Не надо было обладать особым талантом, чтобы угадать, куда мы направлялись, и я не удивился, когда мы остановились перед витриной ломбарда на Грейт Хиптон, в Уайтчэпеле. Улица действительно была узкой, с высокими зданиями на противоположной стороне. Когда мы подошли, солнце только начинало высвечивать полоску на стекле витрины, на котором было начертано: «Джозеф Бек — ссуды».
Холмс указал на предметы, выставленные в витрине.
— Футляр стоял вон там, Уотсон. Видите, куда падают лучи солнца?
Я мог только кивнуть. Как я ни привык к безошибочной точности суждений Холмса, каждое новое доказательство этого изумляло меня.
В ломбарде нас встретил дородный мужчина средних лет. Его лицо украшали сильно нафабренные усы с острыми прямыми кончиками на военный лад. Джозеф Бек был типичным немецким коммерсантом, хотя пытался произвести впечатление прусского вояки.
— Чем могу служить, господа? — спросил он с сильным акцентом.
Я полагаю, что мы стояли на общественной лестнице намного выше его обычных клиентов, и он, возможно, рассчитывал заполучить дорогую вещь. Он даже щелкнул каблуками и вытянулся.
— Недавно мне подарили, — сказал Холмс, — набор хирургических инструментов, купленный у вас в ломбарде.
Маленькие навыкате глаза герра Бека заблестели.
— Но одного инструмента не хватает. А мне бы хотелось иметь полный набор. Нет ли у вас хирургических инструментов, из которых я мог бы выбрать недостающий?
— Боюсь, что не смогу вам помочь, сэр. — Ростовщик был явно разочарован.
— Вы помните набор, о котором я говорю, эту сделку?
— Как же, это было всего неделю назад. У меня такие предметы бывают редко. Но набор был полным, когда женщина выкупила его и унесла. Она вам сказала, что одного инструмента недостает?
— Не помню, — сказал Холмс небрежным тоном. — Плохо, что вы сейчас не можете мне помочь. Проделать зря такой путь! Это весьма неприятно, Бек.
Холмс сделал вид, что раздосадован.
— Помилуйте, сэр, — сказал ростовщик. — Почему я должен отвечать за то, что произошло после того, как футляр забрали.
Холмс пожал плечами.
— Думаю, вы ни при чем, — сказал он беспечно. — Но досадно, что пришлось потерять столько времени.
— Но, сэр, если бы вы навели справки о бедняжке, которая выкупила инструменты…
— Бедняжке? Не понимаю…
Строгость тона Холмса испугала ростовщика. Как истый коммерсант, он хотел угодить.
— Простите меня, сэр. Мне было от души жаль эту женщину. По сути дела, я уступил ей набор по самой сходной цене. Ее страшно изуродованное лицо до сих пор преследует меня.
— А, понятно, — пробормотал Холмс. Он было повернулся с разочарованным видом, как вдруг лицо его просветлело. — Мне пришла в голову мысль. Человек, который заложил инструменты, я мог бы связаться с ним…
— Сомневаюсь, сэр. Это было уже давно.
— Как давно?
— Мне надо свериться с гроссбухом.
Он вытащил гроссбух из-под прилавка и принялся сосредоточенно листать его.
— Вот, нашел. Это было почти четыре месяца тому назад. Как летит время!
— Поистине, — сухо согласился Холмс. — У вас записано имя и адрес этого господина?
— Это был не господин, сэр, а леди.
Мы с Холмсом переглянулись.
— Ясно, — сказал Холмс. — Но даже четыре месяца спустя, может быть, стоит попробовать. Назовите мне, пожалуйста, имя.
Ростовщик заглянул в гроссбух.
— Янг. Мисс Селли Янг.
— А адрес?
— Приют на Монтегю-стрит.
— Странное место жительства, — заметил я.
— Да, mein Herr. Это в центре Уайтчэпела. Опасное место в наши дни.
— Действительно. Желаю здравствовать, — вежливо сказал Холмс. — Вы были очень любезны.
Когда мы вышли из ломбарда, Холмс тихонько засмеялся.
— Этот Джозеф Бек — такой тип, с которым надо умело обращаться. Проявляя осторожность, его можно далеко увести, но подталкивать нельзя ни на дюйм.
— Мне показалось, что он был готов всячески помочь.
— Верно. Но малейший намек на официальность в наших расспросах, и он не ответил бы даже, который сейчас час.
— Ваша теория, Холмс, что изъятие скальпеля — это символический жест, подтвердилась.
— Может быть, хотя сам по себе этот факт не имеет большого значения. Теперь, видимо, следует посетить приют на Монтегю-стрит и мисс Селли Янг. Я уверен, что вы составили мнение о положении двух особ, которых мы разыскиваем?
— Конечно, та, которая заложила инструменты, находилась в стесненных обстоятельствах.
— Возможно, Уотсон, хотя отнюдь не бесспорно.
— Тогда для чего ей было закладывать набор?
— Я склонен думать, что она оказывала услугу другому лицу. Человеку, который не мог или не хотел появиться в ломбарде. Набор хирургических инструментов — это вещь, которая вряд ли может принадлежать леди. А что вы скажете о той особе, которая их выкупила?
— Мы о ней ничего не знаем, кроме того, что лицо ее изранено. А что если она жертва Потрошителя, чудом избежавшая смерти?
— Колоссально, Уотсон! Превосходная гипотеза. Однако я обратил внимание на другой момент, касающийся несколько иной материи. Если помните, герр Бек назвал особу, которая выкупила инструменты, женщиной, а о той, которая их заложила, говорил более почтительно, как о леди. Так что мы имеем основание предположить, что мисс Селли Янг вызывает к себе известное уважение.
— Конечно, Холмс. Откровенно говоря, эти выводы не пришли мне в голову.
— Женщина, выкупившая набор, несомненно, более низкого пошиба. Может быть, даже проститутка. Этих несчастных полно в округе.
Монтегю-стрит находилась не очень далеко от ломбарда — менее двадцати минут ходу. Короткая улица, связывающая Пэрди-Корт с Олмстед-сэркус, где ютились многочисленные лондонские нищие. Мы свернули на Монтегю-стрит и прошли всего несколько шагов, как вдруг Холмс остановился.
— Хм, что это?
Следуя за его взглядом, я увидел вывеску над аркой из старого камня, на которой значилось одно слово: «Морг». Я не считаю себя особо чувствительным человеком, но при виде темного провала входа, напоминавшего туннель, я пришел в такое же подавленное состояние, как при первом взгляде на замок Шайрс.
— Никакой это не приют, Холмс, — сказал я, — если только кому-нибудь не придет в голову назвать так обитель мертвых.
— Не будем спешить с выводами, пока не убедимся сами, — ответил он и распахнул скрипучую дверь, которая вела во двор, выложенный булыжником.
— Здесь, несомненно, чувствуется запах смерти, — сказал я.
— Притом смерти, наступившей совсем недавно, Уотсон. Иначе что делал бы здесь наш друг Лестрейд?
В глубине двора двое мужчин были заняты разговором, и одного из них Холмс узнал быстрее, чем я. Это действительно был инспектор Лестрейд из Скотленд-Ярда, еще более тощий и похожий на хорька, чем в прежние времена, когда мне приходилось с ним встречаться. Лестрейд обернулся при звуке наших шагов.
— Мистер Холмс! Что вы тут делаете?
— Приятно видеть вас, Лестрейд! — воскликнул Холмс с приветливой улыбкой. — Отрадно, что Скотленд-Ярд неизменно там, где жертвы преступления.
— К чему этот сарказм? — проворчал Лестрейд.
— Нервишки, уважаемый? Видно, что-то взяло вас за живое.
— Если вы не знаете, в чем дело, значит, вы не читали утреннюю газету, — ответил Лестрейд.
— Действительно не читал.
Полицейский офицер повернулся ко мне и поздоровался:
— Доктор Уотсон! Давненько наши пути не скрещивались.
— Слишком давно, инспектор Лестрейд. Надеюсь, вы в добром здравии?
— Иногда радикулит прихватывает. Но это я переживу. — И добавил многозначительно: — По крайней мере пока не увижу, как этого уайтчэпельского маньяка ведут на виселицу.
— Опять Потрошитель? — отрывисто спросил Холмс.
— Он самый. Пятое нападение, мистер Холмс. Вы, конечно, читали о нем, хотя я не знал, что вы решили предложить свои услуги.
Холмс не парировал этот выпад. Он глянул на меня.
— Мы на верном пути, Уотсон.
— Что такое? — воскликнул Лестрейд.
— Пятое, вы сказали? Несомненно, вы имеете в виду пятое официально зарегистрированное убийство?
— Официально или нет, Холмс…
— Я хотел сказать, что вы не можете быть уверены. Вы нашли трупы пяти жертв Потрошителя. Но другие могут быть спрятаны.
— Жизнерадостное предположение, — пробормотал Лестрейд.
— Кстати, о пятой жертве. Я хотел бы взглянуть на нее.
— Заходите. Да, знакомьтесь — доктор Мэррей. Здешний хозяин.
Доктор Мэррей был скелетообразным человеком со смертельно бледным лицом, но его самообладание произвело на меня благоприятное впечатление. Его манера держаться отражала внутреннюю отрешенность, которая присуща людям, непосредственно имеющим дело с мертвыми. Когда Лестрейд представил его, он поклонился и сказал:
— Я действительно тружусь здесь, но предпочел бы, чтобы потомки помнили обо мне как о директоре приюта, который находится рядом. Он дает больше возможностей служить людям. Беднягам, которых доставляют сюда, уже ничем не поможешь.
