Питер почувствовал себя оскорбленным в лучших чувствах. Он жертвовал собой ради этого безмозглого стража порядка, который даже не соизволит отдать должное стараниям нежданного союзника! Однако время будить его еще не наступило. Питер сладко зевнул, чуть не вывихнув челюсть, и тоже сел.
В половине седьмого спящих разбудил лакей. Если странное одеяние хозяина, почивающего в холле в компании упитанного полисмена, и вызвало у него некоторое удивление, он был слишком хорошо вышколен, чтобы признаться в этом даже себе самому. Он ограничился тем, что забрал поднос. Слабое звякание стекла разбудило Питера, всегда отличавшегося чутким сном.
— Доброе утро, Уилльям, — сказал он. — Уж не проспал ли я? Который час?
— Без двадцати пяти семь, милорд.
— В самый раз. — Он вспомнил, что лакей провел ночь наверху. — На Западном фронте без перемен? — осведомился он.
— Не совсем, ваша светлость. — Уилльям позволил себе подобие улыбки. — Часов в пять юный хозяин проявил активность. Однако все прошло благополучно, насколько я знаю от сестры Дженкин.
— Сестра Дженкин?... Не позволяйте себе легкомысленных увлечений, Уилльям. Слушайте, ткните-ка полицейского Берта под ребро. Нас с ним ждут неотложные дела.
Мерримен’з-энд уже жила утренней жизнью: в дальнем конце улицы появился разносчик молока, в спальнях загорелся свет, то в одном, то в другом окне разъезжались в стороны шторы. Перед домом 10 горничная уже скребла ступеньки. Питер велел полисмену стоять у начала улицы.
— Не хочу появляться в сопровождении официального лица, — пояснил он. — Когда понадобится, я вас позову. Между прочим, как зовут симпатичного джентльмена из дома 12? Полагаю, он может оказать нам помощь.
— Мистер О'Халлорен, сэр.
Полисмен выжидательно посмотрел на Питера. Он забыл обо всякой инициативе и полностью доверился этому гостеприимному и несколько эксцентричному джентльмену. Питер неуклюже зашагал по улице, засунув руки в карманы и беспутно надвинув нищенскую шляпу на самые глаза. Поравнявшись с домом 12, он замедлил шаг и оглядел окна. Окна первого этажа были распахнуты; дом уже пробудился. Он поднялся по ступенькам, на секунду прильнул к щелке почтового ящика, а потом позвонил. Дверь отворила служанка в чистеньком голубеньком платьице и в белом переднике с шапочкой.
— Доброе утро, — приветствовал ее Питер, слегка приподнимая свой головной убор. — Мистер О Халлорен дома? — Звук «р» был произнесен мягко, на европейский манер. — Я имею в виду не пожилого джентльмена, а молодого мистера О’Халлорена.
— Дома, — с сомнением ответила служанка, — только он еще не вставал.
— О, — пробормотал Питер, — рановато для визита. Однако мне нужно срочно с ним повидаться. Я... У меня дома произошла неприятность. Не могли бы вы попросить его?... Будьте так добры! Я пришел к вам пешком. — Данное правдивое замечание должно было вызвать жалость.
— Неужели, сэр? — участливо покачала головой служанка. — Вы и впрямь выглядите усталым.
— Пустяки, — ответил Питер. — Просто забыл поужинать. Но главное — увидеться с мистером О’Халлореном.
— Вам лучше войти, сэр, — решила служанка. — Попробую его разбудить. — Пригласив изможденного иностранца в дом, она предложила ему сесть. — Как мне о вас доложить, сэр?
— Петровинский, — как ни в чем не бывало произнес его светлость. Как он и ожидал, ни экзотическая фамилия, ни петушиное одеяние столь раннего гостя не вызвали у прислуги сильного удивления. Оставив его в маленьком уютном холле, забранном деревянными панелями, она направилась наверх.
Крутя из стороны в сторону головой, Питер заметил, что в холле совершенно нет мебели. Единственным источником света была люстра, висевшая у самой входной двери. Почтовый ящик представлял собой обыкновенную проволочную клетку с плотной бумагой на дне. Из глубины дома доносился запах поджариваемого бекона.
Очень скоро на лестнице раздались торопливые шаги, и взору Питера предстал молодой человек в халате.
— Это ты, Стефан? — крикнул он. — Мне доложили о тебе как о мистере Виски. Неужели Марфа снова удрала, или... Что за черт? Кто вы такой, сэр?
— Уимзи, — мягко представился Питер. — Уимзи, а не «Виски». Друг полисмена. Я просто заглянул к вам, чтобы поздравить с мастерским владением ложной перспективой; я-то думал, что она исчезла с лица земли вместе с непревзойденным Ван-Хуугстратеном или хотя бы с Грейсом и Ламбеле.
— О! — произнес молодой человек. У него была симпатичная физиономия, насмешливые глаза и заостренные, как у фавна, уши. Смех его прозвучал несколько уныло. — Выходит, с моим роскошным убийством отныне покончено! Хорошие вещи столь недолговечны! Ох, уж эти бобби! Надеюсь, они хотя бы устроили жильцу дома 14 славную ночку! Могу я спросить, что сделало вас участником этого дела?
— Мне всегда исповедуются несчастные констебли — ума не приложу, почему так происходит. Как только перед моим мысленным взором предстала личность в синем, которую бродяга цыганского вида пригласил заглянуть в щелку, я тут же перенесся душой в Национальную Галерею. Сколько раз мне приходилось глазеть через отверстие в черный ящичек и наслаждаться голландскими пейзажами, необыкновенно убедительно выполненными на четырех плоских стенках! Вы поступили чрезвычайно мудро, храня молчание. Ваш ирландский акцент мгновенно выдал бы вас. Насколько я понимаю, вы преднамеренно не выпускали к полицейским слуг.
— Скажите на милость, — спросил О‘Халлорен, усаживаясь бочком на столик, — вы что же, знаете наизусть, чем занимается любой из жителей этого лондонского района? Я не ставлю на картинах своего имени.
— Нет, — ответил Питер. — Подобно славному доктору Ватсону, констебль мог бы сделать из запаха скипидара должный вывод, однако он его не сделал. И все же вас выдал запах скипидара.
Насколько я понимаю, к моменту его первого появления аппарат все еще находился где-то поблизости.
— Под лестницей, — ответил художник. — Потом мы перенесли его в студию. Мой отец едва успел убрать его с глаз долой и снять табличку с номером «13», как на подмогу констеблю прибыло подкрепление. Столик, на котором я сижу, остался в столовой, где его можно было бы без труда обнаружить. Мой отец — бесподобный спортсмен: не могу нахвалиться на его присутствие духа, когда я перебегаю из дома в дом, а он держит оборону. Объяснить все было бы проще простого, здесь не потребовалось бы большой изобретательности; однако мой отец, как истинный ирландец, обожает наступать властям на фалды фрака.
— Мне бы хотелось познакомиться с вашим отцом. Единственное, что я не до конца понимаю, — это причины столь прихотливого замысла. Уж не совершали ли вы ограбление за углом, для чего понадобилось отвлечь полицию?
— Это никогда не приходило мне в голову, — ответил молодой человек с ноткой сожаления в голосе. — Нет, полицейский не был сознательно принесен в жертву. Просто он угодил на костюмированную репетицию, и такой шуткой жалко было пожертвовать. Дело в том, что мой дядя — сэр Лукас Престон, член Королевской академии искусств.
— Вот оно что, — протянул Питер, — теперь я начинаю прозревать...
— Я работаю в современном стиле, — продолжал ОХаллорен. — Дядюшка неоднократно информировал меня, что я привержен этому стилю только потому, что просто не умею толком рисовать. Мысль заключалась в том, чтобы пригласить его завтра на ужин и угостить рассказом о таинственном «доме номер тринадцать» и непонятных звуках, сопровождающих его периодическое появление на улице. Задержав его болтовней до полуночи, я бы вызвался проводить его. На улице нас настигли бы крики. Мы бы вернулись, и тут...
— Дальше все ясно, как день, — прервал его Питер. — Пережив первый шок, он был бы вынужден признать, что ваше мастерство является триумфом академической точности.
— Надеюсь, — проговорил ОХаллорен, — что представление еще сможет состояться согласно плану. — Он с некоторой тревогой взглянул на Питера, который поспешил обнадежить его:
— Я питаю ту же надежду. Надеюсь также, что у вашего дядюшки окажется здоровое сердце. Позвольте мне тем временем подать условленный сигнал моему злополучному полисмену и снять тяжесть с его души. Ему угрожает отказ в продвижении по службе ввиду подозрения в пьянстве на посту.
— Боже правый! — вскричал ОХаллорен. — Только не это! Я вовсе не хочу, чтобы это произошло! Зовите его сюда!
Трудность состояла в том, как заставить полицейского Берта узнать при дневном свете то, что он узрел ночью, подглядывая в щелку. Ему мало о чем говорили разноцветные холсты в необычных ракурсах. Лишь когда композиция была выставлена в мастерской с занавешенными окнами и должным образом подсвечена, он нехотя признал, что видит ее не впервые.
— Замечательно, — выдавил он. — Совсем как на ярмарке. Вот бы показать все это сержанту!
