Я вернулся на веранду.
— В порядке? — испуганно спросила Миген.
— Вполне, — ответил я. — У нас сегодня ирландский гуляш.
— Ага, это тот, который немного напоминает собачий корм, правда? В основном картошка и коренья.
— Именно так, — согласился я.
Мы молчали, я курил трубку. Это было дружелюбное молчание.
Через несколько минут Миген внезапно нарушила его:
— Я думаю, вы тоже, как и все остальные, считаете меня ужасной.
Меня это до того ошеломило, что я выпустил трубку изо рта. Трубка была пенковая, уже отлично обкуренная, а теперь она переломилась пополам. Я разъяренно вскрикнул:
— Видите, что вы наделали!
Реакцию этой девочки просто невозможно предвидеть. Вместо того, чтобы обидеться, она расплылась в широкой улыбке.
— А я вас прямо — таки люблю.
У меня стало тепло на сердце. Нечто подобное, думается, человеку (и, скорее всего, совершенно зря) могла бы, если бы умела говорить, сказать его собачка. Мне пришло в голову, что у Миген есть что-то общее с лошадью или собачкой. Определенно, она — не просто человеческое существо.
— Что вы сказали перед этой катастрофой? — спросил я, заботливо собирая остатки своей любимой трубки.
— Говорила, что вы наверняка считаете меня ужасной, — ответила Миген, но уже не тем тоном, что прежде.
— А почему это я должен так считать?
— Потому что так оно и есть, — хмуро сказала Миген. Я резко прервал ее:
— Не будьте дурочкой!
Миген покачала головой:
— Вот именно. Я не дурочка, а люди только и считают меня такой. Понятия не имеют, что я про себя знаю, какие они на самом деле, и все время ненавижу их.
— Ненавидите?
— Да, — сказала Миген.
Ее глаза, меланхолические, недетские, не моргая, глядели на меня. Это был долгий, невеселый взгляд.
— Вы бы тоже ненавидели людей, если бы были на моем месте, — проговорила она через минуту. — Если бы были никому не нужны.
— Вам не кажется, что у вас действительно немного ум за разум зашел?
— Да, — вздохнула Миген. — Люди всегда так отвечают, когда им говоришь правду. А это правда. Я никому не нужна и хорошо знаю — почему. Мама меня ничуть не любит. Может быть, я напоминаю ей отца, который ужасно обращался с нею и, насколько я слышала, был порядочным негодяем. Только матери не могут говорить, что не хотят своих детей, и не могут уйти от них. Или съесть их. Кошки сжирают котят, если не хотят их. По-моему, это очень мудро: никакой потери времени, никаких церемоний. А у людей матери должны сохранять своих детей и заботиться о них. Было не так уж плохо, пока меня могли отсылать из Лимстока в школу — вы же видите, что мама не хочет ничего другого, как жить с отчимом и мальчиками — и только с ними.
— Мне все еще кажется, что это у вас чистое сумасбродство, — ответил я медленно. — Но, предполагая, что в сказанном вами есть хоть крупица правды, почему вы не уйдете от них и не начнете жить самостоятельно?
Она странно, не по-детски улыбнулась мне:
— Думаете, что я могла бы пойти работать? Сама зарабатывать себе на жизнь?
— Да.
— Каким образом?
— Можно было бы чему-то научиться. Стенографии, машинописи или бухгалтерии.
— Не думаю, что справилась бы. К таким вещам у меня никаких способностей. А кроме того…
— Что же еще?
Перед этим она отвернулась, а теперь снова медленно повернула голову ко мне. В покрасневших глазах стояли слезы. И голос у нее сейчас был совсем как у ребенка:
— А чего я буду уезжать отсюда? Чтобы все было так, как им хочется? Я им здесь не нужна, а я останусь. Останусь всем назло. Сволочи! Свиньи! Я всех тут в Лимстоке ненавижу. Они все думают, что я — безобразная дурочка! Покажу! Я им…
Это был детский глупо патетический приступ ярости. Я услышал чьи-то шаги по гравию за углом дома. Встаньте, — свирепо прошипел я. — Идите в дом — вот туда через гостиную. И бегом в ванную! Умойте лицо! Быстро!
Она неловко вскочила и проскользнула через французское окно в комнаты почти в тот же момент, когда из-за угла появилась Джоан.
Я сообщил Джоан, что Миген будет обедать с нами.
— Отлично, — ответила она, — Миген я люблю, хоть она и похожа на подкидыша, словно бы ее когда-то нашли на пороге виллы. Но она занимательная.
До сих пор я почти не упомянул о канонике Калтропе и его жене. А ведь как он, так и его жена стоят упоминания. Своеобразные люди. Я еще не встречал человека такого же далекого от будничной жизни, как Калеб Дейн Калтроп. Его мир — это книги и рабочий кабинет. Зато миссис Калтроп всегда прекрасно ориентировалась в любой ситуации. Хотя советы она давала нечасто и никогда ни во что не вмешивалась, для беспокойной совести городка она была чем-то вроде всеведущего господа бога.
Она остановила меня на Хай-стрит через день после того, как у нас обедала Миген. Меня удивило это — еще бы нет — потому что походка миссис Калтроп напоминала скорее бег, чем обычный человеческий шаг, что еще больше подчеркивалось ее бросавшимся в глаза сходством с гончей. А поскольку глаза ее были всегда устремлены к какой-то отдаленной точке на горизонте, вам казалось, что человек, которого она в действительности ищет, где-нибудь милях в полутора перед вами.
— О! — сказала она. — Мистер Бертон!
Она произнесла это с легким оттенком торжества, как человек, решивший исключительно хитрую головоломку. Против того, что я и впрямь мистер Бертон, возразить было нечего, и миссис Калтроп, отведя взгляд от горизонта, постаралась остановить его на мне.
— Не знаете, почему это я именно с вами хотела поговорить?
Тут я ничем не мог помочь. Она стояла и хмурилась в глубокой растерянности.
— О чем-то отвратительном, — добавила она.
— Прошу прощения, — ответил я удивленно.
— Ага! — воскликнула миссис Калтроп. — Анонимные письма! Каким образом они появились тут одновременно с вами?
— Ну, нет, — запротестовал я, — они тут были и до нас!
— До вашего приезда никто не получал тут никаких анонимных писем, — с укоризной произнесла миссис Калтроп.
— Получали, получали. Все это уже было в полном разгаре.
— О боже, — вздохнула миссис Калтроп. — Мне это не нравится!
Она стояла со взглядом, устремленным куда-то далеко, в неизвестное.
— Ничего не могу поделать, — сказала она, — у меня такое ощущение, что за всем этим прячется какое-то зло. Мы здесь не такие. У нас здесь есть и зависть, и злорадство, и фальшь, и всякие мелкие грешки — но я не представляла, чтобы здесь был кто-то, способный писать эти анонимные письма. Нет, этого я не представляла. А меня это беспокоит, потому что я должна была бы знать.
Ее быстрые глаза вернулись с горизонта и встретились с моими. В них была озабоченность и неподдельное детское удивление.
— Почему вы должны были бы знать? — спросил я.
— Обычно я знаю обо всем. Я всегда считала это своим долгом. Мой муж Калеб читает хорошие, правильные проповеди и отправляет службу в церкви. Это его Долг как священника. Но если священник вообще должен жениться, то я считаю, что его жена должна знать, о чем думают и что чувствуют люди в его приходе — даже и тогда, когда помочь ничем не можешь. А я сейчас понятия не имею, кто бы мог…
Она помолчала и добавила рассеянно:
— Такие глупые письма…
— Быть может.., и вы.., тоже получили?
Мне было немного стыдно за свой вопрос, но миссис Калтроп ответила совершенно естественно, лишь чуть шире, пожалуй, раскрыв глаза:
— О да, два; или нет — три Я уж точно и не помню, что в них было. Какие-то страшные глупости о Калебе и заведующей школой. Сплошные глупости, потому что Калеб совершенно не умеет флиртовать. Никогда не умел, Его счастье, что он стал священником.
— Разумеется, — кивнул я, — разумеется.
— Калеб мог бы быть святым, — сказала миссис Калтроп, — не будь он слишком большим интеллектуалом.
Я не чувствовал себя вправе отвечать на это критическое замечание, да у меня и не было на это времени, потому что миссис Калтроп продолжала с достойной удивления логикой перескакивать от мужа к анонимным письмам:
— Здесь происходит столько скандалов и неприятностей, о которых могло бы быть написано в этих письмах — но не написано. Именно это для меня загадка!
— Я бы не сказал, что они очень сдержаны, — заметил я с горечью.
— Однако похоже на то, что их автор ничего не знает. Ничего о том, что здесь происходит.
— Вы так думаете?
Быстрые, беспокойные глаза встретились с моими.
— Разумеется. Здесь ведь множество скандалов и скандальчиков — масса вещей, которые люди стараются скрыть. Почему автор не пишет ни о чем таком? — Она помолчала, а потом прямо спросила:
— Что было в письме, которое вы получили?
— Автор подозревал, что Джоан мне не сестра.
— А она — сестра? — спросила миссис Калтроп без всякой застенчивости, с дружелюбным любопытством.
— Конечно, сестра. Миссис Калтроп кивнула:
