Успокоенный тем, что Аркадий далеко, Жорка не спеша поднялся на третий этаж и зашагал по коридору. Полы, залитые бетоном, не скрипели, поэтому он шел бесшумно, хотя и быстро. С разгону заскочив в комнату, он увидел, что возле его тумбочки стоит Костя и разворачивает бумажный комочек — письмо. Оба замерли.
— Сука… — растерянно пробормотал Жорка.
— Жорка, ты неправильно понял… — начал оторопевший Костик.
— Сука… Стукач…
— Жорка, ты чего? Бумажка лежала на полу, я поднял и хотел посмотреть, чтобы не выкинуть нужное…
— Гад! — Жорка прыгнул к Костику, и не успел тот закрыться рукой, как получил прямо в глаз. Потеряв равновесие, он грохнулся на кровать. Жорка сел на него, с размаху еще раз двинув кулаком в лицо.
— Да подожди ты, черт тебя побери! Говорю, на полулежало!
— Ага, и тумбочка сама открылась? Гад! — Он снова ударил, даже не глядя куда.
Костик изогнулся и наконец сбросил Жорку.
— Говорю тебе, лежало на полу, а тумбочка была открыта! Жорка, ты что, не веришь мне? Мы с тобой три года в одной комнате, твою мать! — Костик тоже разгорячился и слов не выбирал.
В это время появился Аркадий.
— Что тут происходит? Орете, словно мартовские коты, на всю общагу.
— Полюбуйся на этого… Стукач сраный… — тяжело дыша, сказал Жорка.
— Аркадий, хоть ты его успокой! — возмутился Костик. — Захожу в комнату, смотрю, около его тумбочки лежит вот этот скомканный листок. Я поднял, чтобы посмотреть, может, нужное что? Тут влетает этот тип и начинает меня дубасить. Орет, что я стукач, ну и все такое прочее.
— А чего ты чужие письма читаешь?
— Да откуда же я знал, что это письмо?
— В тумбочку я его положил и дверцу прикрыл, — возмущенно сказал Жорка, — а тут захожу, дверца открыта и ты письмо читаешь! Что я должен думать?
— М-да… — задумчиво протянул Костик, — значит, кто-то тут был до меня. Слушай, а ведь дверь в комнату была незаперта.
— Я сам на вахте ключ отдавал.
— А чего ты так взъерепенился насчет письма? Ну, письмо и письмо… Чего тут страшного?
Жорка мгновенно погрустнел, он даже не успел подумать, говорить или нет, как уже начал рассказывать:
— Отца у меня арестовали. Знаете ведь, как сейчас… Вот мне сестра и написала. Только представьте, что будет, если нашему комсомольскому секретарю об этом сообщат? Прощай, диплом! За две недели до сессии! Этот гад не удержится, чтобы по мне не потоптаться! Все припомнит!
— Это правда! Но тогда, если допустить, что это не я и не Аркаша, в твою тумбочку залез кто-то из Вовок, ведь так? Или Володя Маленький, или Володя Большой… Я схожу на вахту, может, тетя Люба вспомнит, кто ключ от комнаты брал. Жорка, ты пока посиди в комнате, а ты, Аркаша, мотнись по соседям и узнай, кто что видел.
Костик побежал на вахту, а Аркадий пошел по соседним комнатам, делая вид, что ищет одного из Вовок, якобы закрывшего двери на ключ и куда-то выскочившего. Через пять минут в комнату вбежал запыхавшийся Костик, за ним, услышав, как хлопнула дверь, в комнату вернулся и Аркаша.
— Вовка Маленький ключ брал! Гнида ушастая… Получается, что он зашел в комнату минут за двадцать до моего прихода. Он где-то здесь, в общаге, тетя Люба говорит, что не видела, как он выходил.
— Вот гад…
Открылась дверь, и в комнату вошел Володя Маленький. На мгновение все умолкли. Костик прыгнул к двери, на всякий случай отрезая ему путь к отступлению.
— Ну что, сволочь, достучался?
— В смысле?
— Во всех смыслах. Ты полчаса назад брал ключ у тети Любы? Имей в виду, врать бесполезно, Костик только что ходил и узнавал у нее. Пришел в комнату, увидел, что никого нет, и начал шарить по тумбочкам? В том числе и в моей! Что, нечем крыть? Ах ты, гнида…
— Погодь, погодь… Костик, ты спросил у тети Любы, и она сказала, что я брал ключ?
— Да, сказала.
Володя Маленький полез в карман и достал ключ.
— Позавчера я нашел на улице ключ, он показался мне похожим на наш, и я оставил его. Он действительно подошел к нашему замку. Костик, скажи мне, на хрена мне брать второй ключ у тети Любы?
В комнате воцарилось молчание. Все взгляды были обращены на Костика, который мгновенно покраснел, и эта краска, залившая его лицо, была самым убедительным доказательством лжи.
— Гад! — задохнулся от возмущения Жорка. — А еще на Володьку стрелки переводит!
Он рванулся к Костику, но Аркаша с одной стороны, а Володя с другой удержали его.
— Вот все и прояснилось… — Аркаша с ненавистью смотрел на Костика, а тот моментально съежился, ссутулился и как будто стал ниже ростом.
— Ребята, я не хотел, меня заставили. Вызвали в партком, а там этот… с голубыми петлицами… Ну и…
— И ты согласился?
— А что мне оставалось делать? Когда я поступил в институт, у меня мать по закону о пяти колосках[20] сидела. Я, конечно, нигде этот факт не указал, а меня и подловили. Откуда узнали, ума не приложу… Ну и сказали: либо стучишь, либо свободен на все четыре стороны… Но, мужики…
— Значит так, — Аркаша не смотрел на Костика, но слова ронял, словно черные горящие головешки, — лично я тебе не верю. Может, все так и было, как ты говоришь, но я тебе не верю! Из комнаты нашей ты сваливаешь, куда — меня не волнует. Как ты это объяснишь тому типу в голубых петлицах — тоже твое личное дело. Про Жорку — молчишь, ты ничего не видел и не слышал. Вообще ничего не было, понял? Мы ни слова о тебе не скажем, но имей в виду: если кого-то отчислят вот по таким причинам, — он указал на скомканное письмо, которое Жорка продолжал держать в руке, — весь институт узнает, кто у нас стукач. Ты понял?
— А что про Жорку? — поинтересовался Володя Маленький.
— Ничего. Не важно, — ответил ему Аркаша.
Костик улегся на свою кровать и повернулся лицом к стенке.
«Не повезло, — думал он, — как же не повезло! Почти четыре года никто не догадывался, и осталось-то чуть-чуть… И на тебе! Надо же было Володьке Маленькому этот ключ злополучный найти! А так хорошо все сложилось, тетя Люба своя, она бы не сдала…»
— Слушай… — неожиданно сказал Жорка и рывком сел на кровати, — а Славика Родзиховского не ты ли случаем сдал?
Глава 21
Каменец-Подольская область, г. Шепетовка. Май 1938 г.
Гребенкин в Шепетовку не ехал, а летел, будто у него за спиной выросли крылья. Еще бы! Сам начальник отделения его отметил, помог с жильем! У него будет свой дом! Да ко всем чертям этого Тысевича и его ублюдков! Он из него сегодня все вытрясет, а не захочет говорить по-хорошему, запоет с помощью волшебных палочек. Гребенкин сделал их по образцу тех палок, что стояли у лейтенанта за сейфом, и сейчас вез с собой, завернув в брезент. Он их даже слегка усовершенствовал, закрепив вместо простых веревок тонкие кожаные полоски, чтобы прочнее было.
Сегодня арестованного ждать не пришлось, поскольку старшина усвоил урок, который Гребенкин преподал ему в последний раз. А что? Разбаловались! Время-то у него казенное, не свое!
Не успел Венька разложить на столе бумаги, как завели Тысевича.
— Садитесь, — сказал он арестованному.
Тот с опаской присел на краешек табурета, привинченного к полу. Венька на всякий случай заглянул в бумаги.
— Ну что, Николай Григорьевич, будем признаваться?
— Нет за мной вины, не шпион я…
— Знаешь, Тысевич, сегодня я тебя бить не буду или почти не буду, я просто раздавлю тебе яйца, усек? Будь ты ангелом небесным, а такой боли не вытерпишь и все подпишешь. Я понятно объясняю? Поэтому давай договоримся: я не буду давить тебе яйца, а ты мне все рассказываешь как на духу.
Тысевич пренебрежительно усмехнулся, и это вывело Веньку из себя:
— Так ты еще улыбаешься? — заорал он. — Ты, продажная тварь, улыбаешься? Старшина!!! Конвой!!!
В камеру залетел перепуганный старшина, а с ним еще трое конвойных, которые сгоряча подумали, что арестованный напал на сержанта-гэбэшника. Венька, зловеще оскалившись, расчехлял свои волшебные палки. Тысевич закрыл глаза, но когда ему развели руки, начал бешено сопротивляться. Старшине пришлось несколько раз заехать арестованному в морду и вырубить, иначе ничего не получалось. Наконец Тысевича уложили на пол с разведенными руками и ногами.
Конвой и старшина с интересом наблюдали, что же будет дальше, а Венька, войдя в роль изобретателя, который демонстрирует плоды своего творчества, поставил сапог на каблук, как это делал лейтенант. Сапог сиял начищенным голенищем и головкой. Тысевич открыл мутные, налитые кровью глаза.
— Ну? — спросил Венька. — Шпион?
— Пошел ты…
Когда Венька опустил сапог, Тысевич так закричал, что старшина поморщился, а конвойные перестали улыбаться.
— Сильно, — сказал старшина, — у нас я такого не видел… Венька приподнял носок, Тысевич не сразу, но замолк.
