Эллери подошел к туалетному столу. Кожа Бенедикта была грязно-желтой, а губы посинели. Глаза были открыты. При виде лица Эллери они дрогнули и закатились.
Пятно быстро расплывалось.
— Где же Блуфилд? — заговорил Даллмен. — Я должен найти его.
— Бог с ним. Среди публики я видел знакомого врача — доктора Фарнема. Быстро разыщите его.
Даллмен повернулся к дверному проему, в котором толпились актеры и рабочие сцены. Никто, казалось, не понимал, что случилось. Джоан Траслоу детским жестом поднесла руку ко рту, глядя на кровь и нож. Пробившись сквозь толпу, Даллмен столкнулся с Роджером Фаулером.
— Что происходит? Где Джоан?
— С дороги, черт возьми! — Даллмен направился к сцене.
Эллери закрыл дверь и быстро подошел к туалетному столу.
— Бенедикт, вы можете говорить?
Губы слегка шевельнулись, рот открылся, а из горла вырвался нечленораздельный звук.
— Кто ударил вас ножом?
Челюсти актера шевелились, как у рыбы, вытащенной из воды. Но на сей раз не было никаких звуков.
— Вы слышите меня, Бенедикт?
Глаза оставались неподвижными.
— Если вы понимаете, о чем я говорю, моргните.
Веки опустились и поднялись.
— Теперь отдыхайте. С вами все будет в порядке. — «На том свете», — мысленно добавил Эллери. Где же Конклин Фарнем? Он боялся прикоснуться к ножу.
Дверь распахнулась, и в комнату ворвался доктор Фарнем. Даллмен вбежал следом, закрыл дверь и прислонился к ней, тяжело дыша.
— Привет, Конк, — поздоровался Эллери. — Все, что мне нужно от него, — это имя.
Доктор Фарнем посмотрел на рану, поджал губы и положил пальцы на запястье свисающей руки Бенедикта, не поднимая ее. Потом он нащупал артерию на виске и обследовал закатившиеся глаза.
— Вызывайте «скорую».
— И полицию, — добавил Эллери.
Арч Даллмен открыл дверь. Актеры и рабочие все еще стояли снаружи, за исключением Джоан и Роджера. Даллмен отдал распоряжения и опять закрыл дверь.
— Вы не можете хотя бы остановить кровотечение, Конк?
— Оно почти остановилось само по себе.
Эллери увидел, что пятно больше не расплывается.
— Я могу поговорить с ним?
Доктор кивнул. Его губы беззвучно произнесли: «Конец наступит с минуты на минуту».
— Вы еще слышите меня, Бенедикт? — обратился к актеру Эллери. — Если да, снова просигнальте глазами.
Бенедикт моргнул.
— Вы сидели здесь и гримировались. Кто-то открыл дверь и подошел к вам. Вы могли видеть его в зеркале. Кто подошел к вам с ножом?
Синеватые губы раскрылись, язык затрепетал, как крылья маленькой птички, в горле послышалось бульканье. Доктор Фарнем снова пощупал пульс.
— Он уходит, Эллери, — произнес он вслух.
— Вы умираете, — сказал Эллери. — Кто убил вас?
Бенедикт из последних сил пытался заговорить. Он оторвал голову на два дюйма от стола и прошептал одно слово.
Затем голова с деревянным стуком упала на стол, тело напряглось в последней судороге, а изо рта вырвалось негромкое шипение, которое вскоре стихло.
— Он мертв, — сказал доктор Фарнем.
— Что он сказал? — странным тоном осведомился Даллмен.
— Он мертв, — повторил Эллери слова врача.
— Я имею в виду Бенедикта. Отсюда я не слышал, что он сказал.
— А вы слышали его, Конк?
— Да, — кивнул доктор. — «Героиня».
— Вот что он сказал. — Эллери отвернулся. Он ощущал пустоту внутри.
— Героиня! — Даллмен засмеялся. — Получили, что хотели, Квин? Чувствуете себя большим человеком?
— Бенедикт не знал ее имени, — отозвался Эллери, как будто это объясняло нечто важное. Он вытер вспотевшее лицо.
— Не понимаю, — сказал доктор Фарнем.
— Бенедикт прибыл сюда так поздно, что ему не успели никого представить. Он мог назвать ее только по роли в пьесе. — Эллери опять отвернулся.
— Но я удалял Джоан аппендикс, когда ей было пятнадцать, — пробормотал доктор Фарнем, словно это оправдывало ее. — Мой отец принимал роды у ее матери.
Кто-то постучал в дверь. Даллмен открыл ее.
— Мне сказали, что-то случилось с мистером Бенедиктом…
— Смотрите, кто пришел, — усмехнулся Даллмен. — Входите, Блуфилд.
Туфли и манжеты брюк Скатни Блуфилда были мокрыми.
— Я бродил по переулку. Понимаете, я не мог выносить того, что он вытворял на сцене. Я чувствовал, что если еще минуту пробуду в зале…
— Скатни, — прервал его Эллери.
— Как это ужасно, — продолжал Блуфилд, глядя на мертвеца. — Он совсем не похож на человека, не так ли? Я еще никогда не видел такую смерть.
— Скатни…
— Но он в какой-то степени сам навлек ее на себя. Нельзя же так унижать людей, которые не причинили ему никакого вреда. Кто убил его?
Эллери повернул маленького человечка лицом к себе.
— Вам придется поговорить с публикой, Скатни. Думаю, лучше использовать термин «несчастный случай». И потихоньку шепните билетерам, чтобы они никого не выпускали из зала до прихода полиции.
— Кто убил его?
— Вы сделаете это?
— Конечно. — Блуфилд удалился, оставив на полу влажный след.
Эллери вернулся к туалетному столу и стал разглядывать рукоятку ножа.
Доктор Фарнем переминался с ноги на ногу.
— Хотите выйти, доктор? — спросил Даллмен.
— Я оставил в зале жену, — сухо ответил врач.
— О Молли не беспокойтесь, Конк. — Эллери достал из кармана маленький кожаный футляр. — Вы мой единственный свидетель последнего заявления Бенедикта.
— Это верно, — сказал Даллмен. — Я ничего не слышал. Мне на это не хватило ни слуха, ни духа, в отличие от вас.
Футляр содержал сильную лупу, сквозь которую Эллери обследовал рукоятку ножа с обеих сторон.
— А где же шапка «охотника на оленей»?[80] — ухмыльнулся Даллмен.
Эллери не обратил на него внимания. Тяжелая рукоятка недавно была обмотана черной изоляционной лентой. В одной восьмой дюйма от края виднелась прямая линия тонких нерегулярных вмятин длиной около пяти восьмых дюйма. В соответствующем месте на внутренней стороне находились аналогичные вмятины. Эллери спрятал лупу.
— Между прочим, Даллмен, вы видели этот нож раньше?
— Есть какая-нибудь причина, по которой я должен вам отвечать?
— А есть какая-нибудь причина, по которой вы не должны этого делать?
— Это не мой нож. Я не знаю, чей он.
— Но вы видели его раньше. — Так как Даллмен не ответил, Эллери добавил: — Поверьте, я понимаю, насколько вам не хочется в это ввязываться. Но вы не можете отмахнуться от убийства Бенедикта, и вам в любом случае придется отвечать на вопросы полиции. Так где вы видели этот нож?
— Я даже не уверен, что это тот же нож, — нехотя проговорил Даллмен.
— Понятно. Но где вы видели такой же?
— В металлическом сундуке с инструментами снаружи. Это был нож с большим лезвием и рукояткой, обмотанной черной изоляционной лентой. По-моему, это он и есть, но я не могу ручаться.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Я видел его только один раз. Это было после окончания первого акта. Бенедикт во время сцены с девицей Траслоу своей чертовой гимнастикой расшатал одну из ножек кушетки. Я решил укрепить ее, пошел за инструментами и увидел нож. Он лежал в верхнем отделении сундука.
— А вы не заметили странные вмятины на рукоятке?
— Вмятины?
— Вот такие. Только не трогайте нож.
Даллмен посмотрел и покачал головой:
— Не видел ничего подобного. Уверен, что я бы их заметил. Помню, я обратил внимание на абсолютно новую ленту.
— Через сколько времени после того, как занавес опустился, это произошло?
— Что «это»?
— Когда вы увидели нож в сундуке?
— Почти сразу же. Бенедикт только ушел со сцены и направился в свою уборную, когда я рылся в сундуке.
— Он был один?
— Один.
— Вы говорили с ним?
Даллмен разглядывал кончик своей сигары.
— Скорее он со мной.
— И что он сказал?
— Ну, поведал со своей ухмылочкой о планах после спектакля — в не слишком пристойных выражениях.
— А что вы ему ответили?
— Ничего. Слушайте, Квин, если бы я выяснял отношения с каждым подонком, с которым мне приходится иметь дело в шоу-бизнесе, на моем ружье было бы больше зарубок, чем у Дэниела Буна.[81] Как бы то ни было, вы и доктор слышали, на кого указал Бенедикт. Так что какого черта?..
— Кто занимает уборную над этой?
— Джоан Траслоу.
Эллери вышел.
Крышка сундука с надписью «Инструменты» была открыта, как и во время его более ранней экскурсии за кулисами. Ножа не было ни в верхнем отделении, ни вообще в сундуке. Если Даллмен говорил правду, нож в спине Фостера Бенедикта почти наверняка был взят отсюда.
