– Нет, нет, нет, – возразил Кимптон. – Тут ваше суждение подводит вас, Пуаро. Прежде всего, как подозрение в том, что Скотчер не при смерти, могло стать мотивом для его убийства? Многие из нас разделяли это подозрение, но никто ведь его не убивал.
Пуаро улыбнулся и ничего не ответил.
– А что до того, что он убил Айрис, поскольку она не верила в его близкую смерть… многие не верили. Однако Скотчер почему-то убил именно Айрис, а не меня, к примеру.
– Это интересное замечание, доктор, – согласился Пуаро. – Я не могу быть уверен, но считаю, что Скотчер больше боялся Айрис Гиллоу, чем вас. Вы ведь сами говорили, что вам не удалось убедить никого в Оксфорде и что со временем вы оставили попытки. Однако представьте, что бы произошло, если б вас вдруг поддержала Айрис…
– Ясно. Очко в вашу пользу, – сказал Кимптон. – Если б подозрения выражала добросердечная Айрис, а не беспощадный Рэндл, к ней многие прислушались бы. Но послушайте, то, что вы говорили раньше о мотивах убийства Скотчера…
– Теперь я объясню суть того эксперимента, на который ссылалась Софи Бурлет, – сказал Пуаро. – Все вы слышали, как она говорила о проблеме времени – и впрямь, неразрешимая, кажется, загадка! Если мы допустим, что она говорит правду, то, с ее точки зрения, все выглядело так: она видит, как Клаудия Плейфорд, все в том же зеленом платье, что и накануне, набрасывается на Джозефа Скотчера и бьет его дубинкой по голове. Софи визжит, и Клаудия, бросив дубинку, убегает наверх через библиотеку. Совсем скоро вниз начинают сбегаться люди, посмотреть, почему такой шум. И среди них Клаудия, в белом пеньюаре и ночной сорочке!
Когда я впервые услышал такое изложение событий, и именно в этой последовательности, я сразу подумал: «Но это же невозможно». Задумайтесь, друзья мои, сколько времени нужно, чтобы, пройдя через библиотеку, добраться хотя бы до самой лестницы, не говоря уже о том, чтобы подняться по ней на второй этаж…
Мы с Кэтчпулом разговаривали наверху, когда закричала Софи Бурлет. Вы все прекрасно видите, что у Кэтчпула длинные ноги. Увы, я не обладаю такой же быстротой движений, зато он сорвался с места и побежал сразу, едва раздался первый крик. Однако по пути вниз он не встретил Клаудию Плейфорд, которая поднималась наверх в зеленом, забрызганном кровью платье. Но если моя гладко развивающаяся теория была верна – а у меня было предчувствие, что я не ошибся! – это должно было случиться! Эта проблема, эта загадка долго не давала мне покоя. И вот, когда я наконец понял, что этому может быть только одно объяснение, я провел эксперимент.
Софи Бурлет все время утверждала, что сначала она услышала мольбы Джозефа Скотчера пощадить его и непонятные слова Клаудии Плейфорд о женщине по имени Айрис, и только потом дубинка в руках Клаудии обрушилась на его голову, заставив Софи завизжать. Основываясь на сделанном мною выводе, который представлял собой единственно возможное решение проблемы, я заподозрил, что воспоминания Софи сильно пострадали от потрясения и горя. Потому что так, как она описывает, быть просто не могло. Но как теперь помочь ее памяти восстановиться?
– Позвольте один вопрос, – перебил его Кимптон, – когда вы говорите «помочь ее памяти восстановиться», вы имеете в виду «дать лгунье шанс сказать наконец правду, не потеряв при этом лицо»?
Но Пуаро, проигнорировав его, продолжал:
– Эксперимент проходил так. Софи стояла у входа в утреннюю гостиную. По моей просьбе она надела пальто и шляпу, чтобы как можно точнее воссоздать события той ночи. А мы с Кэтчпулом воспроизвели тот самый разговор, который она слышала из уст Клаудии и Скотчера в вечер убийства. Кэтчпул играл роль Скотчера, а я – Клаудии.
– Вам следовало пригласить меня, – сказала Клаудия. – Я куда лучше исполняю роль Клаудии Плейфорд, с вашего позволения, – уж, по крайней мере, не хуже, чем пожилой коротышка со смешными усами. Подумать только, какая наглость!
– Я держал дубинку в руках, – продолжал Пуаро. – Кэтчпул умолял пощадить его: «Пожалуйста, перестань! Не надо, Клаудия! Хватит…» – а я говорил: «Это должна была сделать Айрис – но ей не хватило сил. Она позволила тебе жить, и за это ты убил ее». То есть повторил те самые слова, которые слышала Софи. Затем я занес дубинку и с силой опустил ее вниз – она замерла в дюйме от черепа Кэтчпула. И тут я повернулся, чтобы взглянуть на Софи. Как я и надеялся, мадемуазель решительно потрясла головой. «Нет, – сказала она мне. – Нет, не так все было». Мадемуазель, быть может, вы не откажетесь рассказать нам теперь, как именно это было? Леди и джентльмены, то, что вам предстоит услышать сейчас, – истинная правда. Прошу вас, отнеситесь к ней со всем вниманием.
Софи сказала:
– Сначала все было совсем не так. А потом вдруг встало на свои места, и оказалось совсем не похоже на то, что я рассказала полиции, и во что верила сама… что я сама считала правдой. Спор и избиение происходили не по очереди. Я говорила, что сначала он умолял, а потом она била – я была в этом уверена, но я заблуждалась! Как человек, привычный к аккуратности, в своих воспоминаниях я причесала события, придала им определенную упорядоченность, которой на самом деле не было. На самом деле я с первой секунды видела, как Клаудия бьет Джозефа по голове… той штукой. Когда я появилась, это уже происходило! Я пришла почти под самый конец. А еще оно происходило – то страшное нападение, я имею в виду – одновременно с разговором. А ведь голова Джозефа была почти полностью разбита! Значит… – Софи беспомощно поглядела на Пуаро.
Он подхватил ее слова.
– А это значит, что человек, который кричал: «Пожалуйста, перестань! Не надо, Клаудия! Хватит…», никак не мог быть Джозефом Скотчером. Последний, как мы знаем, был уже мертв, отравлен стрихнином, да и вообще трудно быть столь красноречивым с размозженной головой. Следовательно… голос, который слышала Софи, принадлежал другому мужчине, и он призывал Клаудию к сдержанности. Этот мужчина не хотел, чтобы она превратила голову Джозефа Скотчера в кашу.
– Мужчина? – Казалось, это предположение разозлило Кимптона. – Какой мужчина? Вы что, хотите сказать, что Клаудия влюблена в кого-то другого?
– Я ни слова не сказал о любви, – ответил Пуаро.
– Не будь смешон, Рэндл, – отвечала ему Клаудия. – Влюблена? Я не ускорила бы шага ради того, чтобы предотвратить падение чрезвычайно тяжелого объекта на голову кому угодно, кроме тебя. Ты же знаешь.
– Софи Бурлет допустила другую ошибку, – продолжал Пуаро.
– Да, налила стрихнин в синий флакон для так называемого лекарства. – Кимптон хохотнул, очевидно довольный последними заверениями Клаудии. – И ее за это повесят. Верно, Пуаро?
– Нет, неверно. Как я уже говорил, Софи Бурлет не убивала Джозефа Скотчера.
– Да, и то же самое вы сказали обо всех нас, но кто-то его все-таки убил, – резонно заметил Кимптон.
– Он еще не говорил этого обо мне, – скорбным тоном сказала леди Плейфорд. – Хотя я, конечно, тоже не убивала. Больше того, любой из вас, кто заявит, что это сделала я, навсегда разобьет мне сердце.
– Вы, леди Плейфорд, невиновны, – сообщил ей Пуаро.
– Благодарю вас. Да, я невиновна.
– Пуаро, это уже слишком! – вскричал Кимптон.
– Мы требуем, чтобы вы рассказали все немедленно, – заявила Дорро.
– Что я и делаю. Могу я продолжать? Merci. Итак, вторая ошибка Софи Бурлет заключалась в том, что она думала, будто начала кричать, когда Клаудия Плейфорд ударила Джозефа Скотчера по голове. Неверно! Помните, мы уже установили, что Софи вошла в дом и заглянула в утреннюю гостиную, когда избиение Скотчера было в разгаре, и одновременно шел услышанный ею диалог. Мужчина, к которому обращалась Клаудия, был Софи не виден. Надо полагать, он стоял в неосвещенной библиотеке. Софи не помнит, была ли дверь между двумя помещениями в тот момент открыта или закрыта. Скорее всего, открыта. Надеюсь, всем понятно, что если б Софи закричала сразу, как только увидела ту сцену, то она наверняка не услышала бы разговор, ведь от ее крика и покойник мог проснуться, да простится мне такое выражение.
Итак, вот что тогда случилось: Софи, онемев от потрясения, наблюдает, как Клаудия Плейфорд бьет по голове Джозефа Скотчера. В то же время до ее ушей доносится фрагмент разговора между Клаудией и неким мужчиной, который, очевидно, стоит в темной библиотеке и прекрасно видит все, что происходит в утренней гостиной. Тут Клаудия замечает Софи и бросается бежать, а с нею, скорее всего, и неизвестный мужчина. Все время, пока те двое бежали до лестницы и затем наверх, Софи в ужасе смотрела на разбитую голову и судорожно изогнутое тело возлюбленного. Прошло несколько минут; человек в состоянии шока не может судить о времени точно. Клаудия и мужчина, с которым она спорила, успели добежать до лестницы, подняться по ней и скрыться наверху. И только тогда – не раньше – Софи вышла из ступора, словно из кошмара, с той только разницей, что кошмар для нее как раз начался. Она поняла, что тело у ее ног – это не видение, не сон, а страшная, трагическая реальность. И тогда она закричала. А тем временем наверху Клаудия поспешно переодевалась из зеленого платья в белый пеньюар.
