Нынешнее время он находит крайне интересным и необычным, но считает, что истинных интеллигентов становится все меньше и меньше, а жлобов – все больше и больше. Себя дядя Сева, разумеется, относит к первой категории.
Вспомнив о еде, я иду к холодильнику. На тарелочке вчерашняя котлета, приготовленная для меня. Через секунду котлеты уже нет. На десерт – хлорированная водичка из-под крана. Фу, ничего. Зубной щетки под рукой нет, «Ди-рола» с ксилитом тоже, воспользуемся Шуркиным «Космосом». А вот, кстати, и он, судя по настойчивому звонку в дверь. Иду, иду.
Шурка, не снимая кроссовок, проходит в мою комнату и садится на стул перед столом.
– Смотри.
Я подхожу. Шурка выкладывает на скатерть чьи-то документы.
– Ты глянь, а? «Ксива», права, военный билет, техпаспорт на тачку. Ну? Полный набор. Попробуй, восстанови.
– Где взял?
– В «скворечнике» нашел. Под столиком, когда подметал. Сечешь?
– Ну?
– Неужели этот набор на сто «зеленых» не потянет? Голимая сотня! Ну-ка, что тут за аппарат? Ого! «Вольво», девяносто четвертый год выпуска. Денежный дядечка, здорово, да?
– Ну, пока не очень. Как бы этот дядечка не послал нас подальше…
– Ну, что ты меньжуешься? Должен согласиться. Позвоним, предложим. Откажется – поторгуемся немного, хотя бы за полтинник вернем. За одни права должен три раза по столько отвалить. Глянь какие, я таких и не видел.
– Международные.
– Ну во! Точно отвалит. Свою долю я тебе, так и быть, одолжу, понимаю, надо выпутываться. Потом вернешь. Ну что, звоним?
– Там что, и телефон указан?
– Даже два. На визитке. Президент какой-то дуристики.
Шурка идет в коридор, я следом.
– Дома не отвечают, – констатирует он минуту спустя. – Ничего, дяденька, наверное, свои документики ищет. Позвоним на работку…
– Алло, алло, здрасьте, а можно Павла Эдуардыча? В отъезде? Хорошо, тогда передайте, что нашлись его документы – паспорт, права. Конечно, хорошо. А нам-то как хорошо. Да-да, пускай Павел Эдуардыч подъезжает к девяти вечера к Московскому вокзалу. Там на площади, где такси стоят, есть ларек звукозаписи. Музычкой торгует. Павел Эдуардыч услышит, ларек шумный. Возле киоска его будут ждать два человека – Коля и Саша. У Саши две серьги в ухе, спутать нельзя. Павел Эдуардович передает указанным людям сто долларов, а они, в свою очередь, радуют его возвращением документов. Конечно, конечно, все на месте. Устраивает? Замечательно, тогда в девять его будут ждать. Не за что.
– Ну что?
– Баба какая-то. Голосок райский. Вроде, секретарша.
Шурик довольно потер руки:
– Выгорит – отметим.
– А по-моему, мы вымогатели.
– Брось ты, я что, свистнул эти документы? А за рассеянность платить надо. Вот пускай и платит. Я еще по-божески беру. Судя по визитке, сто баксов для него – что для нас десять копеек. Даже не заметит. Так что не дрейфь. Мне с утра прет, значит, выгорит. Задницей чувствую.
Бегу я быстро и долго. Насколько позволяет организм, ослабленный временной безработицей и шумами в сердце. Внеплановый кросс по Лиговскому. Надеюсь дотянуть до Обводного. Это еще километра полтора. За Обводным я знаю несколько дыр, где можно залечь отдохнуть. Уверенность в беге мне придает шум дыхания за спиной и топот копыт. Естественно, не моих. Топота собственных я совершенно не слышу.
Когда мне непреодолимо хочется остановиться и сделать пару глубоких, здоровых, спокойных выходов-вздохов, голова оборачивается в тылы, и желание бесследно пропадает – снова включается четвертая передача.
Бегущим следом тоже нелегко. Пожалуй, похуже моего. С их-то весом. Плюс дополнительная нагрузка в виде цепей, пиджаков и кепочек. В пиджачках, вероятно, содержится немало прочих гадостей.
Но об этом я пока не думаю. Я бегу. Главное – дыхание. Проклятый никотин. «Космос», «Стрела»… Ну-ну. Ага, ребятам красный свет. Вот негодяи, нарушили, создали аварийную обстановку, и хоть бы что. Где там ГАИ? Нет ГАИ.
Ничего. Сейчас, сейчас. У главного героя открывается второе дыхание, он понимает, что был коварно обманут, собирается с силами, и тогда… Тогда его точно никому не догнать.
Вот и мост. Опять светофор. Нарушаем. Ну, еще чуть-чуть. Вон арка, там налево и в железную дверь. Последний поворот головы. Тпр-р-р-у-у! Стоп, лошадка. За лошадкой никто не гонится. Тьфу, обида! Какой бег пропал впустую. За лошадкой не гонятся от монастыря, то есть уже как минимум с полкилометра. А холостой пробег вреден для мотора. Шумы в сердце. Фу ты, какие шумы. Сердце барабанит, как сумасшедшее, грудь ходит, как помповый насос тонущего корабля, а пот стекает с висков в три с половиной ручья.
Я облокачиваюсь на перила моста, плюю в воду и хватаю воздух широко распахнутым ртом. Хорошо, что бежал натощак. Те двое, наверное, закусили перед стартом. Поэтому сдохли.
Интересно, как там Шурка? В школе он делал меня на стометровке. Тем более, что шумами в сердце он не страдает, потому что младше меня на полгода
– даже повестка в его почтовый ящик еще не прилетела.
Он сорвался в противоположном направлении, умчался куда-то в сторону Суворовского.
Н-да, в рэкетиры нам с Шуркой еще рановато. Не умеем мы вымогать. Очень красивая сценка получилась. Стоим, музычку слушаем. Доктора Албана, негра бритого. Подкатывает джип. Выходят бритые белые. Размер пиджачков – «Широка страна моя родная». Как-то нехорошо на нас смотрят. Недоверчиво. А Шурка – руки из карманов и навстречу. Так, по-деловому. Ладошки наружу. «Здорово, пацаны, вы на „стрелочку“? За „Ксивой“?»
На «стрелочку», био-не-био.
Первым перевернули его, вторым – меня. Перевернули вверх ногами легким движением рук. И придерживая за щиколотки, стали вытряхивать все содержимое прямо на асфальт, даже газеты не постелили, гады.
После третьего встряхивания из Шурки наконец вывалились предметы вымогательства, а из меня – недокуренный «Космос», ключи от квартиры и какая-то мелочь.
Стоящие рядом граждане возмущались не сильно. Ведь не стреляют же. Из своего положения я вижу постового милиционера на стоянке. Но он нас упорно не замечает.
Шурик пытается протестовать, но как-то стеснительно: «Пацаны, пацаны, ну чего вы, в натуре? Давайте побазарим…».
Наконец «пацаны» переворачивают нас и ставят на ноги. «Пацан», что повыше, собирает документы и идет к машине. Там происходит минутное совещание. Вероятно, документы не все. Поэтому длинный кивает второму, и тот намеревается наглым образом тащить нас к джипу. Ну, так мы не договаривались. Мы не Шараповы – Жеглов и Вася Пасюк не прикроют. Извините, ребята, вы там сами разбирайтесь, без нас.
Я, как д'Артаньян, нагибаюсь на ходу, подхватываю с земли ключи, как он – шпагу («пара-пара-парадуемся…), и даю шпоры. „Космос“ с мелочью остаются на память о нашем первом опыте вымогательства.
Зеркала заднего вида у меня нет, но я кожей чувствую, что двое из джипа стартовали вслед за мной. Сам джип пытается вырулить на Лигов-ский, но, ха-ха, движение одностороннее, а поэтому ралли отменяется. Зато каков кросс! Эх-ма! Бабуля, бабуля, с дороги!!! Ух ты, кажется, я перепрыгнул через коляску. Вот что значит вдохновение!
На мосту я стою еще минут пять. Хватаю воздух и решаю, каким путем безопаснее будет возвращаться домой. На мост заползает трамвай. Остановка через сто метров. Еще один маленький рывок.
Номер я не разглядел, но это и не суть, лишь бы подальше и поглубже.
В трамвае ко мне привязывается бабка, пытаясь выяснить, доедет ли она до дома. Я говорю, что не доедет, и она начинает приставать к другим.
Возле метро я соскакиваю и, смешавшись с толпой, спешу на вход. «Зайцем» ездить нехорошо, но денег нет, и я еду, легко перепрыгнув через турникет.
Через двадцать минут я в своем подъезде. Мать уже вернулась. Я готовлюсь к воспитательному процессу. Потихоньку снимаю кроссовки и на цыпочках прохожу мимо кухни в комнату.
Мать сидит на диване и плачет.
– Ма, ты чего? Из-за меня, что ли?
Мать поднимает глаза и подносит к ним платок. Не, это не из-за меня.
– Коля, у меня украли все деньги.
– Как украли, где?
– В столовой, из сумочки.
– Может, потеряла, пойдем поищем. Где-нибудь в зале или в подсобках.
– Нет, нет… Они были. А потом их не стало. Я сама виновата, не надо было с собой брать.
– А сколько, сколько там было?
– Все. Я хотела по магазинам побегать. Вот, заведующая одолжила двадцать тысяч. Получка через пятнадцать дней.
Мать встала и пошла на кухню.
«Ну, с-с-суки!» – падая на диван, обращаюсь я неизвестно к кому.
Полоса. На ум идет затертая фраза: «Нет в жизни счастья». Да. Ничего нет. Ни счастья, ни денег, ни душевного равновесия. Ни-че-го. Одна аэробика, Ви-лы…
Ля-ля-фа…
Картина неизвестного художника конца двадцатого века «Утро на рынке». На фоне голубого весеннего неба несколько рядов деревянных лотков. Лотки богато заполнены товаром. Кисть художника заметила ярко-зеленые огурцы, ярко-красные помидоры, ярко-черные семечки и связки ярко-желтых бананов от фирмы «Чигуита».
