Попрощавшись с Коупом, вконец заинтригованный доктор отправился к себе.
Сара Кинг стояла на земле, принадлежащей Храму. Храм назывался Харам-еш-Шериф[23]. За спиной у нее высилась мечеть Купол скалы. Журчала вода в фонтанах. И всюду группы туристов, нарушающие дремотный восточный покой.
«Как странно, — думала она, — что когда-то тут, среди скал, был обыкновенный ток для молотьбы, и Давиду пришлось выкупить его за шесть сотен золотых шекелей[24] у иевусеев[25], дабы возвести тут святой храм. А сейчас, заглушая друг друга, здесь звучат голоса сотен экскурсантов, съехавшихся со всего света».
Обернувшись, она взглянула на мечеть, ныне скрывающую древний алтарь храма Соломона. Интересно, был ли библейский храм хоть вполовину так красив? Раздался шум шагов — из мечети выходила очередная группа туристов. Это оказались Бойнтоны в сопровождении словоохотливого драгомана[26]. Миссис Бойнтон шла впереди, Леннокс и Рэймонд заботливо поддерживали ее под руки. За ними следовали мистер Коуп и Надин. И замыкала шествие Кэрол. Они были уже довольно далеко от мечети, когда девушка заметила Сару. Кэрол на миг остановилась в раздумье, потом, внезапно решившись, помчалась по двору к ней.
— Простите, — прошептала она, запыхавшись от бега, — я должна… Я.., я должна с вами поговорить.
— Я вас слушаю, — сказала Сара Кэрол вся дрожала, лицо ее было ужасно бледным.
— Я хочу сказать о.., моем брате. Он, наверное, показался вам вчера страшно грубым. Но он не виноват… Он просто в этот момент не мог вести себя иначе. Поверьте, я вас умоляю!
Сара чувствовала себя очень неловко. В конце концов, это просто неприлично и оскорбительно! Чего ради эта незнакомая девушка примчалась к ней с какими-то нелепыми извинениями? Выгораживает своего дурно воспитанного братца?
С губ Сары чуть не сорвалась резкость, но вдруг весь ее гнев куда-то улетучился. Странная ситуация, и вообще — все странно. А девушка, похоже, вполне искренне переживает. Сара всегда воспринимала чужое горе как свое (оттого, наверное, и стала врачом).
— Расскажите мне, в чем дело? — дружелюбно сказала она.
— Мой брат разговаривал с вами в поезде, верно?
Сара кивнула:
— Да… Точнее, это я с ним разговаривала.
— Конечно, вы. Я так и думала… Видите ли, вчера Рэй боялся… — Она осеклась.
— Боялся? Чего?
Бледное личико Кэрол залилось краской.
— О, Боже мой, я понимаю, как нелепо все это звучит. Видите ли, наша мать.., она.., не совсем здорова… И она не любит, когда мы с кем-то знакомимся. Но я знаю: Рэй был бы счастлив стать вашим другом.
Сара была заинтригована. Но прежде чем она успела что-то спросить, Кэрол заговорила снова:
— Я.., я понимаю, все это… очень глупо, но ведь мы.., наша семья — довольно странная… — Она торопливо оглянулась, в глазах ее был страх. — Мне… мне надо идти, — пробормотала она смущенно. — Меня, наверное, уже ищут.
Сара быстро приняла решение.
— Но почему бы вам тут не задержаться? — спросила она. — Мы их потом вместе нагоним.
— Ой, нет-нет. — Кэрол даже отшатнулась. — Я… Нет, этого никак нельзя.
— Но почему? — спросила Сара.
— Поверьте мне. Мама будет.., будет…
— Я знаю, иногда родители не желают понять, что их дети стали взрослыми, — авторитетно сказала Сара. — И продолжают командовать ими, как будто те еще совсем маленькие. Но поймите, нельзя идти у них на поводу. За свою свободу надо бороться.
— Вы не понимаете… — пробормотала Кэрол. — Вы совсем не понимаете… — И судорожно сжала руки. Но Сара будто ее не слышала:
— Иногда приходится, конечно, уступать, чтобы избежать скандала. Скандалы — это неприятно, что и говорить, но поверьте, свобода стоит того, чтоб за нее бороться.
— Свобода? — Кэрол вскинула на нее изумленный взгляд. — Никто из нас — ни я, ни братья, ни сестра — никогда не были свободны. И не будем.
— Глупости! — решительно отрезала Сара.
— Послушайте, — Кэрол коснулась ее плеча рукой, — я все же попытаюсь объяснить вам! До замужества моя мать — то есть на самом деле она мне мачеха — была тюремной надзирательницей. А мой отец был начальником тюрьмы, там он с ней и познакомился. Вот с тех пор все и началось. Она так и осталась надзирательницей — нашей! И поэтому вся наша жизнь — тюрьма! — Кэрол затравленно оглянулась. — Наверняка меня уже хватились. Бегу.
Сара крепко сжала ее локоть:
— Погодите. Мы с вами должны увидеться и еще поговорить.
— Я не смогу. Нет, я никак не смогу.
— Сможете, — твердо сказала Сара. — Приходите сегодня ко мне — когда ваши лягут спать. Я в триста девятнадцатом. Не забудете? Триста девятнадцать.
Сара отпустила ее руку, и Кэрол побежала догонять свою семью.
Сара смотрела ей вслед, пытаясь переварить услышанное, и не сразу заметила, что к ней подошел доктор Жерар.
— Доброе утро, мисс Кинг. Итак, вы только что беседовали с мисс Кэрол Бойнтон?
— Если это можно назвать беседой! — И она пересказала доктору их разговор.
У Жерара загорелись глаза.
— Так вот кем была эта старая корова! Тюремной надсмотрщицей, вот кем она служила. Интересная подробность…
— То есть вы хотите сказать, что именно это может быть причиной ее деспотичности? Сказываются профессиональные навыки?
Доктор покачал головой.
— Нет, вы путаете причину и следствие. Надо смотреть в корень. Она склонна к деспотизму не потому, что была надзирательницей. Скорее наоборот: она стала надзирательницей именно в силу своего деспотичного характера. Да-да, возможно, даже неосознанная жажда власти, — с грустью сказал он. — В нашем подсознании скрываются поразительные вещи. Жажда власти, жестокость, потребность кусаться, царапаться, рвать на куски — таково уж наследие наших далеких предков… Да-да. Все это имеется и в нас, мисс Кинг, — необузданность, жестокость, животные страсти! Мы стараемся держать их взаперти, наше сознание отторгает их, но иногда они сильнее нас.
— Да, вы правы, — вздрогнув, сказала Сара.
— Посмотрите, что творится вокруг! И в политике, и во внутренней жизни государств. Никакого сострадания, полное пренебрежение к интересам людей! Мы так гордимся либеральным правлением, мудрыми законами — но введены-то они силой, в основе всего лежит страх и принуждение. Наши законы — апостолы насилия, это благодаря им затворы на подсознании рушатся, и наружу выплескивается дикарская свирепость и упоение жестокостью ради жестокости. Человек — это зверь, хоть и очень тонкой организации. Основное в нем — инстинкт самосохранения. Слишком быстрое интеллектуальное развитие не менее опасно, чем отставание. Он любой ценой должен выжить! Возможно, именно поэтому человеку необходимо хранить в себе первобытную жестокость, но ни в коем случае не восхищаться ею!
Они долго молчали, потом Сара спросила:
— Вы считаете, что миссис Бойнтон садистка?
— Я в этом почти убежден. Мне кажется, ей очень нравится причинять боль людям, причем душевную, а не физическую. Такое встречается гораздо реже, и бороться с этим намного сложнее. Ей нравится властвовать над людьми, их страдания доставляют ей удовольствие.
— Как это отвратительно, — сказала Сара. Жерар пересказал ей разговор с Коупом.
— Неужели он не понимает, что происходит? — удивилась мисс Кинг.
— Откуда же ему понять? Он не психиатр.
— Верно. Он не обладает нашим извращенным — издержки профессии — складом ума.
— Вы абсолютно правы. Нормальный, простодушный, склонный к сентиментальности американец. Предпочитает верить в добро. Он заметил, что в семье Бойнтонов царит нездоровая атмосфера, но считает, что миссис Бойнтон просто чересчур предана своим чадам. Конечно же у него и в мыслях нет, что все это она устраивает специально.
— Он ей, наверное, просто смешон, — сказала Сара.
— Могу себе представить!
— Но почему они не бегут из дома? — спросила Сара с досадой. — Это-то они могут сделать.
— Нет, — покачал головою Жерар, — вы ошибаетесь. Не могут. Вам приходилось когда-нибудь видеть старинную шутку с петухом? Мелом проводят черту на полу и наклоняют к ней клюв петуха. И тот, вероятно, думает, что его привязали. Во всяком случае, он не может поднять голову от меловой черты. Так и эти несчастные. Вспомните, они угодили к ней в лапы еще совсем маленькими. Так что дело тут не в деньгах — а во власти над их душами. Мачеха смогла внушить им, что они обязаны ей подчиняться. Я знаю, что любому здравомыслящему человеку это покажется абсурдом, но мы-то с вами все понимаем… Эта женщина заставила своих детей поверить, что у них не может быть иной жизни, как только по ее указке. Они так долго пробыли в тюрьме, что если даже перед ними распахнуть ворота, они попросту этого не заметят, или не пожелают замечать! По крайней мере старший сын, Леннокс, явно не рвется на волю! Да они все боятся свободы. Все четверо!
