Майор сказал мне, что он послал этот черный костюм по вымышленному адресу тем вечером. Потом Эвелин затаилась на Старфиш-авеню. Должно быть, она была рада, когда ей позвонили и сказали, что она должна вернуться в квартиру Кросса. В ту же ночь ее убили… что ж, она хорошо провела время в плавании…
Теперь что касается меня… С самого начала я почувствовал что-то неладное. Однако, хотя история об исчезнувшей девушке была нелепа, я не мог увидеть в ней скрытого мотива. К счастью, я кратко записал свои первые впечатления о людях, связанных с этим делом.
Эти записи навели меня на след, жаль что поздно. Я написал, что Пауэр была «плотного телосложения», в то время как она была стройной. Ты предположила, что она надела один костюм поверх другого, подтвердив мою собственную догадку. Прочитав, что ты «Настроена против частной собственности», я подумал, а ведь все остальное наше общество приучено уважать собственность, и именно поэтому номер 16 повторно был так роскошно отделан — чтобы рука не поднялась его снова разрушать. Тот факт, что майор выдавал легкое зеркало за тяжелое, однозначно свидетельствовало о его виновности.
В список подозреваемых я включил майора, Гойю, Пауэр, Пирса и машинистку — «Марлен». Если бы я не влюбился в тебя, я бы включил в этот список и Виолу Грин.
Конечно, Пирс ничего не знал, и Марлен была всего лишь марионеткой майора. Он подарил ей белое пальто и пригласил ее на чай после обеда в тот день, когда исчезла Беатрис. Так как он был боссом, они должны были быть осторожными и не афишировать свой роман, и он велел ей не идти по лестнице — все будут видеть, что она идет в неурочное время, а спуститься по пожарной. Напротив было несколько многолюдных офисов, и он надеялся, что кто-то заметит белое пальто. И можно будет утверждать, что это была Беатрис в ее белом пальто.
Но общая картина преступления не складывалась. Чтобы можно было свести концы с концами, нужно было предположить, что Кросс участник заговора. Но я не мог понять, как такое возможно, ведь была убита его собственная дочь. Нет, такое невозможно, ведь даже от переживаний от ее исчезновения его голова стала седой. Я верил, что его горе искренне. Я был с ним, когда он узнал, что его подруга, Нелл Гейнор, погибла. Он тогда совершенно потерял самообладание и плакал настоящими слезами. Нет, такой глубоко чувствующий искренний человек не может быть преступником.
В конце концов, именно Нелл открыла мне глаза и отомстила за свое убийство. Если ты помнишь, она была прямолинейна до грубости. Вспомни. Когда они встретились, Кросс заметил, что она не изменилась, что, как я подозреваю, было мужской лестью. А что она ответила? Она не сказала: «Зато ты изменился, поседел. Что случилось?» или что-то вроде того. Такого рода замечание было бы логичным. Вместо этого она сказала: «Как и ты». А потом продолжила критиковать его одежду и напоминать о его возрасте.
Я понял, что, когда она в последний раз видела его, его волосы были седыми. А покрасил он их для своего лондонского визита. Это было преднамеренно спланировано, чтобы его притворное горе из-за потери дочери было убедительным и характеризовало его как поистине обезумевшего родителя. Но то, на что он рассчитывал как на мастерский стратегический ход, оказалось нитью, которая непосредственно связала его с этим преступлением.
Ты видела их подлинную привязанность друг к другу… Преступники часто мягкосердечны по отношению к своим матерям или бывшим пассиям, в то время как благоразумные женщины имеют слабость к преступникам. Я думаю, что, будучи девушкой, Нелл вкладывала деньги в плохого и притягательного взрослого мальчика.
Кросс забеспокоился, как бы она не насплетничала о нем и его личных делах бывшей секретарше миссис Стерлинг в Американском клубе. Чтобы устранить опасность утечки информации, он позвонил Бергману, чтобы тот устроил «несчастный случай» для секретарши. Но Бергман решил устранить сам источник сплетен — Нелл.
Это Нелл расстроила его планы, когда фактически сказала мне, что его волосы поседели не от шока. Такая расчетливость и хитрость, умение демонстрировать нужные эмоции внезапно представили его передо мной в новом свете — я увидел его не как прекрасного человека с сердечными и великодушными порывами, а как хладнокровного преступника. Тот Рафаэль Кросс, которого я знал, растворился в воздухе.
