Торговая фирма господ Галлио и Штейна располагалась в маленьком, полутемном помещении на старой Бонд-стрит. Грант отыскал там единственного продавца и показал ему брошь. Продавец сразу же узнал ее. Он как раз принимал тот заказ. У них больше подобных брошей нет, эта была сделана по специальному заказу для некоего мистера Соррела, молодого человека с белокурыми волосами. Она стоила тридцать гиней, и заказ был выполнен — продавец справился по учетной книге — да, шестого, во вторник. Мистер Соррел заплатил наличными и забрал ее в тот же день. Нет, раньше продавец никогда не видел этого джентльмена; он точно описал, какая брошь ему требовалась, и заплатил не торгуясь.
Грант вышел из магазина в глубокой задумчивости, по-прежнему далекий от решения загадки. Когда человек со столь скромным достатком, как Соррел, решает купить брошь за тридцать гиней, это может означать лишь одно: он влюблен без памяти. Он не вручал подарок предмету своей страсти вплоть до самого отъезда. Надо думать, потому, что мог его отдать после отплытия. Брошь была спрятана на самом дне сундука. Друзей в Америке, насколько известно, у Соррела не было. Но на том же пароходе должна была отплыть и Маргарет Рэтклиф. Черт побери эту женщину! Всюду она возникает снова и снова! Однако, вместо того чтобы внести ясность, ее появление приводит к еще большей неразберихе. В том, что произошла какая-то неразбериха, Грант теперь был убежден более чем когда-либо.
Перед самым ланчем Грант вернулся в Скотланд-Ярд, потому что ожидал информацию с почты.
Она была у него на столе. Действительно: четырнадцатого числа (то есть в среду) в брикстонское почтовое отделение передали телеграмму, адресованную Альберту Соррелу на борт «Королевы Аравии», со следующим текстом: «Извини. Джерри». Ее, судя по всему, отправили по назначению, но в огромном потоке телеграмм, которые обычно поступают на судно после отплытия, вероятно, никто не обратил внимания на то, что ее не востребовали, и она затерялась.
— Вот оно что! — вслух произнес Грант, и Уильямс, дежуривший в этот день вместе с ним, как всегда к месту, тотчас откликнулся:
— Так точно, сэр!
Что дальше? Гранту не терпелось встретиться с миссис Рэтклиф, но неизвестно, возвратилась ли она домой. Позвонить и выяснить? Это ее насторожит: она поймет, что ею снова интересуются. Придется опять заслать Симпсона. С ней Грант повременит. Лучше навестит-ка миссис Эверет. Грант оставил Уильямсу все инструкции и после ланча двинулся в Фулхэм.
Миссис Эверет открыла ему дверь, и на лице ее он не прочел ни смущения, ни страха. Видимо, она считала свой осуждающий взгляд достаточно красноречивым, чтобы выражать свои чувства еще каким-либо способом. Какой тон с ней наиболее предпочтителен? Строго официальный? Бесполезно: это не произведет на нее впечатления, и никакой информации он не добьется. Покойный недаром окрестил ее леди Макбет.
Проявление снисходительности по поводу ее роли в побеге Ламонта тоже не даст никакого эффекта. Лесть вызовет у нее лишь презрение. Пожалуй, единственный способ чего-то от нее добиться — это сказать правду.
— Миссис Эверет, — начал он, — у нас достаточно доказательств, чтобы Джеральда Ламонта приговорили к смертной казни, но я не удовлетворен имеющимися уликами. Пока что мне не удалось уличить Ламонта во лжи, и существует, хотя, признаюсь, очень малый, шанс, что он невиновен. Ни один суд присяжных в это не поверит. Его история выглядит чрезвычайно неправдоподобной, и на суде, да еще в чужом изложении, она покажется сплошной выдумкой. Думаю, если бы у меня было больше фактов, то это поколебало бы чашу весов, — либо в одну, либо в другую сторону. Поэтому я у вас. Если он не виноват, то дополнительная информация будет способствовать его оправданию. За этой информацией я и пришел.
Она не отвечала, словно пытаясь за словесной шелухой определить, что у него на уме.
— Я сказал вам правду, — добавил Грант. — Хотите верьте, хотите — нет. Можете не сомневаться: меня привело сюда вовсе не сочувствие Ламонту. Речь идет о моей профессиональной чести. Пока остается хоть малейшее сомнение в виновности подозреваемого, я обязан заниматься этим делом.
— Что именно вас интересует? — спросила она.
Это походило если и не на полную капитуляцию, то определенно на стремление к компромиссу.
— Первое: какие письма обычно приходили на имя Соррела и откуда?
— Они приходили, но не часто. У него было мало друзей.
— Попадались ли вам среди них такие, которые были надписаны женским почерком?
— Попадались, хотя довольно редко.
— Откуда они приходили?
— Думаю, они были местные.
— Что за почерк?
— Крупный, с округлыми буквами.
— Знаете ли вы, кто эта женщина?
— Нет.
— И как давно стали приходить ему эти письма?
— Очень давно. Не помню, с каких пор.
— И за все это время вы так и не выяснили, кто их пишет?
— Нет.
— Приходила ли эта женщина к нему сюда?
— Ни разу.
— Как часто поступали письма?
— Очень редко. Раз в полтора месяца, а может и того реже.
— Ламонт утверждает, будто Соррел был скрытным человеком. Это так?
— Не то чтобы скрытным, скорее ревнивым. Я хочу сказать, ревнивым к тому, что ему было дорого. Когда ему что-то сильно нравилось, он старался хранить это при себе и никому не показывать, понимаете?
— Как влияли письма на его настроение — становился ли он веселее или, наоборот, расстраивался?
— Ничего особенного я не замечала. Он от природы был молчаливый.
— Скажите, вы раньше видели вот это? — спросил Грант, доставая и открывая бархатный футляр.
— «М. Р.», — произнесла вслух миссис Эверет — точно так же, как это прежде сделал Грант. — Нет, не видела. Какое это имеет отношение к Берти?
— Она найдена в кармане пальто в багажном сундуке Соррела.
Миссис Эверет взяла коробочку, подержала ее на огрубевшей ладони, с любопытством осмотрела и вернула Гранту.
— Можете ли вы назвать хоть какую-то причину, по которой Соррел захотел бы покончить с собой?
— Нет, не могу. Но помню, что как раз за неделю до дня его отъезда на его имя пришел небольшой пакет. Тогда он пришел домой раньше Джерри — мистера Ламонта, я хотела сказать. Пакет принесли в его отсутствие.
— Какой величины пакет? Такой, как этот футляр?
— Чуть побольше, но, может, это за счет обертки он так выглядел.
Однако продавец ювелирного магазина утверждал, что Соррел забрал заказ лично.
— Вы не помните, какой это был день недели?
— Не поручусь за точность, но, по-моему, это был четверг.
Значит, во вторник Соррел взял вещь от ювелира, а уже в четверг ему кто-то отослал ее обратно. Вывод напрашивался сам собою: женщина отказалась принять подарок.
— Каким почерком был надписан адрес?
— Он был напечатан.
— Какой вид был у Соррела, когда он вскрывал пакет?
— Меня при этом не было.
— А после?
— А после выглядел как обычно. Больше молчал. Так он и всегда был не из разговорчивых.
— Понятно. Когда Ламонт пришел к вам и рассказал обо всем?
— В субботу.
— А до этого вы догадывались, что человек из очереди — Соррел?
— Нет конечно. Подробное описание появилось в газетах только в четверг, и я, понятно, считала, что Берт в среду уже отплыл на пароходе. И потом я думала, что Джерри будет с ним до самого отплытия, и поэтому не волновалась. Только когда они уже дали описание человека, которого ищет полиция, я сопоставила оба сообщения и стала тревожиться. Но это было уже в субботу.
— Что вы тогда подумали?
— То же, что и теперь: где-то вы допустили большую ошибку.
— Сообщите мне, пожалуйста, все, что рассказал вам Ламонт. Его показания у нас уже имеются.
— Хорошо, — проговорила она после небольшого колебания. — Хуже того, что есть, все равно уже не будет.
Ее рассказ до малейших деталей совпал с показаниями, которые были записаны в поезде.
— И вы не обнаружили ничего подозрительного в этой истории?
— Услышь я ее от незнакомого человека, то вряд ли в нее поверила, — сказала она и в этот момент очень напомнила Гранту племянницу, мисс Динмонт. — Джерри — другое дело. Я его хорошо знаю.
— Соррела вы знали гораздо дольше, однако не догадывались о многих важных для него вещах.
— Так то — Берти. И тут совсем не имеет значения, сколько лет я его знала. О Джерри я знала все — включая и его любовные истории.
— Большое спасибо, что вы мне все рассказали, — проговорил Грант, вставая. — Правда, это мало чем помогает Ламонту, но, с другой стороны, и не добавляет ничего нового против него. Вам не приходило на ум, что Соррел на самом деле вовсе не собирался отправляться в Америку?
— Вы хотите сказать, он решил уехать куда-то еще?
— Нет. Я хочу сказать другое: если он действительно хотел покончить с собой, то Америка могла служить ему просто прикрытием.
