В Арэнвиле фары машины освещали гостиницу, а вокруг нее суетились тени людей.
Мегрэ, низко наклонившись, медленно шел по полю и внимательно осматривал землю. Уже начинали пробиваться светло-зеленые побеги будущего урожая.
Стояло солнечное утро, и воздух, казалось, содрогался от громкого пения невидимых птиц. Люка остался у входа в гостиницу ждать приезда представителя прокуратуры и охранять машину мадам Гольдберг.
А сама жена ювелира из Анвера теперь покоилась в гостинице на железной кровати. Ее тело накрыли простыней. Осмотр трупа был произведен врачом ночью…
Начинался прекрасный апрельский день. На поле, где несколько часов назад Мегрэ, ослепленный светом фар, безуспешно пытался настичь убийцу и которое он тщательно осматривал сейчас, два крестьянина грузили на телегу свеклу. Она была сложена в кучу на земле, а рядом с ней мирно стояли лошади.
Вдоль шоссе зеленели деревья, выстроившись в два ряда, неподалеку ярко сверкали на солнце красные бензоколонки.
Угрюмо куря трубку, комиссар медленно продвигался вперед. Вид у него был расстроенный. Следы, обнаруженные им в поле, свидетельствовали, что в мадам Гольдберг стреляли из карабина, так как убийца в момент выстрела находился на расстоянии более тридцати метров от гостиницы.
Мегрэ едва различал отпечатки обуви среднего размера. Они шли полукругом и вели к перекрестку «Трех вдов», располагаясь на одинаковом расстоянии от дома Андерсена, от виллы Мишоннэ и гаража.
Короче говоря, следы никуда не приводили! Когда Мегрэ, крепко сжимая зубами трубку, вернулся на дорогу, ему казалось, что ничего важного он так и не обнаружил.
Мосье Оскар стоял у порога своего дома, засунув руки в карманы чересчур широких брюк, и смотрел на комиссара с глуповатым выражением на вульгарном лице.
— Уже встали, комиссар?.. — крикнул он через дорогу.
В этот момент рядом с Мегрэ остановилась машина, за рулем которой сидел Андерсен. На нем были перчатки, мягкая шляпа, во рту — незажженная сигарета. Датчанин снял шляпу.
— К вам можно обратиться, комиссар? Опустив стекло дверцы, он объяснил с присущей ему корректностью:
— Я искал вас, чтобы попросить разрешения отправиться в Париж… Мне необходимо там быть… Ведь сегодня — пятнадцатое апреля… А по этим дням у «Дюма и сына» мне выплачивают деньги за работу… И я сегодня же должен оплатить счета…
Он едва заметно улыбнулся, словно извиняясь за такую пустяковую просьбу.
— Все это мелочи, но, как видите, без них нельзя обойтись… Мне очень нужны деньги…
Он на минуту снял черный монокль, чтобы получше вставить его в глазницу, и Мегрэ отвернулся: ему был неприятен вид искусственного глаза Карла.
— А сестра остается?..
— Я как раз собирался вам о ней сказать… Для вас не составит труда приглядеть за домом?..
Три машины темного цвета поднимались по дороге, ведущей из Арпажона, и свернули налево к Арэнвилю.
— Кто это сюда направляется?..
— Прокурор… Мадам Гольдберг была убита, сегодня ночью, когда выходила у гостиницы из машины.
Мегрэ следил за его реакцией. По другую сторону шоссе мосье Оскар лениво прогуливался взад и вперед возле своего гаража.
— Убита!.. — повторил Карл.
Когда он снова обрел дар речи, в голосе его чувствовалась нервозность:
— Послушайте, комиссар!.. Мне действительно надо ехать в Париж… Без денег я не могу оплатить счета… Но как только вернусь, я помогу вам найти виновного… Вы позволите мне это сделать?.. Конкретно я никого не подозреваю… Но у меня такое предчувствие… Как бы это сказать?.. Я догадываюсь о кое-каких кознях…
Грузовик, возвращавшийся из Парижа, засигналил, чтобы ему освободили путь, и датчанин съехал на машине к самому краю обочины.
— Вы можете ехать! — разрешил ему Мегрэ.
Обрадованный Карл помахал комиссару рукой, закурил сигарету и тронулся с места. Его старый «рено» спустился с обочины вниз, а затем снова взобрался на шоссе.
Три автомобиля остановились у въезда в Арэнвиль, и рядом с ними сразу же засуетились люди.
— Не желаете что-нибудь выпить?
Мегрэ нахмурился, взглянув на улыбающегося владельца гаража, который так упорно пытался зазвать его к себе.
Набивая трубку табаком, комиссар направился к дому «Трех вдов», скрывающемуся за деревьями. Громко пели птицы. Мегрэ прошел мимо виллы Мишоннэ. Окна ее были открыты. В спальне на втором этаже он заметил мадам Мишоннэ в чепчике, которая выбивала коврик.
Небритый и непричесанный страховой агент находился в комнате первого этажа. Мишоннэ угрюмо и задумчиво глядел на дорогу. Во рту у него была пенковая трубка с мундштуком из вишневого дерева. Когда комиссар проходил мимо, страховой агент принялся выбивать из трубки табак, делая вид, что не замечает полицейского.
Через несколько минут Мегрэ уже звонил в решетчатые ворота парка. Он ждал минут десять, но никто не вышел из дома. Оттуда не доносилось ни звука, и только вокруг на деревьях весело щебетали птицы.
Наконец, недоуменно пожав плечами, комиссар осмотрел замок решетки, вынул из кармана отмычку и открыл ею ворота. Чтобы добраться до гостиной, ему пришлось, как и в прошлый раз, обойти здание кругом.
Что-то недовольно бурча себе под нос, Мегрэ постучал в дверь, и снова никто не откликнулся. Тогда он нахмурился и с решительным видом вошел в гостиную. В глаза ему бросился граммофон с пластинкой.
Зачем он завел его? Наверное, он и сам не смог бы этого объяснить. Иголка скрипнула. Аргентинский оркестр заиграл танго, и комиссар направился к лестнице.
На втором этаже дверь в комнату Андерсена была распахнута. На полу рядом с гардеробом Мегрэ заметил пару мужских ботинок, которую, похоже, недавно чистили — щетка и гуталин еще находились рядом, а на полу валялись куски свежей грязи.
У комиссара при себе были перенесенные на бумагу отпечатки следов, обнаруженных в поле. Он сличил их с подошвами этих ботинок. Сходство оказалось абсолютным.
Но Мегрэ на это не прореагировал. Казалось, подобное открытие его совсем не радовало. Он продолжал курить, и лицо комиссара оставалось мрачным.
Вдруг послышался голос женщины.
— Это ты?..
Он не решался ответить, так как не видел, кто говорит. Голос донесся из комнаты Эльзы, а дверь туда была закрыта.
— Это я… — наконец откликнулся Мегрэ, стараясь произнести эти слова как можно более неразборчиво.
Последовало довольно длительное молчание. Потом за дверью испуганно спросили:
— Кто там?..
Попытка сойти за другого явно не удалась.
— Это комиссар, я уже приходил к вам вчера… Мне хотелось бы немного побеседовать с вами, мадемуазель…
Вновь наступило молчание. Мегрэ пытался угадать, что происходило в комнате, дверь которой освещал лишь тонкий луч солнца.
— Я слушаю вас… — произнесла она наконец.
— Будьте любезны открыть мне дверь… Если вы не одеты, я могу подождать…
Опять последовало раздражающее Мегрэ молчание, потом раздался приглушенный смешок.
— Я не могу выполнить вашу просьбу, комиссар.
— Почему?
— Потому что меня заперли… И вы можете говорить со мной только через дверь…
— Кто же вас запер?
— Мой брат Карл… Я сама его прошу об этом каждый раз, когда он уезжает из дома, я очень боюсь бродяг…
Мегрэ молча вынул отмычку из кармана и бесшумно вставил ее в замочную скважину. При этом у него слегка перехватило дыхание. Не из-за того ли, что в голову пришли какие-то неясные мысли?
Когда замок щелкнул, он открыл дверь не сразу, а счел нужным предупредить:
— Я сейчас войду, мадемуазель…
Мегрэ испытал странное чувство: только что он находился в полутемном коридоре с блеклыми стенами — и вдруг очутился в комнате, залитой ярким светом.
Хотя жалюзи были опущены, сквозь их планки пробивались широкие солнечные лучи. Комната казалась мозаикой, составленной из теней и света. Стены, предметы, лицо самой Эльзы — все было в светлых полосах.
Необычными представлялись и пьянящий аромат духов, исходивший от молодой женщины, и присутствие в комнате каких-то неясных вещей: шелкового белья, брошенного на кресло, восточной сигареты, дымящейся в фарфоровой пепельнице, которая стояла на круглом лакированном столике.
Да и сама Эльза, лежавшая в пеньюаре на черном бархатном диване, выглядела довольно странно.
Она смотрела на вошедшего Мегрэ широко раскрытыми глазами, полными веселого изумления и испуга.
— Зачем вы это сделали?
— Мне хотелось с вами поговорить. Прошу прощения, если помешал вам…
Она рассмеялась, как маленький ребенок. Одно плечо у нее оголилось, и она тут же прикрыла его пеньюаром. Эльза продолжала лежать на диване, залитом, как и все вокруг, яркими солнечными полосами.
— Вы же сама видите… Я ничем не занималась… Я просто отдыхала…
— Почему вы не поехали с братом в Париж?
