Латимер молча и пристально посмотрел на мистера Питерса, потом сказал:
— Наверное, вам это не приходило в голову, но мне действительно не нужны эти три тысячи. Мне кажется, мой друг, что столь долгое общение с людьми преступного мира полностью отбило у вас чутье на порядочных людей.
— Понимаю, так называемые моральные принципы… — начал было устало мистер Питерс, но передумал и заговорил тем тоном, каким добродушный человек говорит со своим почему-то заартачившимся пьяным приятелем: — Конечно, мы можем поставить полицию в известность после того, как получим деньги и скроемся. Это будет мудрый ход, потому что мы обезопасим себя на будущее. Мы пошлем в полицию анонимный донос на Димитриоса, как это он сам сделал когда-то. — В голосе мистера Питерса зазвучали злорадные нотки, но он сразу же помрачнел. — Нет, это невозможно. Ведь турки обязательно укажут на вас, мистер Латимер. Нет, мы не можем рисковать!
Латимер, занятый своими мыслями, почти его не слушал. Да, все получилось совсем не так, как он предполагал, и теперь надо было найти хоть какой-то достойный выход из этой безумной затеи. Сейчас он должен был сделать выбор: либо вернуться в Афины и предоставить мистера Питерса его собственной судьбе, либо остаться и сыграть свою роль в этой гротескной комедии до конца. Он решил выбрать второе, потому что первое показалось ему отвратительным. Ему нечего было сказать, и, чтобы выиграть время, он достал сигарету и закурил.
— Ну хорошо, — сказал он медленно, выпуская дым, — Я сделаю все, что вы просите. Но я ставлю при этом свои условия.
— Условия, — повторил мистер Питерс, точно эхо, и закусил свою толстую нижнюю губу. — Мне кажется, я и так достаточно щедр, отдавая вам половину. Поймите, мои расходы на расследование…
— Минуточку. Вы ведь еще их не выслушали. Первое вам будет очень легко выполнить. Итак, я полностью отказываюсь от своей доли, и вы можете взять себе все деньги, которые выжмете из Димитриоса. Второе…
Он замолчал, привлеченный гаммой чувств, пробежавших по лицу мистера Питерса. Вначале это была радость, затем недоумение, потом слезящиеся глазки мистера Питерса сузились до предела, и он выдавил из себя:
— Я ничего не могу понять, мистер Латимер, но если это какая-нибудь глупая выходка…
— Нет, нет, мистер Питерс, ни то и ни другое. Вот вы только что упомянули моральные принципы, не так ли? Быть может, и так. Но вряд ли, ведь я участвую в шантаже, хотя и отказываюсь воспользоваться его плодами. Очевидно, так будет лучше для вас.
— Ну что ж, — сказал мистер Питерс задумчиво, — ход ваших мыслей мне, в общем-то, понятен. Итак, тем лучше для меня, как вы только что выразились. В чем состоит ваше второе условие?
— Оно для вас совершенно необременительное. Вы все время делали намеки, что Димитриос стал очень важной персоной, но так и оставили все втайне. Я готов помочь вам получить миллион франков, но только при условии, что мне станут известны подлинные факты о том, какой пост он теперь занимает.
Мистер Питерс на несколько мгновений задумался, потом, пожав плечами, сказал:
— Я согласен. Не вижу причин, почему мне надо утаивать это от вас. Думаю, сообщенный мною факт вам ничего не даст, если вы попытаетесь идентифицировать Димитриоса. Дело в том, что Евразийский кредитный трест, зарегистрированный в Монако, полностью засекретил все сведения о своей структуре и операциях. Могу только сообщить, что Димитриос — член правления этого банка.
Было два часа ночи, когда Латимер вышел из тупика Восьми ангелов и направился к себе в отель на набережную Вольтера.
Он то и дело зевал, во рту было сухо, и очень сильно болели глаза. Но выпитый кофе гнал сон прочь, и мозг, казалось, работал с такой лихорадочной быстротой и удивительной ясностью, что все лишенное смысла становилось вдруг разумным и понятным. А мысли, цепляясь друг за друга, влекли его все дальше и дальше, пока он вдруг не понимал, что пришел к нелепейшему выводу, над которым расхохочется первый встречный. Он пошел в ванную и выпил стакан воды. Стоя перед зеркалом, он смотрел на свое отражение и слушал, как стучит кровь у него в голове. Конечно, нечего было и думать о том, чтобы уснуть, и он решил пойти проветриться.
На углу бульвара Сен-Жермен было открыто кафе. Он зашел в него и попросил знаками — за цинковой стойкой стоял немой бармен — дать ему сандвич и кружку пива. Потом он выкурил сигарету. Его часы показывали два часа двадцать минут — до рассвета оставалось еще три часа. Надо было на что-то решиться. Он погасил сигарету, положил на стойку деньги и вышел на улицу.
Такси доставило его к метро Трините. Он легко нашел Рю Бланш и стал подниматься по ней вверх. Найти эту улицу было нетрудно, потому что над ней одной сияли неоновые огни.
Улица имела очень деловой вид и немного походила на торговую выставку с той только разницей, что вместо торговцев, желающих продать свой товар, сидящих в складных креслах возле своих стендов, вас повсюду встречали небритые швейцары в ливреях и без них (почему-то костюмы были им то велики, то малы), заступая вам дорогу и предлагая убеждающей скороговоркой зайти в заведение и получить удовольствие.
Все та же неоновая надпись «Le Kasbah Parisien» висела над зданием, которое, наверное, совсем не изменилось с тех пор, как здесь директорствовал мистер Питерс. Два швейцара встретили Латимера у входа: негр, одетый в полосатый халат, с тюрбаном на голове и вьетнамец в засаленном фраке и феске. Видимо, желая задобрить и Аллаха, и Брахму, он украсил лоб алым пятнышком, удостоверяющим, что он принадлежит к уважаемой касте. Позади них на обеих половинках двери, как бы противореча и уничтожая все благочестивые намерения, была во весь рост изображена проститутка в марокканском костюме. Время унесло, конечно, ковры, диваны и фонари из резного дерева — все теперь стало попроще: столы и стулья были сделаны из гнутых металлических трубок; правда, на полу лежал ковер, по которому метались какие-то космогонические вихри и змеились полосы. Латиноамериканцев, исполнявших танго, также заменил прозаический усилитель, через динамики которого гремели французские танцевальные мелодии или ритмические удары, напоминающие звук работающего где-то вдали мотоцикла. В зале находилось человек двадцать или тридцать, но за пустующими столиками можно было посадить еще столько, а может быть, и два-три раза по столько. Вход стоил тридцать франков. Латимер сел за столик и заказал пиво. Он также попросил подошедшего к нему официанта, по-видимому итальянца, пригласить патрона, если он здесь. Официант ушел. Стук в громкоговорителях прекратился — зазвучала музыка. Несколько пар заскользили между столиками.
Латимер подумал, что сказал бы мистер Питерс, окажись он здесь. Вряд ли он теперь нашел свое бывшее заведение уютным. Латимер закрыл глаза и представил, как здесь было десять лет назад: танго, сигаретный дым, приятный золотисто-красный свет, одетые по моде того времени в платья с талией на бедрах женщины в модных шляпках, похожих на колокольчики, и остриженные под «фокстрот». Мистер Питерс, вероятно, встречал гостей в вестибюле или сидел в комнате с надписью «Дирекция», выписывая и проверяя счета. А потом сюда, в этот зал, пришел Димитриос…
К его столику приближался патрон. Это был высокий грузный человек, совершенно лысый, с тем выражением в лице, которое как бы говорило: «Я ко всему привык, меня уже ничем не удивишь».
— Месье желали меня видеть?
— Да. Я хотел у вас узнать, не были ли вы знакомы с месье Жиро. Он тоже был патрон этого заведения, но только десять лет назад.
— Нет, я его не знаю. Я здесь только два года. Простите, зачем вам это нужно?
— Да просто так. Хотелось его повидать.
— Нет, я его не знаю, — повторил патрон и, бросив быстрый взгляд на бокал с пивом, сказал: — Не хотите потанцевать? Правда, придется немножко подождать, потому что еще рано, но зато вы познакомитесь с настоящими красавицами.
— Благодарю, не надо.
Патрон пожал плечами и ушел. Латимер, допив пиво, рассеянно разглядывал публику, стены, как человек, который заскочил сюда, чтобы переждать грозу. Теперь ему действительно хотелось спать, и он пожалел, что поехал. Всему виной, разумеется, мистер Питерс. Своим рассказом он создал такое фантастическое впечатление, что нужна была поездка сюда, чтобы поверить ему. Подозвав официанта, Латимер расплатился и, взяв такси, поехал в отель.
Да, он очень, очень устал. Он подумал, что похож, наверное, на студента, которому дали только день на то, чтобы, прочитав шесть томов контовского «Курса позитивной философии», он завтра сдал экзамен. Нет, дело, пожалуй, обстоит гораздо, гораздо хуже. Ведь студента смущала бы и сбивала с толку невыполнимость задачи, тогда как Латимера мучило еще и чувство неизвестности, в его мозгу все время то вспыхивали, то гасли вопросы, на которые у него не было ответа. А за всем этим, конечно, таился страх. Ведь ему предстояло встретиться с Димитриосом, вором и убийцей, сутенером и торговцем живым товаром, негодяем и шпионом и, наконец, банкиром, с человеком, которого, казалось бы, убрали его сообщники и который как ни в чем не бывало радуется жизни и стрижет миллионы.
