Ознакомительная версия.
– Что вы хотите этим сказать, матушка?
– Я хочу сказать, что через час мы будем далеко отсюда.
– Куда же вы хотите ехать?
– Все равно, только бы уехать из Франции.
– Итак, вы намеренно подвергаете Жака его участи, и какой участи!
– Мы боролись за него до конца, что же теперь делать, когда приговор оглашен?
– Итак, — продолжала госпожа Марселанж, — он выслушал свой смертный приговор и молчал, когда одним словом мог спасти свою жизнь, а мы, матушка, только говорим: мы ничего больше не можем для него сделать, так что предоставим его палачам!
– Это ужасно, но что же делать? — возразила графиня.
– Что бы вы сделали, если бы речь шла обо мне?
– Не знаю.
– По крайней мере, вы не бежали бы, не постаравшись сделать все возможное для моего спасения. Вот и теперь надо сделать это для Жака, преданность которого нам требует преданности и от нас. Что касается меня, матушка, я объявляю вам, что совесть моя негодует при мысли бросить Жака, я считаю это самой последней низостью. Повторяю, что я вам говорила, матушка: я не чувствую в себе сил спасаться, бросив палачу голову человека, которому я обязана жизнью. Увезти его с нами или остаться с ним — вот вам мое последнее слово.
Графиня внимательно смотрела на свою дочь и поняла, что эта решимость непоколебима.
– Эти чувства достойны имени, которое ты носишь, Теодора, — сказала она после долгого молчания. — Я вполне разделяю их и также считаю нашей священной обязанностью спасти Жака от смерти, на которую он решился с таким героизмом. Но неужели ты думаешь, что нам это удастся, если нас арестуют и посадят в тюрьму?
– Действительно, — продолжала госпожа Марселанж, пораженная логикой этого довода.
– Начнем с того, что нам надо уехать в безопасное место. Будучи на свободе и находясь за границей, мы сможем беспрепятственно осуществить наши планы. Это будет нетрудно с нашим золотом и с нашим влиянием.
– Да-да, вы правы, матушка, — ответила госпожа Марселанж.
– Тогда едем; несколько минут промедления могут стать причиной и нашей гибели, и гибели Жака.
– Поспешим же, матушка, поспешим!
После двухлетних слушаний, во время которых суд с горячим усердием и старанием приложил неимоверные усилия, чтобы установить истину, можно было подумать, что смертный приговор Жаку Бессону станет последним, завершающим аккордом этого долгого процесса и этой кровавой драмы. Однако все произошло не так, и пришлось начинать все сначала. Показания муленского префекта были оглашены без предварительного уведомления председателя, что было сделано в силу предоставленного ему права. Адвокат Руэ, искусно воспользовавшись этим незначительным нарушением процессуальных норм, 29 сентября кассировал приговор Жаку Бессону.
Дело передали в Ронский суд, первое заседание которого прошло 19 декабря. Процесс тотчас обрел скандальную известность тем, что когда среди взволнованной и взбудораженной публики трижды прозвучал вызов свидетелей графини ла Рош-Негли де Шамбла, госпожи Теодоры де Марселанж и Мари Будон, на него никто не явился. Но если графини де Шамбла находились далеко от этого места, то они сполна воодушевили своей энергией адептов, выступавших на их стороне. Эти адепты разделялись на две группы: одними руководил чисто денежный интерес, и они выполняли все инструкции Будуля; другие верили в невиновность графинь де Шамбла и слепо следовали советам аббатов Карталя и Друэ.
По причине кипучей деятельности этого двойного грозного союза был достигнут потрясающий результат: сорок восемь свидетелей со стороны подсудимого. Мы приведем только действительно интересные показания, касающиеся виновности Бессона и сообщничества молодого пастуха Арзака. Маргарита Морен придерживалась своих прежних свидетельств касательно сделанных ее племяннику предложений отравить господина Марселанжа.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Говорил ли вам Арзак, кто ему дал порошок?
О.: Бессону дала его молодая дама, а Бессон отдал его моему племяннику.
Лашо старался опровергнуть это показание, представив Маргариту Морен помешанной. Прокурор возражал ему и закончил такими словами:
– Маргарита Морен сказала не все, но она тетка и крестная мать Арзака, поэтому она, возможно, знает еще многое…
– Да! Да! — вдруг закричала Маргарита. — Я сказала не всю правду… а теперь скажу. Жак Бессон, отправляясь убить господина Марселанжа (это говорил мне Арзак), зашел за моим племянником, приставил к его груди ружье и грозил его убить, если он не пойдет с ним, чтобы придержать собаку. Арзак был вынужден идти и пошел. В Шамбла Арзак держал собаку, которая знала его. Бессон хотел, чтобы выстрел сделал Арзак, а Арзак ответил, что он плохо целится… и Бессон выстрелил сам.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Кто вам это сказал?
МАРГАРИТА: Кто сказал, господи боже мой! Сам мой племянник Арзак и сказал мне, когда я нашла пули в его кармане и спросила, откуда они взялись. Потом я стала с ним подобрей, чтобы узнать побольше. Видите ли, я рассказывать не хотела. Мой духовник уговорил меня сказать правду. Я ему сказала, что рассказала все, кроме этого. Он мне сказал, чтобы я и это открыла, вот я и говорю. Мне нечего больше вам сообщить.
Маргарита глубоко вздохнула, как человек, у которого гора с плеч свалилась.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы понимаете, господа присяжные, что последняя часть показаний свидетельницы Морен гораздо важнее всех остальных. Арзак — ее племянник и крестник, он ей одной доверял свои тайны.
– А может быть, и не одной! — вскрикнула Маргарита.
Публика в зале заволновалась.
– Здесь есть один свидетель, — твердым голосом добавила Маргарита, — который, возможно, что-нибудь знает: это Жак Эксбрейя из Камбриоля. Позовите его.
Эксбрейя, честный столяр, часто переходивший ночью из деревни в деревню, долго молчал, боясь, что его отделают так, как отделали бедного господина Марселанжа. Потом наконец он сказал:
– Действительно, Арзак сказал мне: «Я не думаю, чтобы суд поверил моей крестной матери, но если ей поверят, то мне отрубят голову».
Допрошенная снова, Маргарита прибавила:
– Когда я нашла пули, Арзак сказал мне, что их дал ему Жак Бессон, а я ему на это: «Неправда». Он расплакался, потому что и я тоже плакала. Тогда-то он мне все и рассказал. Погубили они его, несчастного! Он дурак и не умел держать язык за зубами, растрезвонил на всю округу.
Маргарита зарыдала и, чуть успокоившись, добавила:
– Я хочу поплакать об этом несчастном, что пошел на галеры. Я думала, что никому об этом не скажу.
– Известно ли вам, — спросил председатель, — были ли знакомы между собой Арзак и Бессон?
– Они познакомились, — ответила Маргарита, — когда Бессон хотел заставить его отравить своего хозяина. Работая при замке, они не были знакомы, а познакомились в лесу.
– Это ложь! — вскрикнул Бессон, смутившись при этих словах.
– О, это правда! Это правда! — кротко ответила ему Маргарита. — Это не ложь, Бессон, это не ложь!
Привели Арзака, который, не зная, что до этого происходило в зале, принял самый спокойный и равнодушный вид. И тут во всей своей красе раскрылся бесстыдный и хитрый характер молодого пастуха: при первом же вопросе он объявил, что не знает французского языка и может говорить только на местном наречии.
– Но, — воскликнул Бак, изумленный этой новой хитростью, — он всегда говорил по-французски!
АРЗАК (невозмутимо): Ах, боже мой! Я не знаю ни одного слова.
– Вы хотите сбить суд с толку, — сказал Дамьен де Крозильяк, товарищ прокурора. — Я видел вас в тюрьме, говорил с вами на местном наречии, но через четверть часа вы отвечали мне на хорошем французском языке.
– Четверть часа! — закричал Арзак. — Да вы всего-то пробыли со мной десять минут.
Наконец он решил говорить по-французски и отвечать на вопросы председателя. Маргарита Морен возобновила дачу показаний. Арзак опровергал их с невозмутимым спокойствием и лукавой холодностью. Председатель убеждал его сказать правду.
– Правда в том, — сказал Арзак, — что я так же мало держал собаку, как вы держите ее сейчас. Мне хотелось бы знать, в чем заключается мое лжесвидетельство и неужели правосудие существует только для богатых, а не для бедных?
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Но это вещественное доказательство, эта цепь, которая не может лгать?
АРЗАК (с воодушевлением): Да, милостивый государь, да, будь вы на моем месте, вы сделали бы то же самое. Если бы вы нашли золотой луидор, разве вы бы не подняли его? А я поднял железо, как вы подняли бы золото. Если бы вы нашли в поле банковский билет, оставили ли бы вы его там? В свою очередь заявляю вам, что если есть на свете правосудие для всех, то оно должно быть и для меня. Умоляю вас, господин председатель, вы, кажется, такой добрый молодой человек, хорошенько сравните показания моей тетки и мои. Если не ради меня, то ради моих родных, ради моего старого отца, ради моей сестры, которая плачет день и ночь.
Ознакомительная версия.
