использовать какой-нибудь материал полегче, или сделать их из папье-маше?
— Дорогая, но это же неправильно. Это ведь нарушит баланс.
— Ну, тогда будь осторожен, — туманно сказала Мэгги.
— Конечно буду. Дело в том, что лезвия не будут острыми. Они будут совсем тупые. Но если кого-то в самом деле ударить таким мечом, то перелом гарантирован.
— Правда?
— Кость разнесет на мелкие осколки, — сказал Дугал. — Точно тебе говорю.
— Мне кажется, вы двое будете выглядеть очень глупо, сражаясь на мечах. Зрители будут смеяться. И мне приходит в голову множество вещей, которые могут пойти не так.
— Какие, например?
— Один из вас размахнется, не попадет по мечу противника, и клеймор застрянет в декорациях.
— Эпизод будет очень короткий по времени. Всего полминуты или около того. Он отступает в сторону правой кулисы, а я с ревом бросаюсь за ним. Кстати, Саймон очень силен. Он весьма непринужденно поднял клеймор, размахнулся, не смог остановиться и принялся крутиться, держась за меч. Вид у него был страшно напуганный. Это было так смешно, — сказал Дугал, — я ужасно хохотал над стариной Саем.
— Не делай этого, Дугал. Он очень ранимый.
— Ой, ну надо же! Послушай, милая, мы ведь понадобимся режиссеру в половине девятого? Предлагаю поехать в ресторан на набережной Виктории, заказать легкий обед, и тогда мы будем готовы к любым драмам. Как тебе такая идея? Вызывает приятное ожидание или не особо радует?
— Никакой обильной и тяжелой еды перед работой? И без спиртного?
— Дюжина устриц и тонкие ломтики ржаного хлеба с маслом.
— Чудесно.
— Хорошо, — сказал Дугал.
— Говоря об «урегулировании отношений», ты ведь имел в виду исключительно Макбетов?
— Да? Ну, пусть будет так. По крайней мере пока, — невозмутимо сказал он и дальше ехал молча; они пересекли реку, свернули в лабиринт узких улочек, выехали из него и остановились у отеля «Савой Майнор».
— Я снял квартиру на все время постановки. Она принадлежит Тедди Сомерсету, который уехал в Штаты на год, — сказал Дугал.
— Фасад потрясающий.
— Прямо в стиле Регентства, правда? Пойдем внутрь. Давай!
И они вошли в здание.
Интерьер квартиры был роскошный, над всем царила огромная картина с обнаженной фигурой, эффектно написанная в весьма реалистичной манере. Мэгги мельком взглянула на картину, села под ней и сказала:
— Я бы хотела уточнить кое-что. Макбеты ведь обсуждали убийство Дункана до начала пьесы. Это вполне ясно. Но это всегда были разговоры из серии «если» и «предположим», до сих пор никто не говорил: «Он едет сюда. Сейчас или никогда». Согласен?
— Да.
— Это была просто тема для разговора. Никаких призывов к принятию решения или вообще к чему-то реальному.
— Нет. А теперь решать необходимо, он оказался лицом к лицу с этим фактом, и он в ужасе.
— И она знает об этом. Она знает, что, если бы она его на это не подбила, он никогда бы не стал этого делать. Так что же у нее есть такого, что он на это пошел? Планы. Чудесные планы, да. Но он не желает идти дальше обсуждения планов. Секс. Так Перри сказал в первый день. Шекспиру приходилось быть осторожным в плане секса из-за того, что эту роль играл мальчик. Но у нас нет такой необходимости.
— Разумеется, нет, — сказал он. Он подошел к ней сзади и положил руку ей на плечо.
— Ты осознаешь, насколько коротки те эпизоды, где они появляются вместе? — спросила Мэгги. И как она измучена после сцены пиршества? Я думаю, как только она отделалась от этих чертовых лордов и осталась наедине со своим мямлящим, смятенным мужем-львом, и они тащатся наверх, в постель, в которой не могут спать, она понимает, что все, что ей остается, — это замолчать. В следующий — и в последний — раз, когда мы ее видим,
