Вне всякого сомнения, он пытался выяснить, разделяю ли я предпочтения Эжени.
— Мне она очень нравится, — сказала я.
— Замечательная девушка, — сказал он, сияя. — Замечательная. И где ты с ней познакомилась?
— Она подруга семьи, где я работаю. Я няня. — Мне казалось, что это сообщение должно хотя бы слегка приглушить его сияние.
Так и вышло. Хемингуэй насупился.
— Няня? — Он оглядел меня с ног до головы довольно наглым взглядом и снова просиял. — Шутишь!
Я улыбнулась.
— Я работаю у Форсайтов. Вы их знаете?
Хемингуэй удивился.
— У Ричарда не было детей.
— Не у Ричарда Форсайта. А у его дяди.
— А, понятно. У банкира, значит? Так ты и правда няня?
— Да, Это ведь Ричард издал ваши рассказы, верно? — Теперь ты видишь, как я в свойственной мне хитрой пинкертоновской манере перевожу разговор с темы о няньках на Ричарда Форсайта.
— Ага, — сказал он. — Но мне этот парень никогда не нравился.
— Почему?
— Он нарушил наш договор. И к тому же он был педиком. Гомосексуалистом.
— Но из того, что мне рассказывали, я поняла, что у него было… немало и женщин.
Хемингуэй отмахнулся.
— Для маскировки. Французы ведь не любят гомиков, так? Они терпеть их не могут. Даже американских гомиков. Поэтому Форсайт усердно маскировался. Но все это камуфляж.
— Как вы думаете, почему он покончил с собой?
— Форсайт? Думаю, у него просто не… Он был импотентом. В тот день, во всяком случае, у него ничего не вышло. Потому что он был гомиком, ясно? Вот он и взбесился. Прикончил ту девушку, немку, а потом застрелился сам.
— Понятно.
— Так какой же рассказ вам понравился больше всего? — спросил он.
— «На Биг-Ривер», думаю. Замечательный рассказ. А вы знали Сабину фон Штубен?
— Да, славный рассказ. Один из лучших. Рад, что вам понравилось.
— Насколько я знаю, она была связана с какой-то немецкой политической партией.
— А вам понравился рассказ «Сын доктора»?
— Да, очень. А вы были с ней знакомы?
— Угу. Он в некотором смысле автобиографический. «Сын доктора». Не уверен, что вы это заметили.
— Я так и думала. Я слышала от подруги, что она не была…
— Да? — снова просиял он. — Вы заметили? Чудесно. — Он приложился к бокалу. — Послушай. Почему бы ним с тобой не пойти куда-нибудь вдвоем, посидеть и поболтать?
— Извините, я не могу оставить Эжени.
— Да ничего с ней не случится. Она ведь стойкая, верно? Я знаю тут одно местечко поблизости. Хорошее вино, и не слишком дорогое. Мы могли бы узнать друг друга поближе.
— Не могу. Честно.
Хемингуэй глубоко вздохнул, и маленькая кухня, после того как расширилась его грудь, показалась мне еще меньше. Он сузил глаза, и они засияли жарким огнем.
— Джейн, ты веришь, что двое людей, мужчина и женщина, могут встретиться и сразу понять, что между ними есть что-то искреннее, подлинное?
— Нет, по правде сказать, не могу.
— А я, глядя на тебя, могу сказать, что ты необыкновенная. И послушай, эта маленькая забегаловка? С вином? Там рядом есть прелестная маленькая гостиница.
И он мне подмигнул.
— Как скоро, — спросила я, — ваша жена должна родить?
Хемингуэй подался вперед и вдруг осклабился. Хотя, скорее, он надул губы. Больше от досады, чем от недоумения. Но, как я вскоре выяснила, его гнев был направлен не на меня.
— Разве это не удар по голове? Или под дых? Я что хочу сказать — ты можешь представить меня в роли папочки? — Он снова надулся. — Я не готов лезть в ярмо. И понятия не имею, как это, черт возьми, случилось.
— Наверное, стоило свериться с хорошим медицинским справочником.
— А, я знаю, как это случилось. Я не это имею в виду. Этого не должно было случиться. Не сейчас.
— Конечно, я глубоко вам сочувствую.
Но моя ирония до него не дошла.
— Спасибо, — сказал Хемингуэй. — Ценю. — И снова подмигнул. — Так как насчет того, чтобы тихонько улизнуть отсюда?
— Вы с ума сошли?
— Я сошел с ума? — Он снова насупился. — Ты же сказала, тебе понравились мои рассказы,
— Понравились и даже очень, но это не означает, что я должна идти с вами в какую-то гостиницу.
Хемингуэй некоторое время таращился на меня. Затем поднял бокал, допил вино, поставил его на стол и посмотрел на меня с глубоким презрением.
— Эх вы, женщины! — И вышел из кухни.
Ева, уже почти семь утра. Мне нужно…
А я еще не успела рассказать тебе о мсье Ледоке и Сибил Нортон.
Быстро-быстро.
Я вернулась в салон. Господин Бомон и госпожа Форсайт какое-то время потолкались среди гостей и скрылись в неизвестном направлении, причем походя она все так же цеплялась за него, как утопающая за соломинку. Я немного поболтала с разными гостями и вдруг заметила рядом одетого с иголочки француза. У него была аккуратно подстриженная бородка, и он немного напомнил мне мсье Сати, хотя был моложе и выше ростом. Он не носил очков, а его прекрасный костюм был из шерсти, а не из бархата.
— Мадемуазель, — обратился он ко мне, — ваш знакомый по Мейплуайту просил меня передать вам самый теплый привет.
— Да?
— Да. Мы могли бы поговорить наедине?
— Разумеется, мсье.
Но нет, Ева, господин Бомон не раскаялся в своем поведении, не спихнул госпожу Форсайт в ближайшую пропасть и не послал мсье Ледока — а это был он — за мной. Перед тем как развлечься с вдовой, господин Бомон поручил мсье Ледоку узнать, что мне удалось узнать, и сказать, что стало известно ему.
В нескольких словах они узнали о той и другой смерти следующее:
1. Тела Ричарда Форсайта и Сабины фон Штубен нашла Сибил Нортон. Она пришла в отель, чтобы обсудить с господином Форсайтом издание сборника ее стихов; и ты можешь изменить свое мнение о Пьере Рейнаре, узнав, что содержание этих стихов эротическое (!).
2. Префект полиции, мсье Огюст Лагранд, позаботился о том, чтобы имя госпожи Нортон не попало в полицейские отчеты.
3. Астер Лавинг, джазовая певица-негритянка, умерла в ночь на четверг. (Будь у меня время читать газеты, я узнала бы об этом сама.) Полиция считает причиной ее смерти случайную передозировку наркотика. Господин Бомон сомневается, но, похоже, между мисс Лавинг и господином Форсайтом последнее время не было никакой связи.
Пока я не знаю, как добытые нами сведения помогут найти разгадку этой тайны. Но думать в ту минуту я не могла.
То, что мне удалось узнать об этих смертях, ты прочитала в моих пространных письмах. Я передала мсье Ледоку все, что знала, и сообщила, от кого получила эти сведения, Я не упомянула только о пикантном эпизоде с господином Хемингуэем.
Мне пора. Я вся разваливаюсь. Может быть, кофе поможет.
Интересно, что сейчас поделывают господин Бомон и госпожа. Форсайт.
С любовью, Джейн
Когда вернулся Ледок, я сидел в гостиной и писал отчеты. Не слишком утомительная работа, поскольку писать было почти нечего.
Ледок нес два бумажных пакета и, казалось, сильно удивился, увидев меня.
— А, вы здесь, mon ami, — улыбнулся он. — А я-то думал, вы уже пропали на неделю-другую. И, когда вернетесь, вам понадобится помощь врача.
— Я здесь, — сказал я. — Вы говорили с мисс Тернер?
— Да, говорил. И уверяю вас, я был само воплощение профессионализма. Что мне давалось нелегко, должен добавить. Она очень привлекательная женщина. Есть хотите?
— Да, хочу, — признался я. Я ничего не ел, кроме того бифштекса за обедом. — Что она рассказала?
— Пойдемте на кухню, и я полностью перед вами отчитаюсь.
В кухне я примостился за маленьким деревянным столиком, а он распаковывал свои сумки стоя.
— Вино, — сказал он, — две бутылки сансер, не слишком знаменитая марка, но для питья вполне пригодное. Сыр. Камамбер, как раз нужной степени зрелости — замечательный сыр. Тут у нас дивный хлеб… и яйца из Нормандии… нормандское же масло… и кое-что для салата. — Он нахмурился. — Боюсь, немножко помялся. Но внутри листья целы. — Он потер ладони. — Пообедаем просто, но хорошо.
— Мисс Тернер? — напомнил я.
— Как я уже сказал, она очень славная женщина. — Ледок осторожно снял пиджак и повесил его на спинку другого стула. — Мне она показалась на редкость симпатичной. — Он подошел к небольшой дверце в стене и открыл ее. Снял белый фартук с крючка в виде маленьких розочек, просунул голову в шейную петлю, расправил фартук на груди, завел завязки назад, обернул вокруг себя и завязал спереди. — Она давно работает пинкертоном?
— Год или два.
Ледок закатал левый рукав рубашки.
— На редкость привлекательная женщина. — Он закатал правый рукав, затем открыл ящик, заглянул туда, захлопнул, открыл другой и достал штопор. — Вот, mon ami, не будете ли вы так любезны заняться вином?
