– Очень хорошо. Но, помимо этого, в моем списке есть еще один пункт, и он не вызывает сомнений: Джозеф Скотчер, тот, кому вы не доверяли, кого подозревали и считали мошенником и шарлатаном, никак не желал оставить вас в покое. Я побывал, как я уже говорил, в Оксфорде. И обнаружил, что не только вы оставили в свое время литературу и занялись медициной: Скотчер, прежде чем занять пост секретаря леди Плейфорд, также занимался Шекспиром. Уж не это ли заставило вас бросить первое призвание и обратиться к медицине, доктор Кимптон? Скотчер избрал вас образцом для подражания, он стремился прибрать к рукам все, что было вашим, он хотел стать вами настолько, насколько это возможно, и тогда вы решили оставить ему Шекспира, а сами ринулись совсем в другую профессиональную область, куда, по вашему мнению, не мог последовать за вами Скотчер. Здоровый человек, который пытается убедить всех в том, что он умирает, к медицине и близко не подойдет. Вы ведь так думали?
– Ничего подобного никогда не было, – отвечал Кимптон. – Но, должен заметить, в вашем изложении все так подходит одно к другому, а главное, звучит так правдоподобно. И все же нет – навязчивое желание избавиться от Скотчера никак не повлияло на мое решение заняться медициной.
– И все же такое желание у вас было, – настаивал Пуаро. – После истории с Айрис вы встретили Клаудию, и это стало для вас новым началом. Вы познакомились с ее матерью и братом, с семьей, с которой надеялись вскоре породниться, и тут на сцене появился… Джозеф Скотчер собственной персоной! В роли личного секретаря леди Плейфорд! Тут вас, наверное, и посетила впервые мысль о том, что, куда бы вы ни направились и чем бы ни занялись, Скотчер будет преследовать вас всегда и всюду. Что вы обречены снова и снова наблюдать, как с ним все носятся и верят в его ложь! И оксфордская история повторится еще не один раз. Не знаю, как вам, доктор Кимптон, а мне кажется, что это превосходный мотив для убийства.
– Согласен, – отозвался Кимптон. – Очко в вашу пользу, Пуаро. Вы ведете счет? Сколько еще мотивов у вас в запасе?
– Количество не имеет значения. Мы ведь с вами не играем в настольную игру.
– Возможно… однако я уже начинаю испытывать чувство вины за то, что незаслуженно долго удерживаю ваше внимание – ведь это не я убил паразита.
Тут в дальнем конце комнаты поднялась со своего места леди Плейфорд.
– Мне грустно слышать, как Джозефа называют мошенником и шарлатаном, Пуаро, – заговорила она. – А теперь мы узнаём, что он изучал Шекспира только для того, чтобы быть похожим на Рэндла? Да разве вы не видите, вы все, что бедный юноша действительно был очень болен? Не физически, но психически! И его просто недопустимо судить по тем же критериям, что и обычного человека, не имеющего сходных проблем.
– Надо же, как удобно, – вставил Кимптон.
– Позвольте мне оставить пока тему доктора Кимптона, – сказал Пуаро. – У него много убедительных мотивов, больше, чем у кого-либо еще. Однако мы не должны забывать о том, что он, как человек строгого научного знания, которому посвятил свою жизнь, наверняка научился и выдержке, и самоконтролю. Другой на его месте мог поддаться мстительной страсти и совершить убийство; но Рэндл Кимптон не таков – он не стал убийцей, ни когда Айрис Морфет покинула его ради Джозефа Скотчера, ни позже. Гордость не позволяет ему наносить удары исподтишка. Это не его стиль!
Кимптон расхохотался:
– Пуаро, беру назад все свои пренебрежительные слова о вашем методе. Да здравствует психология – вот что я говорю теперь!
– Итак… – Маленький бельгиец обвел взглядом комнату. – Мы переходим…
Глава 35
Все могли, никто не убивал
– Среди нас есть трое, у кого не было никаких причин убивать Джозефа Скотчера: это мистер Хаттон, миссис Бригида Марш и мистер Орвилл Рольф. Их можно элиминировать сразу.
– А-лими-что? – переспросила Бригида. – Неужто английских слов больше не осталось?
– Я говорю, мадам, что вы Джозефа Скотчера не убивали.
– Вот тебе и раз – я тут сижу битый час, развесив уши, и что же слышу? «Вы никого не убивали, мадам». Прямо-таки я без вас не знаю! Или вы думаете, сегодняшний обед от этого будет лучше? Хватит уже кормить нас баснями о том, чего не было! Взяли бы да рассказали лучше, что стряслось! А то разглагольствуют тут… это как если б я взяла да заказала мяса на дюжину блюд, которые и не думала готовить!
– Бригида, не грубите месье Пуаро, – сделала ей замечание леди Плейфорд; однако голос ее прозвучал рассеянно, словно ее мысли витали где-то далеко от гостиной, и выговора не получилось.
– Тогда отпустите меня к моему супу с горошком! – последовал гневный отклик. – Чего и удивляться, что с кухни вещи пропадают, когда меня там нет целыми днями!
С этими словами она устремила на меня пронзительный взгляд такой силы, словно именно я был главным виновником этих пропаж. Я задумался, вспомнив историю о ее племяннике – похитителе конфет… Тогда она, кажется, тоже на меня сердилась. Неужели и впрямь подозревает, что это я таскаю кухонную утварь? С чего бы это, ведь я к кухне близко не подходил…
– Поговорим пока о Софи Бурлет и Филлис Чиверс, – продолжил Пуаро.
– Я? – Филлис задохнулась от возмущения. – Зачем обо мне говорить? Я ничего такого не сделала!
Софи, съежившись, сидела в кресле и не протестовала.
– Мотив мадемуазель Филлис вполне ясен: подслушивая во время обеда под дверью, она услышала, как Джозеф Скотчер сделал предложение сиделке Софи Бурлет. Ревность – могучее чувство, оно легко может толкнуть и на убийство.
– Я этого не делала, клянусь! – Филлис вскочила, вцепившись обеими руками в юбку. – Никого я не убивала! А если б и убила, так ее, а не его!
– Вот как, – произнес Пуаро. – Вы просто читаете мои мысли. Ревнивая женщина скорее убьет другую женщину, свою соперницу в любви, чем мужчину, ее драгоценный объект. Филлис Чиверс – не исключение. Джозефа Скотчера убила не она. Что касается Софи Бурлет, то каков мог быть ее мотив? Она любила Скотчера – это очевидно. Я понял это сразу, едва увидел их вместе. Однако, возможно, зная, что он скоро умрет, и веря в такую возможность…
– Софи не хуже всех нас знала, что Скотчер ничем не болен, – вмешалась Клаудия. – Глупо, что она до сих пор притворяется, как будто его доброе имя еще можно спасти.
Софи сидела не двигаясь. И молчала.
– Зная, что человек, которого она любит, скоро умрет от страшной болезни, или, напротив, понимая, что он ничем не болен и будет притворяться до конца своих дней, вынуждая тем самым к притворству и ее, Софи Бурлет могла дойти до той степени отчаяния, когда убийство представляется единственным выходом, – сказал Пуаро. – Не исключено также, что любовь Софи к Скотчеру была столь сильна, что его обман она восприняла как предательство и потому решила его убить.
– Ни одна из этих теорий не кажется мне достаточно убедительной, – сказал Рэндл Кимптон. – Обе слишком расплывчаты. И все же это наверняка сделала именно Софи, иначе зачем ей лгать про Клаудию, дубинку и остальное?
– Эта теория недостаточно убедительна, доктор Кимптон, потому что Скотчера убила не Софи.
– Что? – переспросил Кимптон, глядя на Клаудию. – Да ладно вам, старина, это наверняка ее рук дело.
– А если не ее, то чьих же? – раздраженно спросила Клаудия.
Софи встала. Сегодня, впервые со дня смерти Скотчера, она аккуратно оделась, причесала и убрала волосы – и стала почти похожа на себя прежнюю.
– Я должна сделать одно признание, – заговорила она. – Прошу прощения, месье Пуаро, за то, что перебиваю вас сейчас. Я должна была сказать вам об этом сразу – мне так жаль, что я этого не сделала! Но я не сказала вам ни тогда, ни потом, в Баллигуртине, ни сейчас, пока мы делали эксперимент в утренней гостиной…
– Эксперимент? – подхватила леди Плейфорд таким тоном, точно услышала непристойность, которая испокон веков не звучала и не должна была звучать в стенах ее дома.
– О нем я расскажу несколько позже, – ответил ей Пуаро. – Прошу вас, продолжайте, – снова обратился он к Софи.
Та стояла, выпрямив спину, сплетя пальцы сложенных поверх юбки рук. Вся ее поза наводила на мысль о прилежной ученице, которая вышла на сцену, чтобы исполнить соло в школьном концерте.
– Я солгала вам кое в чем важном. Я знаю, многие здесь решат, что тот, кто солгал однажды, солжет еще тысячу раз, однако я привыкла быть честной. И не люблю лгать. Но иногда… В общем, я тут кое-что подсчитала, и мои подсчеты привели меня в панику.
– Что вы там такое бормочете, вы, чертова кукла? – спросил Кимптон.
– Хотите, я расскажу за вас? – предложил вдруг Пуаро. – Вы будете говорить сейчас о белом пеньюаре Клаудии Плейфорд, не так ли?
От удивления Софи раскрыла рот.
– Как вы узнали? Вы же не могли этого знать!
– Пуаро знает все, мадемуазель. Я спрашивал вас – это был один из первых вопросов, которые я вам задал, – во что была одета Клаудия Плейфорд, когда вы видели, как она била Джозефа Скотчера дубинкой по голове. И вы сказали мне, что на ней был белый пеньюар поверх ночной сорочки. Я сразу понял, что это неправда. В белом пеньюаре она сошла вниз, услышав ваши крики. Я сам видел его – на нем не было ни капли крови. А я всегда замечаю любые несовершенства костюма. И сразу сказал себе тогда: «Софи Бурлет лжет – либо о том, что Клаудия Плейфорд била Скотчера по голове, либо о том, во что она была одета».
