— Позвольте взглянуть на ваши часы.
Я вытянул руку и подтянул манжет рубашки, чтобы ему был виден циферблат. Грум взглянул на мои часы, потом на свои, затем снова на мои и, обернувшись к лопоухому, произнес:
— Отметьте, что часы Гудвина по сравнению с моими отстают на двадцать секунд.
Вернувшись на свое место, он продолжил:
— Возможно, вас удивляет, почему я не стал говорить с вами по отдельности. Но я рассудил, что только потерял бы время. Я наслышан о вас, о вашей репутации и методах вашей работы, и я понял, что если вы сговорились и сочинили эту историю, то нечего и пытаться поймать вас на разногласиях, все равно ничего не получится. К тому же мистер Хайетт собирается пойти пообедать, а мне хотелось побеседовать с вами в его присутствии — сейчас вы поймете, почему. — Он повернулся к Хайетту и добавил: — Прошу вас, мистер Хайетт, повторите им то, что рассказали мне.
Хайетт пригладил волосы и наклонился вперед, поставив локти на стол.
— Вы имеете в виду — про то, что произошло сегодня утром?
— Да. Только это.
— Ну, я приехал рано, когда еще не было девяти. Здесь уже был один из моих служащих. Том Фрэзер. Мы вместе с ним сидели за письменным столом, просматривая те материалы, которые могли понадобиться для сегодняшнего собеседования. Тут позвонила секретарша и сказала, что меня хочет видеть какой-то человек, по его словам, по срочному и секретному делу, хотя уточнить что-либо он отказался. Он назвался Донахью — это имя мне ровным счетом ничего не говорило. Мне не хотелось, чтобы он сидел здесь и смотрел, чем мы занимаемся, поэтому я сам вышел к нему с намерением побыстрее от него отделаться. Донахью сидел в коридоре на скамейке. Он не хотел разговаривать в коридоре, и я отвел его в ближайшую пустую комнату, как раз в тридцать восьмую. Шатен средних лет, примерно моего роста, с карими глазами…
— Они его сами видели, — вставил Грум.
— А, тем лучше. — Хайетт суетливо продолжил. — Он сказал, что его зовут Уильям А. Донахью и что он хочет заключить сделку. Он пояснил, что когда разузнал, что Ниро Вулф — один из тех, кого вызвали сегодня на дознание, то он струсил и хочет выпутаться из переплета, в который попал. Так он выразился. Капитан, мне все подробно пересказывать? Мы с ним разговаривали не меньше двадцати минут.
— Расскажите только самое главное.
— Хорошо, вот самое главное. Он долго ходил вокруг да около, путаясь в словах, но суть сводилась к следующему. Он сказал, что в связи с одной аферой, в которую он ввязался, — что за афера, Донахью не сказал — он занимался тем, что организовывал прослушивание телефонных линий. Одну из таких операций он проворачивал через Ниро Вулфа, которому платил тысячу долларов в неделю. Когда вокруг прослушивания телефонных разговоров разгорелся скандал — как он выразился, «подняли вонь», — и арестовали и осудили Броуди, Донахью решил, что оставаться в Нью-Йорке для него опасно, и он уехал из штата. Недавно он прослышал о том, что госсекретарь штата проводит по поводу этого скандала дознание со всеми частными сыщиками штата, и встревожился, главным образом из-за Ниро Вулфа. Ведь Вулф тогда внезапно прекратил прослушивание, для которого он его нанял, и они сильно повздорили, Вулф вряд ли это забыл. Он знал, как хитер и коварен Вулф, и теперь, когда его тоже вызвали на дознание… вас не смущает, как я выражаюсь? — Хайетт посмотрел на Вулфа.
— Нисколько, — ответил Вулф, — продолжайте.
— И вот теперь, сказал он, когда Вулфа тоже вызвали на собеседование, он, Донахью, понял, что Вулф так или иначе отвертится от этой истории, а сам Донахью влипнет по самые уши. Поэтому он решил заключить со мной нечто вроде сделки. Если бы я употребил свое влияние на районного прокурора, с тем чтобы ему, Донахью, насколько возможно смягчили участь за организацию прослушивания телефонных разговоров, то он обещал под присягой дать полный перечень операций такого рода, и давал бы в суде все показания, какие требуются. Я спросил его, знал ли Вулф, что прослушивание было противозаконным, и он ответил — да, знал. Я попросил его рассказать о себе подробнее, но он отказался это сделать, пока я не соглашусь на его предложение, сообщив только, что жил в Нью-Йорке в отеле «Марбери». Я ответил ему, что не готов сразу заключить с ним такую сделку, что мне надо подумать, и, оставив его в той же комнате, вернулся к себе и…
— В котором часу это было? — спросил Грум.
— В половине десятого или на одну-две минуты позже. Мои часы не такие точные, как у Гудвина, но достаточно верные. — Он посмотрел на часы. — Сейчас на них час сорок две.
— Ваши часы спешат на три минуты.
— Значит, когда я вернулся в свою комнату, было ровно пол-десятого. — Он снова повернулся к Вулфу. — Разумеется, я посмотрел, сколько у меня в запасе времени. Собеседование должно было начаться в десять. Я рассудил, что случившееся достаточно важно, чтобы посоветоваться с госсекретарем. Я позвонил ему, но мне сказали, что он на совещании в Нью-Йорке, а его секретарь не знал, по какому номеру его можно застать. Я позвонил в контору прокурора штата Нью-Йорк моему другу Лэмберту, он помощник прокурора, и сказал ему, что мне срочно нужно полицейское досье на Уильяма А.Донахью, который прошлой весной жил в отеле «Марбери». В четверть одиннадцатого я еще не получил никаких сведений. Я пытался связаться с помощником госсекретаря, но его на месте не оказалось. Я рассказал обо всем Тому Фрэзеру, и…
— Достаточно, — прервал его Грум. — Вы не стали возвращаться в тридцать восьмую комнату, где остался Донахью.
— Нет. Я сказал ему, что мне нужен еще час или два. Когда и в одиннадцать часов я не получил никаких сведений из Нью-Йорка, я решил вызвать на очную ставку Вулфа и Донахью и посмотреть, что из этого выйдет. Я отправился в комнату для собеседования и вызвал Вулфа и Гудвина. — Хайетт посмотрел на часы. — Я опаздываю, во время обеда у меня назначена встреча.
— Да, я помню, — ответил Грум и обратился к Вулфу: — Вы хотите что-нибудь спросить у мистера Хайетта?
Вулф сидел на стуле, скрестив ноги, — как всегда, когда ему было тесно и неудобно без подлокотников. Когда Грум заговорил с ним, он распрямил согнутые ноги и положил руки на колени.
— Я хочу задать всего один или два вопроса. Мистер Хайетт, вы, наверно, помните, как сегодня утром сказали мне, что верите тому, что я вам рассказал. Почему вы мне это сказали?
— Потому что я именно это и хотел сказать.
— Вы ведь уже говорили с Донахью.
— Это правда, только я ему не поверил. О вас мне кое-что известно, о нем же я ровным счетом ничего не знал. Хотя бы в силу простой вероятности я склонялся больше верить вам, по крайней мере поначалу.
— А сейчас вы по-прежнему верите тому, что я вам рассказал?
— Ну… — Хайетт взглянул на Грума и снова на Вулфа. — При создавшихся обстоятельствах я не могу считать свое мнение достаточно убедительным, к тому же вряд ли это относится к делу.
— Возможно, и так. Тогда еще одно. Донахью говорил об организации прослушивания телефонов, отметив, что был замешан во многих операциях такого рода. Упоминал ли он в связи с этим какие-то другие имена, кроме моего?
— Да, он упоминал и других, но больше всего говорил о вас.
— Кого еще он называл?
— Минутку, — прервал Грум. — Я думаю, это перечислять ни к чему. Мистер Хайетт, вы можете идти.
— Я хочу знать, — настойчиво повторил Вулф, — не называл ли этот человек кого-либо еще из тех сыщиков, кто был вызван сегодня.
Как говорится, хотеть не вредно. Хайетт вопросительно посмотрел на Грума, тот в ответ покачал головой, и Хайетт, поднявшись, вышел из комнаты. Вулф снова скрестил ноги и сцепил на животе руки — уж очень неудобно ему было сидеть. Его необъятные габариты всегда особенно бросались в глаза, когда он сидел на таком игрушечном стульчике, с которого со всех сторон свешивалась его могучие телеса.
Когда дверь за полномочным заместителем госсекретаря закрылась. Грум заговорил:
— Мне хотелось, чтобы мистер Хайетт сам рассказал вам обо всем. Для пущей ясности. Не хотите ли вы теперь изменить свои показания? Или, может, что-то добавить? Правда, Донахью мертв, но он оставил следы, и у нас есть зацепки, в каком, направлении вести расследование. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Конечно, — хрюкнул Вулф. — Мистер Грум, я совсем не прочь побеседовать с вами, но не собираюсь толочь воду в ступе. Что касается того, чтобы изменить свои показания, то я могу подправить стиль или пунктуацию, но суть останется та же. Добавить я также могу совсем немного, — например, что этот человек солгал мистеру Хайетту, заявив, что представился мне как Донахью и что я был в курсе того, что прослушивание было противозаконным. Впрочем, это и так подразумевается из моего отчета. У меня к вам есть только одна просьба. Сейчас я знаю его имя, по крайней мере то, что он назвал мистеру Хайетту, и знаю название отеля, где он проживал. Вряд ли я могу быть вам здесь полезен — я не имею ко всей истории никакого отношения. Но если вы позволите мне прямо сейчас вернуться в Нью-Йорк, я приложу все свои знания и опыт, чтобы выяснить, кто этот человек, откуда он взялся, чем занимался и с кем был связан…
