— Что, черт побери, происходит?
Я звонил из табачной лавки на левом берегу. Убежав с улицы дю Лувр, я нырнул в какой-то пригостиничный бар с боковым входом, замедлил бег, подобно пьянице из короткометражки Мака Сеннелта прошел через бар в холл и оттуда к главному гостиничному выходу. Швейцару дыра в моих брюках пришлась явно не по нраву, зато понравилась пятифранковая банкнота, которую он мигом сцапал и тотчас подозвал такси. Я влез в машину и сказал: «Бульвар Сен-Мишель». Когда мы добрались до места, я велел водителю остановиться у первой же вывески «Табак».
— Вас разыскивают, чтобы допросить, — сообщил мне инспектор. — С вашей стороны было очень глупо драться с офицерами. О чем только вы думали?
— По поводу чего допросить? — спросил я.
— Поступили сведения о драке, которую вы затеяли. Понимаете, что это значит? Когда вас найдут, с вами не станут… церемониться. Если вы сами придете в мой офис и сдадитесь, я, может, и сумею вам помочь.
— Ладно, — сказал я. — Так по поводу чего допросить?
— По поводу смерти Поля Требека.
— А кто такой Поль Требек?
— Человек, которого прошлой ночью нашли в канализации. Он был уже сутки как мертв. Свидетель показал на вас, когда речь зашла об убийце.
— Какой свидетель?
— Его брат.
— И что у вас есть? В смысле улик?
— На месте убийства нашли ваш пиджак.
— Этого не может быть, — сказал я, но, прежде чем успел договорить, сообразил, что такое вполне возможно. Ведь я бросил пиджак, брюки и прочую одежду в мусорную корзину в отеле, перед тем как мы с Ледоком перебрались на квартиру его приятельницы.
— Значит, — сказал я, — в «Викторианском» нашли мои штаны.
— Да, — подтвердил он. — И пятна на них в точности соответствовали пятнам на пиджаке. А ваше имя значится в регистрационной книге отеля.
— Зачем мне было оставлять пиджак в этой проклятой канализации?
— Я не знаю. Господин Бомон…
— Что делали Поль Требек с братом там, внизу?
— Он сказал, это была шутка.
— А почему я застрелил Требека?
— Брат не знает. Он говорит, вы появились и ни с того, ни с сего начали палить.
— Я был один? А то я запамятовал.
— Если верить брату, да.
Наверняка все состряпали Рейли и Лагранд. Возможно, Рейли специально не сказал Лагранду о Ледоке. Если так, то это очень мило с его стороны. Но ведь Ледок не размазывал Рейли головой о каменную стенку.
Или Лагранд решил разобраться с Ледоком по-другому.
Лагранд добыл улики в отеле, Рейли нашел тело. Стоит Лагранду захотеть, он может использовать и то, и другое. Может, не сунься я опять к Сибил Нортон, он бы не стал ничего предпринимать. Но пока у него есть улики против меня, я у него на крючке.
Вот почему он не стал тратить время на то, чтобы арестовать меня сразу, вот почему никто не караулил меня у дома Розы Форсайт. Как только он пожелает меня засадить, ему будет довольно предъявить труп и пиджак и бросить всю парижскую полицию на мои поиски.
— А оружие нашли? — спросил я.
— Канализацию до сих пор обшаривают из конца в конец.
И, возможно, разыщут «Уэбли». И потом окажется, что Требека убили именно из него, а не из пистолета Ледока. И, возможно, рано или поздно, как только полицейские меня сцапают, на пистолете обнаружатся мои отпечатки пальцев.
Если они не найдут «Уэбли», то найдут что-нибудь другое.
Впрочем, хорошая полицейская лаборатория может найти дыры в этом деле. Хороший адвокат может в суде развалить дело в пух и прах. Но люди, руководящие лабораторией, подчиняются Лагранду. И если Лагранд меня арестует, не думаю, что мне случится увидеть адвоката или дождаться суда.
— Господин Бомон, — сказал инспектор, — прошу вас, пожалуйста, сдайтесь. Довольно безрассудства. Ваш паспорт у нас. Вы не сможете покинуть страну. Вы даже не сможете уехать из Парижа. Вас повсюду ищут. Я сделаю все, что смогу. Даю вам слово.
Я поверил ему. Но он был полицейским, и тут я вспомнил слова Ледока о том, что полицейская телефонная линия прослушивается. И повесил трубку.
Я спрятался за углом и вскоре увидел, как подъехали три полицейские машины.
Я дважды менял такси, чтобы подъехать хотя бы метров на двести к дому, где была наша квартира. Остаток пути я прошел пешком. Мне повезло. Полицейских я не встретил. И когда наконец зашел в квартиру — было уже почти двенадцать часов, — Ледок уже ушел.
Я сел в гостиной и начал обдумывать сложившееся положение.
У телеграфа на меня, вероятнее всего, напали люди Рейли: Но как им удалось подогнать туда машину? Как они все это организовали?
Кто-нибудь из людей Рейли видел, как я вошел в здание и позвонил. «Дыра в стене» располагалась поблизости от улицы дю Лувр. Если Рейли использует забегаловку в качестве штаба, он мог послать машину к телеграфу, пока я стоял в очереди.
Но зачем? Ведь они с Лаграндом уже подготовили для меня ловушку.
Наверное, ловушка показалась Рейли недостаточно надежной. Лагранд мог ею не воспользоваться. Поэтому Рейли продолжал направлять своих людей на поиски в разные места. И если меня находят, то забывают про ловушку и расправляются со мной по обстоятельствам.
И они нашли-таки меня и расправились, вернее, попытались расправиться.
С одной стороны — Рейли, с другой — Лагранд. Для этого времени года во Франции становилось жарковато.
Я мог еще раз позвонить инспектору и сказать, что знаю о пожертвованиях Лагранда германской партии. Но доказательств у меня не было, а что значит мое слово, слово человека, подозреваемого в убийстве, против слова Лагранда. Подтвердит ли мои слова Вирджиния Рендалл, от которой я это узнал? Я ее совсем не знал и потому сомневался. Живя в Париже, она не могла не знать, насколько всесилен Лагранд.
В сложившихся обстоятельствах для меня лучше всего было бы поскорее убраться из Франции куда подальше. В чемодане у меня были фальшивый паспорт и куча денег.
Ехать на машине, даже если бы я сумел взять ее напрокат пли украсть, было почти невозможно. Я плохо ориентировался в городе, кроме того, здесь повсюду рыскали полицейские.
Удобнее было бы сесть на автобус, но я ничего не знал и о парижских автобусах — куда и когда они отправляются.
Так что поезд подходил, пожалуй, лучше всего.
Впрочем, полиция наверняка придет к такому же заключению.
На вокзалах будет полно полицейских, хотя большинство, скорее всего, сосредоточится на Северном вокзале, откуда отправляются поезда на Лондон. Хотя с другого вокзала я могу поехать на восток. В Германию — во Франкфурт, а там пересесть еще на один поезд и вернуться на запад — в Голландию, поближе к побережью.
В паспорте есть моя фотография — они могут ее размножить и передать полицейским на вокзалах, прежде чем я успею уехать. Фотография, однако, была плохая — так и было задумано.
У них есть мое описание, но оно подойдет ко многим людям.
Я не говорил по-французски и, кстати, по-немецки тоже, да и гримироваться не умел, и все же мне казалось, что мой план может сработать.
Да у меня, по сути, и выбора-то не было. Я понимал, что мне будет куда проще справиться с возникшими трудностями из лондонской конторы агентства «Пинкертон», чем из тюремной камеры в Париже.
Но я не мог уехать, не поставив Ледока в известность о случившемся.
И я не мог уехать, не поговорив с мисс Тернер. Она знала про Лагранда и про его пожертвования нацистской партии. Если она проговорится и об этом узнает Лагранд, ее тоже схватят — для «допроса».
Ледок обещал позвонить. Он сказал, что она позвонит.
Поэтому я стал ждать.
Шли часы. Час дня. Два часа.
В четверть третьего наконец зазвонил телефон. Я схватил трубку.
— Алло!
— Mon ami, как вы там поживаете? Я только что покончил с великолепной уткой. Просто объедение. А на десерт съел огромную порцию…
— Анри, — перебил его я, — послушайте. Мы в беде.
— В беде?
— Вы не из номера звоните?
— Non, non. Как вы посоветовали — из табачной лавки. Хозяин стоит и мечтательно улыбается. К концу разговора выяснится, что я купил ему ферму в Нормандии. Так что там за беда?
И я ему все рассказал.
— Да, — согласился он, когда я закончил. — Вы правы. Вам нужно уезжать из страны. Merde! Что за напасть!
— Уеду, как только поговорю с мисс Тернер. Сразу рвану на вокзал.
— Чем дольше вы будете тянуть, mon ami, тем больше шансов у Лагранда затянуть сеть.
— Я не могу уехать, не поговорив с ней.
— Конечно, нет. Я позвоню мадемуазель Эжени. Если мисс Тернер там, я попрошу ее немедленно вам перезвонить. Если ее там нет, я попрошу передать, чтобы она позвонила, как только вернется. И если я ее не застану, то сам вам перезвоню.
— Договорились. Но потом сюда больше не звоните. Я хочу, чтобы линия была свободна.
