— Мне нечего спрашивать, счастливы ли вы! — сказала мисс Лед.
— Счастлив? Я пою, когда моюсь утром. Если это не счастье в человеке моих лет, я не знаю, что же может назваться счастьем.
— А как идут дела?
— Великолепно! Я сделался портретным живописцем. Портрет мистера Вайвиля украсит зал городской думы того города, который он представляет в Парламенте; а наша милая, добрая Сесилия уговорила очаровательного мэра и корпорацию поручить эту работу мне.
— Эта милая девушка не вышла еще замуж? — спросила мисс Лед. — Мы, старые девы, любим выдавать замуж и женить, мистер Моррис, хотя не все сознаемся в этом.
— Есть надежда, — ответил Албан. — Один молодой лорд явился в Монксмур; красивый, приятный человек и многообещающий политик. Он приехал за несколько дней до дня рождения Сесилии и спросил моего совета, что ей подарить. Я сказал: «Постарайтесь найти какое-нибудь новое пирожное». Что, вы думаете, он сделал? Послал свою яхту в Руан, за каким-то знаменитым пирожным! Посмотрели бы вы на Сесилию, когда молодой лорд представил ей свой восхитительный подарок. Если бы я мог изобразить на полотне эту улыбку и эти глаза, я был бы величайшим художником на свете. Я думаю, что она выйдет за него. Говорить ли мне, как они будут богаты? Мы не будем завидовать им — мы тоже богаты. Все на свете относительно. Портрет мистера Вайвиля положит триста фунтов в мой карман. После нашей свадьбы я заработал сто двадцать фунтов на иллюстрациях. А доход моей жены (я люблю выражаться точно) двести фунтов в год без пяти шиллингов и десяти пенсов.
— А вы не думаете о будущем? — лукаво спросила мисс Лед.
— О, доктор Олдей заботится о будущем! Он любит старинные шуточки, с которыми в его молодости обращались к новобрачным. «Милый мой, — сказал он мне намедни, — может быть, не пройдет и года, как вы почувствуете радостную необходимость послать за доктором; в таком случае, знайте, что я почетный доктор вашей семьи». Добрый старик хочет доставить мне возможность написать еще портрет. Один его знакомый, величайший осел в медицинской профессии, сделан баронетом; и его почитатели и друзья решили, что он должен быть запечатлен во весь рост и вытаращить на зрителя свои круглые глаза. Сказать мне вам, что миссис Рук поправилась?
Мисс Лед с изумлением подняла кверху руки.
— Поправилась! — воскликнула она.
— Это первый случай выздоровления после таких ушибов. «Я начинаю верить дьяволу, — сказал доктор Олдей, услышав об этом, — никто другой не мог спасти миссис Рук». О ней писали во всех медицинских газетах и ее приняли в отличную богадельню, где она будет жить до глубокой старости. Мистер Рук, освободившись от жены, находится в прекрасном расположении духа. Он получил место у какого-то полоумного старика. И когда его спрашивают, доволен ли он своим местом, он таинственно подмигивает и хлопает по карману. Теперь, мисс Лед, кажется, моя очередь расспрашивать вас. Что нового скажете вы мне?
— Хотите знать, что сделалось с Франсиной?
Албан, весело болтавший до сих пор, вдруг сделался серьезен.
— Я не сомневаюсь, что мисс де Сор совершенно счастлива, — сказал он сурово, — она слишком бездушна и зла, она должна благоденствовать.
— Вы опять становитесь прежним циником, мистер Моррис, — и напрасно. Я сегодня заезжала к агенту, которому поручена была Франсина. Он показал мне телеграмму ее отца. Телеграмма была коротка, так что я ее помню: «Моей дочери дозволяется все; только бы она не возвращалась к нам». В таких жестоких выражениях мистер де Сор писал о своей дочери. Агент тоже оказался бесчувственным в своем роде; он назвал ее жертвой отвергнутой любви и искусного прозелитизма. «Говоря простыми словами, — сказал он, — патер католической капеллы, которая находится здесь поблизости, обратил ее; она теперь послушница в кармелитском монастыре на западе Англии». Кто мог этого ожидать?
Как только мисс Лед сказала это, раздался звонок.
— Вот она! — вскричал Албан, выбегая в переднюю. — Эмили вернулась домой.
Правдивая.
Грум — слуга, верхом сопровождающий всадника или экипаж.
Костлявая.
