Ознакомительная версия.
Я все еще стоял, склонившись над открытым серебряным столом, когда в комнату вошла Флора Экройд. Флору Экройд многие не любят, но никто не может не восхищаться ею. А для своих друзей она просто очаровательна. Прежде всего, поражает ее необыкновенная красота. У нее настоящие скандинавские светло-золотистые волосы. Голубизна глаз схожа с голубизной воды норвежских фиордов, а кожа лица — поистине кровь с молоком. У нее прямые мальчишеские плечи и узкие бедра. А великолепное здоровье может служить приятным утешением медику, утомленному своими пациентами. Простая английская девушка… Я рискую показаться старомодным, но подлинная красота заставляет сердце биться чаще.
Флора присоединилась ко мне и, разглядывая содержимое серебряного стола, выразила еретические сомнения относительно того, носил ли когда-нибудь король Чарльз Первый детские туфли.
— И вообще, — продолжала Флора, — вся эта никчемная и пустая возня вокруг вещей из-за того лишь, что их кто-то носил или пользовался ими, сдается мне обыкновенной чепухой! Сейчас ведь их никто не носит и никто ими не пользуется. Перо, которым Джордж Элиот написала «Мельницу на Флоссе», в конце концов, только перо и ничего более! А если действительно кто так уж любит Джордж Элиот, пусть купит себе «Мельницу на Флоссе» в дешевом издании и читает.
— Вы, наверное, никогда не читаете таких несовременных книг, мисс Флора?
— Вы ошибаетесь, доктор Шеппард. Я люблю «Мельницу на Флоссе».
Мне было очень приятно услышать это. То, что в наши дни читают молодые женщины и чем они откровенно восхищаются, меня просто пугает.
— Вы меня еще не поздравили, доктор Шеппард, — сказала Флора. — Разве вы не слышали? — она протянула мне левую руку. На среднем пальце матово светилась искусно вкрапленная в кольцо одинокая жемчужина.
— Я намерена выйти за Ральфа, — продолжала она. — И дядя весьма доволен. Как видите, я не ухожу из семьи.
Я взял ее руки в свои и произнес:
— Моя дорогая, я надеюсь, вы будете очень счастливы!
— Мы помолвлены уже с месяц, — спокойно продолжала Флора, — но объявили об этом только вчера. Дядя собирается привести в порядок домик Кросс-Стоунз и отдать его нам, а мы собираемся сделать вид, что будем обрабатывать землю. На самом же деле мы всю зиму станем заниматься охотой, немного поживем в городе, а затем отправимся в путешествие на яхте.
Я люблю море! Конечно, я буду заниматься и приходскими делами, посещать все воскресные службы…
Шурша платьем и многословно извиняясь за опоздание, вошла миссис Экройд.
С огорчением должен признаться, что к миссис Экройд я питаю отвращение. Вся она состоит из костей, сухожилий и зубов. Женщина она крайне неприятная. Обрушивая на вас поток слов, она скользит по вашему лицу, вашей фигуре холодным изучающим взглядом своих маленьких и жестких бледно-голубых глаз.
Оставив Флору у окна, я шагнул навстречу миссис Экройд. Она сунула мне в ладонь для пожатия горсть своих суставов и колец и разразилась нескончаемым потоком слов. Известно ли мне о помолвке Флоры? Такая подходящая во всех отношениях партия! Бедная девочка влюбилась с первого взгляда. Какая превосходная пара — он жгучий брюнет, а она яркая блондинка!
— Скажу вам, дорогой доктор Шеппард, это такая радость для материнского сердца!
Миссис Экройд вздохнула, отдавая дань переживаниям своего материнского сердца, но не забывая, однако, в то же время внимательно следить за мной.
— Я удивляюсь! Вы такой давний друг дорогого Роджера. Мы знаем, как он считается с вашим мнением. Мне так трудно в моем положении вдовы! А тут еще так много утомительного с этой дарственной записью. Вы ведь знаете все, доктор. Я вполне уверена, что Роджер намерен сделать дарственную запись на дорогую Флору, но вы же знаете, он несколько сдержан в отношении денег! Я слыхала, что это свойственно даже промышленным магнатам. Понимаете, я хотела бы знать, не смогли бы вы побеседовать с ним по этому вопросу? Вы так нравитесь Флоре! Мы чувствуем, вы испытанный друг, хотя и знаем вас немногим более двух лет.
Красноречие миссис Экройд было неожиданно прервано, так как дверь гостиной отворилась снова. Я был рад, что ее прервали, так как терпеть не могу вмешиваться в чужие дела, и у меня не было ни малейшего намерения воздействовать на Экройда в отношении его дарственной записи. Если бы нам не помешали, я был бы вынужден сообщить ей об этом.
— Вы знакомы с майором Блантом, не правда ли?
— Да, конечно!
Гектора Бланта знают многие… По крайней мере — благодаря его славе. Я думаю, что никто больше него не убивал диких животных в самых невероятных местах. Стоит вам упомянуть его имя, и вам скажут: «Блант? Вы имеете в виду того знаменитого охотника?».
Его дружба с Экройдом всегда несколько удивляла меня. Это два совершенно непохожих друг на друга человека. Подружились они рано, в юности, и хотя их пути разошлись, дружба — сохранилась. Примерно один раз в два года Блант проводит по две недели в Фернли, а итог — множество голов животных с удивительными рогами и застывшими стеклянными глазами, которые привлекают ваше внимание сразу же, как только вы ступите на порог дома. Эти трофеи — постоянное напоминание о дружбе хозяина дома с Блантом.
Блант вошел в комнату свойственной ему одному неторопливой мягкой поступью. Это человек среднего роста, очень коренастый и крепко сложенный. Его лицо, почти цвета красного дерева, странно невыразительно, а серые глаза словно постоянно наблюдают за чем-то очень отдаленным… Говорит он мало, и то, о чем он говорит, произносится отрывисто, словно слова расстаются с ним против его желания.
Утвердительно спросив в обычной своей отрывистой манере «Как поживаете, Шеппард», он установил свою коренастую фигуру прямо напротив камина и стал смотреть поверх нас. Так, будто увидел где-то там, в своем Тимбукту, нечто чрезвычайно заинтересовавшее его…
— Майор Блант, — позвала его Флора, — я хочу, чтобы вы рассказали мне об этих африканских предметах. Я уверена, вы знаете, что это такое.
Опасаясь, что миссис Экройд снова затеет свой разговор о дарственной записи, я поспешил заговорить о новом виде сладкого горошка. Мне было известно, что есть новый вид сладкого горошка, ибо я прочитал о нем в то утро в «Дейли мейл». Миссис Экройд ничего не смыслит в садоводстве, зато она принадлежит к женщинам, стремящимся любой ценой доказать, что они в курсе событий, и что они тоже читают «Дейли мейл». Эту умную беседу мы и вели до самого прихода Экрой-да и его секретаря, после чего Паркер пригласил всех к столу.
За столом я оказался между миссис Экройд и Флорой. Блант восседал по другую сторону миссис Экройд, а Джоффри Реймонд — рядом с ним. Обед прошел невесело. Экройд был явно озабочен. Выглядел он плохо и почти ничего не ел. Разговор поддерживали мио-сис Экройд, Реймонд и я. На Флору, очевидно, действовала подавленность дяди. А Блант впал в свое привычное молчание.
Как только закончился обед, Экройд взял меня под руку и отвел в свой кабинет.
— После кофе нас здесь никто не потревожит, — объяснил он. — Я попросил Реймонда позаботиться, чтобы нам не мешали.
Я незаметно наблюдал за ним. Было видно, что он чем-то очень взволнован. С минуту или две он шагал взад-вперед по комнате, потом, когда Паркер вошел с подносом, опустился в кресло перед камином.
Кабинет был удобным помещением. Одну из его стен занимали книжные полки. Высокие кресла обиты темно-синей кожей. У окна — большой письменный стол, на котором лежали подшитые и аккуратно надписанные деловые бумаги. На круглом столе — множество газет и журналов.
— У меня опять эти боли после еды, — небрежно заметил Экройд, отпивая кофе. — Вы должны дать мне еще своих таблеток.
Меня поразило его старание создать впечатление, будто наша встреча носит чисто медицинский характер. Я повел себя соответственно.
— Я так и думал. Я принес их с собой.
— Добрый человек! Дайте же их.
— Они у меня в саквояже в холле. Я сейчас принесу.
— Не беспокойтесь, — остановил он меня, — их принесет Паркер. Паркер, принесите саквояж доктора.
— Хорошо, сэр.
Паркер вышел. Я собирался заговорить, но Экройд предупредительно вскинул руку.
— Подождите! Разве вы не видите: мои нервы в таком состоянии, что я с трудом себя сдерживаю?
Я отлично это видел, и мне было не по себе. Различные предчувствия одолевали меня.
Экройд тотчас же продолжил.
— Проверьте, пожалуйста, закрыто ли окно, — попросил он.
Несколько удивившись просьбе, я встал и подошел к окну. Это окно было не французское, а обычное, подъемного типа. Тяжелые шторы из синего бархата задернуты, но само окно в верхней части — открыто. Я все еще стоял у окна, когда в комнату вошел Паркер с моим саквояжем.
Ознакомительная версия.
