— Остальное вы знаете. Он убежден, что я решила от него избавиться. За столом часто меняет свой стакан на мой — не скрываясь, напротив, насмешливо глядя на меня. За едой ждет, пока я проглочу первый кусок.
Иногда, когда я возвращаюсь позже его, замечаю, что он рылся по всей кухне. Не знаю, что ему сказал доктор Стейнер…
— Вы ходили к нему вместе?
— Нет. Ксавье мне объявил, что идет на консультацию. Это опять был своего рода вызов с его стороны. Он сказал: «Я знаю: ты стараешься меня убедить, что я схожу с ума. О, ты делаешь это очень ловко, так сказать, по капле. Посмотрим, что решит специалист».
— Он рассказал вам о заключении врача?
— Он мне ничего не сказал, но с тех пор — а это было с месяц назад — смотрит на меня покровительственно-иронично. Не знаю, понимаете ли вы, что я хочу сказать. Как человек, который причастен к тайне и наслаждается этим. Он следит за мной взглядом.
У меня всегда такое ощущение, что он думает: «Давай, девочка! Делай что хочешь. Тебе не добиться успеха, потому что я все знаю…»
Мегрэ затянулся трубкой и спросил:
— И сегодня утром вы следили за ним? Слежка за мужем вошла у вас в привычку?
— Нет, я слежу за ним не каждый день, потому что тоже работаю. Обычно мы выходим из дому — мы живем на авеню Шатийон — одновременно, в половине девятого и едем на одном автобусе до улицы Пирамид.
Я иду в магазин на улице Сент-Оноре, а он идет дальше, до улицы Риволи, в универмаг «Лувр». С некоторых пор, думаю, я вам это уже говорила, ваше имя стало часто мелькать в наших разговорах. Два дня назад он мне сказал, сардонически и одновременно угрожающе: «Что бы ты ни делала, какой бы хитрой ни была, кое-кто все узнает».
— Я поняла, что он намекает на вас. Вчера я проследила за ним до «Лувра» и некоторое время стояла перед служебным входом, чтобы убедиться, не выйдет ли он.
Сегодня я поступила так же…
— И проследили за ним до входа в это здание?
Она откровенно ответила «да» и нагнулась погасить сигарету в хрустальной пепельнице.
— Я попыталась дать вам представление о ситуации, а теперь готова ответить на ваши вопросы.
И только ее сцепленные на крокодиловой сумочке руки выдавали некоторую нервозность.
Глава 3
Младшая сестра из Америки
Если утром, разговаривая с продавцом игрушечных железных дорог, Мегрэ был отяжелевшим и как бы отсутствующим, это было непроизвольное состояние, скорее близкое к дремотному отупению. В общем, контакт не установился; точнее, установился слишком поздно.
Теперь, с мадам Мартон, он принял профессиональную тяжеловесность, которую взял на вооружение давным-давно, когда был еще робок, взял, чтобы сбивать с толку собеседника, а она стала почти обязательным рефлексом.
На женщину это, похоже, особого впечатления не производило, и она продолжала смотреть на него взглядом ребенка, разглядывающего большого медведя, которого не боится, но за которым все равно следит краем глаза.
Разве не она до сих пор давала направление разговору, завершив его словами, которые Мегрэ редко слышал в этом кабинете: «А теперь я готова ответить на ваши вопросы…»
Комиссар заставил ее подождать некоторое время, намеренно затягивая молчание и куря трубку. Наконец произнес с видом человека, не слишком хорошо осознающего, кто он и где находится:
— Так зачем вы мне все это рассказали?
Этот вопрос явно выбил ее из седла.
— Но…
Она взмахивала ресницами, как делают близорукие люди, не находя ничего лучшего, чем улыбаться, как бы показывая, что ответ очевиден.
А он, как человек, не придающий особого значения данному случаю, как госслужащий, выполняющий свою работу, продолжал:
— Вы просите заключить вашего мужа под стражу?
На этот раз лицо женщины моментально побагровело, глаза сверкнули, нижняя губа задрожала от гнева.
— Полагаю, я не сказала ничего такого, что позволило бы вам…
Удар поразил ее до такой степени, что она даже сделала вид, будто встает, чтобы положить конец разговору.
— Садитесь, прошу вас. Успокойтесь. Не понимаю, почему этот вполне естественный вопрос вас так возмутил.
Так что же вы мне сказали? Не забывайте, мы находимся в уголовной полиции, где занимаются преступлениями и правонарушениями или чтобы арестовать виновных, или — что бывает гораздо реже — предотвратить трагедию.
Во-первых, вы мне поведали, что на протяжении нескольких месяцев ваш муж страдает от неврастении…
— Я сказала…
— Вы сказали: неврастении. И его поведение вас до такой степени встревожило, что вы отправили его к невропатологу…
— Я ему только посоветовала…
— Допустим, вы посоветовали ему проконсультироваться у невропатолога. Ожидали, что врач порекомендует ему лечь в больницу?
Черты лица посетительницы заострились, голос изменился.
— Я ожидала, — парировала она, — что врач назначит ему лечение.
— Отлично. Полагаю, он это сделал?
— Понятия не имею.
— Вы звонили доктору Стейнеру или лично приходили к нему, а он укрылся за врачебной тайной.
Она с напряженным вниманием смотрела на комиссара, словно пытаясь угадать, куда будет направлена его следующая атака. Ее нервы были натянуты.
— После визита к врачу ваш муж стал принимать какие-либо лекарства?
— Нет, насколько мне известно.
— Его поведение изменилось?
— Он кажется мне таким же подавленным.
— Подавленным, а не возбужденным?
— Не знаю. Не понимаю, к чему вы клоните.
— Чего вы боитесь?
На сей раз она замешкалась с ответом, обдумывая, что означает этот вопрос.
— Вы спрашиваете, боюсь ли я своего мужа?
— Да.
— Я боюсь не его, а за него.
— Почему?
— Потому что я способна за себя постоять, что бы ни случилось.
— Тогда я возвращаюсь к тому, с чего начал. Зачем вы ко мне пришли?
— Потому что утром к вам приходил он.
У них была разная логика. Или же она просто не хотела принять логику комиссара?
— Вы знали, что он мне скажет?
— Если бы я знала, то я…
Она прикусила губу. Не хотела ли она сказать: «…мне бы не было нужды приходить».
Мегрэ не успел это обдумать, потому что на столе зазвонил телефон. Он снял трубку.
— Алло, патрон… Это Жанвье… Я в соседнем кабинете…
Мне сказали, кто у вас, и я решил, что мне будет лучше не показываться… Я бы хотел с вами коротко переговорить.
— Сейчас приду…
Мегрэ встал и извинился:
— Вы позволите? Меня вызывают по другому делу.
Я ненадолго.
В кабинете инспекторов он велел Люка:
— Выйди в коридор и, если эта дама попытается уйти, как ее муж, задержи.
Он закрыл дверь, ведущую из этого кабинета в его.
Торранс заказал стакан пива, и Мегрэ машинально с удовольствием его выпил.
— Есть новости?
— Я там побывал. Вы знаете авеню Шатийон. Можно подумать, что попал в провинцию, хотя совсем рядом авеню д'Орлеан. Семнадцатый, в котором они живут, — новый семиэтажный дом из желтого кирпича, жильцы по большей части служащие и коммивояжеры.
Стенки, похоже, такие, что в каждой квартире слышно все, что происходит у соседей. На всех этажах есть маленькие дети.
Мартоны живут не в самом доме. На его месте раньше стоял частный особняк, который потом снесли. Но двор остался: в центре дерево, а в глубине — двухэтажный коттедж.
Внутренняя лестница ведет на второй этаж, где находятся две спальни и кабинет.
Восемнадцать лет назад, когда Ксавье Мартон, тогда еще холостяк, снял эту квартиру, весь фасад первого этажа был застекленным, там находилась столярная мастерская.
Позже столяр куда-то съехал. Мартон снял и первый этаж, из которого сделал милую комнатку — полумастерскую, полугостиную.
В целом выглядит все неожиданно изящно и занятно.
Неординарное жилье. Сначала я предложил страхование жизни консьержке, которая выслушала мой треп, не перебивая, потом заявила, что не нуждается в этом, поскольку в один прекрасный день получит страховку по старости. Тогда я спросил о жильцах, которые могли бы стать моими клиентами. Она назвала несколько фамилий.
— У всех социальная страховка, — добавила она. — У вас мало шансов…
— А не проживает ли здесь у вас некий месье Мартон?
— Да, в глубине двора. Может, они?.. Они очень хорошо зарабатывают. В прошлом году купили машину.
Погодите…
— У них кто-нибудь дома?
— Думаю, да.
Как видите, патрон, все было не очень сложно. Я позвонил в дверь мастерской, мне открыла довольно молодая женщина.
— Мадам Мартон? — спросил я.
— Нет. Моя сестра вернется часам к семи.
Мегрэ нахмурил брови:
— Что собой представляет сестра?
— Женщина, на которую на улице оборачиваются мужчины. Лично я…
— Она произвела на тебя сильное впечатление?
— Ее трудно описать. Я бы дал ей максимум тридцать пять лет. Не то чтобы она была очень красивой или эффектной. Элегантностью она меня тоже не поразила, потому что была в простом черном платье и непричесанная — как женщина, занимающаяся уборкой.
