— Пожалуйста, — попросил он. — Можно спросить? Вы собираетесь очистить свой организм?
— Я… что?
Вдруг он рухнул прямо к моим ногам. Одним быстрым движением, точно в обмороке, опустился на колени. Откинул голову — глаза безумные, рот открыт, руки тянутся ко мне, хватая воздух. Я отпрянула в сторону, но наткнулась на стену, а он пополз ко мне рывками, как сумасшедший, и обвил руками мои ноги. Опустил голову, прижавшись плечом к моим коленям. Я до того удивилась, что так и оцепенела. А он выгнул шею и взглянул вверх, прямо на меня.
— Позвольте помочь вам, о моя Рейнская Дева, — проговорил он дрожащим голосом. — Моя Рейнская Дева, позвольте же помочь. Пожалуйста, о моя Рейнская Дева, умоляю.
Я вдруг вспомнила разговор с Гретой Нордструм в Берлине. Как она рассказывала о «пациенте», который говорил то же самое.
— Господи, — сказала я. — Так это вы были тогда с Гретой Нордструм. Проституткой. В Берлине.
И тут я сделала, большую глупость. Взяла и расхохоталась.
Думаю, отчасти это произошло из-за охватившей меня истерики. Его лапы, обхватившие мои ноги, точно в регби, его идиотская просьба, да и все прочее. Ева, все было до того нелепо, до того глупо, что мне на мгновение показалось, будто я сама сошла с ума.
Но тут я взглянула на него. Кровь отлила от лица. Рот сжался в тонкую белую полоску. Голубые глаза злобно смотрели на меня сквозь узкие щелочки.
Он отодвинулся и вскочил на ноги. Не сводя с меня глаз, стряхнул пыль с коленей и быстро пригладил ладонью рассыпавшиеся волосы. Затем резко сунул руки в карманы халата и выпрямился.
Какое-то время мы так стояли, молча глядя друг на друга. И тут он заговорил. Он произнес одно лишь слово:
— Потаскуха!
Он почти выплюнул его прямо мне в лицо.
Я сказала:
— Полагаю, нам лучше…
— Грязная шлюха!
Я затараторила:
— Благодарю вас за завтрак, это было…
— Корчишь из себя принцессу? Думаешь, ты особенная?
Я начала медленно пятиться от него к гостиной и дальше к входной двери.
— Ничего подобного, — сказала я. — На самом деле я полагаю…
Он медленно двигался на меня, шаркая ногами по ковру, неуклюже болтая руками. Он снова сжал их в кулаки.
— Я все знаю про тебя и фон Динезена. Ты целовалась и ласкалась с ним. В такси! На заднем сиденье, как какая-то грязная, дешевая девка!
Продолжая пятиться, я проговорила точно в тумане:
— Эрик? Откуда…
Он рассмеялся, довольно мерзко.
— А, так ты не знала? Моя маленькая принцесса ничего не знала? Моя подлая, коварная принцесса ничего не знала? Ха! Динезен работает на меня! И отчитывается передо мной!
— Но…
Я уже была в конце коридора и, все так же пятясь, продвигалась через гостиную к двери. Он был в каких-нибудь полутора метрах от меня и продолжал наседать.
— Он сказал тебе, — спросил Гитлер, — что он еврейчик? Сказал, шлюха?!
Наверное, у меня на лице что-то промелькнуло. Он снова расхохотался тем же злорадным, хриплым смехом.
— Не сказал, верно? Он поведал тебе сказку про французскую графиню. Так, потаскушка? Маленький отважный Эрик, которому зализывают раны в каком-то французском замке? Все это ложь! Он был дезертиром, мерзкая, грязная сука. И полвойны просидел в тюрьме!
Я уже добралась до двери и дергала ручку. Она хоть и поворачивалась, но дверь почему-то не открывалась. Должно быть, ее запер официант, когда уходил.
Гитлер вдруг остановился и поднял руку, тыча в меня пальцем. Лицо у него снова раскраснелось.
— Убирайся! — крикнул, он. — Вон отсюда! Меня тошнит от тебя! Дрянь! От тебя несет дерьмом — так и шибает в нос!
Его лицо исказилось от злости, он быстро оглядел комнату, как будто что-то искал. Кинулся к большому шкафу, схватил большую красную вазу. Поднял ее над головой и со всей силы грохнул об пол. Она очень театрально разлетелась вдребезги, усыпав осколками весь ковер.
Я развернулась, схватилась за замок, повернула его и распахнула дверь.
И бросила на него последний взгляд. Голова опущена, спина сгорблена, он обеими руками сгребал все, что было на письменном столе, и смахивал на пол: книги, фотографии, хрустальные безделушки — все летело вниз.
Я кинулась из дверей к лифту. Но, опасаясь, как бы он не бросился следом, пробежала мимо лифта и шмыгнула в дверь на лестницу. Сбежала по ней на первый этаж, промчалась через фойе и выскочила на улицу.
Теперь вернемся к Эрику.
Как только я приехала сюда, в гостиницу, я…
Нет, пожалуй, не будем возвращаться к Эрику. Произошло нечто странное.
В вестибюле нашей, гостиницы меня увидел господин Браун. Он сообщил, что какой-то молодой человек, светловолосый, интересовался у портье, в каких номерах мы остановились, после чего он поднялся, наверх, к господину Бомону. Этот парень просил передать мне, чтобы я заглянула к ним, как только вернусь. (Только господин Браун на самом деле знал, что я уже вернулась, потому что я забыла вернуть ключ портье, когда ворвалась сюда в поисках Эрика.)
Но такого не должно было случиться. Портье имел строгие указания от господина Бомона никому не сообщать, что мы остановились в этой гостинице. И господин Браун это знал.
Сейчас же пойду посмотрю, что там такое. Но сперва отправлю письмо, а потом напишу еще.
С любовью,
Джейн
Зонтаг держал в руке «маузер Брумхэндл». Увесистая штука, килограмма полтора, и весьма искусной работы. Курок пистолета был взведен. Если обойма спереди от спускового крючка была полная, то в ней насчитывалось десять девятимиллиметровых патронов «парабеллум».
Мой пистолет лежал в кармане пиджака, висевшего на стуле метрах в двух от меня. Два метра — это очень много. Я попятился от двери.
Зонтаг закрыл ее за собой. Он был все такой же высокий, красивый и светловолосый, правда, сегодня он предпочел черный костюм серому. Может, решил, что тот больше соответствует обстоятельствам.
В левой руке он держал черный кожаный портфель. Наверное, в нем он носит свой пистолет. Кобура у «маузера» бывает кожаная и деревянная, которую можно использовать в качестве приклада, чтобы стрелять от плеча. Но они обе громоздкие, да и пиджак будет сидеть на вас уже не так хорошо.
— Где Тернер? — спросил он.
— Зачем она вам?
— Вопросы задаю я. Отойти назад. Сесть на кровать. Нет, еще дальше. Поднимите ноги и скрестите их в лодыжках. Так. Теперь руки. За голову!
В таком положении я ничего не смог бы сделать так, чтобы он ничего не заметил.
Держа меня под прицелом, Зонтаг подошел к письменному столу, бросил портфель на темно-зеленый бювар, вытащил стул, развернул его и уселся, положив ногу на ногу — правую на левую. Правую руку с пистолетом он прижал к бедру.
Он расположился со своим «маузером» точно посредине между мною и моим маленьким автоматическим «кольтом». Впрочем, теперь для меня это уже не имело большого значения.
— Где она? — спросил Зонтаг.
— Не знаю.
Он взглянул на дверь, потом снова на меня.
— Неважно. Я оставил записку у дежурного. Она поднимется сюда.
— И что потом?
— Узнаете.
— Что стряслось?
Он покачал головой.
— Сказал же, здесь вопросы задаю я.
— Все же было в порядке. Мы с мисс Тернер прекрасно со всеми ладили. Лучше некуда. И тут вас подсылают с пушкой.
— Тихо.
Тогда я выложил единственный свой козырь:
— Знаете, а вас видели. В Берлине. Накануне убийства Нэнси Грин.
Его голова дернулась, будто я залепил ему оплеуху.
— Я никогда… — Зонтаг вдруг смолк. Видно, смекнул — отрицать что-либо уже бессмысленно. Он снова глянул на дверь и повернулся ко мне.
— Лжете, — сказал он.
— Ночью в понедельник вы вдвоем вернулись к ней в пансион. Поздно, в четвертом часу утра. У дверей она никак не могла найти ключ. Тогда вы открыли дверь своим ключом.
Его глаза сузились.
— После того как вы поднялись к ней в комнату, вы ее чем-то ударили. Может, вот этим. — Я кивнул на «маузер».
Он бросил взгляд на пистолет. Затем посмотрел на меня и слегка приподнял дуло.
— А после того как она потеряла сознание, — продолжал я, — вы ее задушили. Потом уложили на кровать. Сняли с нее туфли. Руки сложили на груди. Очень эффектно. Мисс Тернер считает, вы ее любили.
— Она была ничтожеством! — огрызнулся Зонтаг. Его глаза округлились. Я подумал, что злость в собственном голосе поразила его самого. Он встряхнул головой, как будто стараясь собраться с мыслями. — Безмозглая английская потаскуха, — презрительно бросил он. — Никчемная тварь. А эта ваша история — чушь. У вас нет никаких доказательств.
— У полицейских в Берлине есть свидетель. И знаете, Гуннар, я думаю, что вашим дружкам здесь, в Мюнхене, это известно. Тем, кто вас сюда подослал. — Я в этом сомневался, но порой кое-кому совсем не вредно пустить пыль в глаза. — Думаю, вы теперь годитесь только для одноразового использования. Вы говорите, что спрашивали про мисс Тернер у дежурного? Он вас запомнит.
