Ледюк встал. С обиженным видом он смотрел на свою соломенную шляпу, как человек, который сейчас ее наденет резким жестом и выйдет.
— Ну нет! Хватит шуток!.. Не знаю, что с тобой случилось… С тех пор, как тебя ранили, ты… Ну, ты совсем ненормальный!.. Как это я, в таком городе, как этот, где все сразу становится известно, буду вести расследование, выяснять насчет прокурора республики?.. И о комиссаре!.. У меня ведь даже нет официальных полномочий!.. Не говорю уже о твоих намеках…
— Садись, Ледюк!
— У меня нет больше времени.
— Садись, говорю! Сейчас я тебе все объясню! Здесь в Бержераке есть какой-то человек, который ничем не отличается от других, ведет себя, как нормальный, и у него, разумеется, есть какое-то занятие. И вот этот человек вдруг, в приступе сумасшествия…
— И ты меня тоже относишь к числу возможных убийц?! Думаешь, я не понял твоих вопросов? Хотел знать, есть ли у меня любовницы!.. Потому что ты считаешь, что если у мужчины их нет, он больше, чем другие, подвержен…
Ледюк разозлился не на шутку. Покраснел. Глаза сверкали.
— Этим делом занимаются прокуратура и местная полиция! Меня же оно не касается! Ну, а если ты суешь свой нос…
— …Не в свои дела! Ну что же, тем хуже!
А теперь представь себе, что через день-два, через три дня или через неделю найдут твою девятнадцатилетнюю подружку с иглой в сердце…
Ледюк схватил шляпу и с такой силой надел ее на голову, что солома треснула. Затем он вышел, хлопнув дверью. Все это произошло очень быстро.
Мадам Мегрэ, только и ждавшая этого сигнала, вошла Она была возбуждена и встревожена.
— Что тебе сделал Ледюк? Я редко видела, чтобы ты так грубо вел себя с кем-нибудь… можно подумать, что ты его подозреваешь в…
— Знаешь, что тебе надо сделать? Скоро или же завтра он вернется, и, я уверен, будет извиняться за то, что ушел так невежливо. Так вот, я тебя попрошу сходить к нему на обед в Рибодьер…
— Я? Но…
— А теперь, будь так добра, набей мне трубку и немножко приподними подушки.
Через полчаса, когда вошел доктор, Мегрэ счастливо улыбался. Он добродушно спросил Риво:
— Что же он вам сказал?
— Кто?
— Мой коллега Ледюк. Он взволнован! Должно быть, просил вас всерьез проверить мою психику. Нет, доктор, я не спятил… Но…
Он замолчал, так как в рот вставили градусник. Пока он его держал, доктор снял повязку с раны, та зарубцовывалась плохо.
— Вы слишком много двигаетесь!.. Тридцать восемь лет…
Могу и не спрашивать, сколько вы курите: тут туман стоит от дыма.
— Доктор, вы должны ему запретить курить трубку, — вмешалась мадам Мегрэ. Но муж прервал ее.
— Вы можете сказать, через какие промежутки времени совершались преступления нашего сумасшедшего?
— Подождите… Первое было месяц назад… Второе — неделю спустя… Затем — неудавшаяся попытка в следующую пятницу и…
— Знаете, что я думаю, доктор? Очень вероятно, что мы накануне нового покушения. Я бы сказал больше: если оно не произойдет, это значит, без сомнения, что убийца чувствует, что за ним следят. А если оно произойдет…
— Тогда?
— Тогда можно будет действовать методом исключения. Представьте себе, что в момент преступления вы находитесь в этой комнате. Вы сразу же вне подозрения! Представьте, что прокурор — в Бордо, полицейский комиссар — в Париже или еще где-нибудь, мой друг Ледюк — черт знает где…
Врач внимательно посмотрел на больного.
— Короче говоря, вы сокращаете число возможностей…
— Нет! Вероятностей…
— Это все равно! Я говорю, что вы их сводите до той группы людей, которых вы увидели, проснувшись после операции…
— Не совсем так, поскольку я забыл о судебном секретаре! Рассматриваю ту группу людей, которые приходили ко мне вчера днем и могли нечаянно обронить железнодорожный билет. Кстати, где вы были в прошлую среду?
— В среду?
И доктор, смутившись, попытался припомнить. Это был молодой, энергичный, честолюбивый человек. Жесты и походка его были четкими и элегантными.
— Думаю, что… Погодите… Я ездил в Лярошель, чтобы… При виде иронической улыбки комиссара он вдруг весь напрягся.
— Должен ли я считать, что это допрос? В таком случае предупреждаю, что…
— Успокойтесь! Понимаете, мне совсем нечего делать весь день, а ведь я так привык к напряженной жизни. Вот я и придумываю разные головоломки для самого себя. Головоломки о сумасшедшем. Врач ведь может быть сумасшедшим, а сумасшедший — врачом. Говорят даже, что психиатры все сами лечатся у своих же коллег. Да и республиканский прокурор тоже вполне может быть…
В это время Мегрэ услышал, как доктор спросил его жену: «Он ничего не пил?»
Самое забавное было, когда Риво ушел. Мадам Мегрэ подошла к постели комиссара с выражением упрека на лице.
— Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? В самом деле! Я тебя уже совсем не понимаю!.. Ты хочешь, чтобы люди думали, что это ты — сумасшедший, и ничего лучше для этого не придумал! Доктор ничего не сказал… Он слишком хорошо воспитан. Но я поняла, что… Чего ты так улыбаешься?..
— Ничего! Потому, что солнце светит!.. Потому, что вижу эти красные и зеленые полосы на обоях! Потому, что женщины болтают на площади… Потому, что та маленькая машинка лимонного цвета похожа на большого жука… И этот запах печеночного паштета… Но только вот в чем дело!.. Существует маньяк… Посмотри, идет красивая девушка, у нее крепкие икры горянки… И совсем маленькие груди, словно груши… Маньяк, может быть…
Мадам Мегрэ посмотрела ему в глаза и поняла, что он уже не шутит, что он говорит очень серьезно, что в голосе его звучит тревога.
Он взял ее руку и закончил:
— Понимаешь, я уверен, что это не кончилось! И от всей души хочу помешать тому, чтобы в один из ближайших дней какую-нибудь, еще сегодня полную жизни красивую девушку провезли по этой площади в катафалке, в окружении людей в трауре. В этом городе, при свете солнца, живет маньяк! Маньяк, который говорит, смеется, ходит…
И, полузакрыв глаза, он лукаво пробормотал:
— Дай мне все-таки трубку!..
Мегрэ выбрал свое любимое время — девять часов утра, когда солнце светит по-особому и площадь живет в особом ритме, который начинается с открытой домохозяйкой двери, с хлопнувшей ставни и к полудню все больше нарастает.
Из своего окна он мог видеть на дереве одно из тех объявлений, которые поручил развесить по всему городу:
«В среду в девять часов в гостинице „Англия“ комиссар Мегрэ вручит вознаграждение в размере ста франков каждому, кто предоставит ему сведения о преступных нападениях, совершенных в Бержераке и являющихся, по-видимому, делом рук какого-то маньяка».
— Мне остаться? — спросила мадам Мегрэ, которая и в гостинице умудрялась найти себе почти столько же работы, сколько дома.
— Можешь оставаться!
— Я не очень хочу! Все равно никто не придет!
Мегрэ улыбался. Было всего лишь половина девятого, и, зажигая трубку, он пробормотал, прислушиваясь к шуму мотора автомобиля: «А вот и первый!»
Это был знакомый шум мотора старого «форда», который можно узнать, как только машина начинает подниматься на мост.
— Почему Ледюк не приезжал вчера?
— Да мы тут с ним перекинулись парой словечек. У нас разное мнение насчет сумасшедшего из Бержерака. Но он все равно сейчас будет здесь!
— Сумасшедший?!
— Ледюк… И сумасшедший тоже! И, может быть, даже несколько сумасшедших!.. Это, так сказать, математический расчет… Такое объявление непреодолимо притягивает всех психически неуравновешенных людей, психопатов, эпилептиков… Входи, Ледюк!
Ледюк даже не успел постучать. Он был несколько смущен.
— Ты не мог приехать вчера?
— Никак! Прошу меня извинить… Здравствуйте, мадам Мегрэ!.. Мне пришлось искать водопроводчика — лопнула труба… Ты себя лучше чувствуешь?
— Да, ничего… Спина все еще деревянная, как доска, а так ничего… Ты видел мое объявление?..
— Какое?
Он лгал. Мегрэ чуть не сказал ему об этом. Однако решил не быть таким жестоким.
— Садись! Отдай шляпу моей жене. Через несколько минут к нам придет много народу. Среди них, даю руку на отсечение, будет и тот сумасшедший.
В дверь постучали. По площади, однако, никто не проходил. Чуть погодя вошел хозяин гостиницы.
— Извините… Я не знал, что у вас гость… Я по поводу объявления…
— Вы хотите мне что-нибудь сообщить?
— Я?.. Нет!.. Что вы… Если бы я что-нибудь знал, уже бы рассказал… Я только хотел спросить, нужно ли впускать к вам всех, кто придет…
— Ну конечно! Конечно!
И Мегрэ посмотрел на него из-под прикрытых век. Это у него стало привычкой так прищуриваться. Может, потому, что он все время старался лежать на солнце?
— Вы можете нас оставить! И тут же, обращаясь к Ледюку:
