Что же теперь он мог поделать? Вернуться в клинику, встретиться с сестрой-настоятельницей и сказать ей:
«Мне необходимо переговорить с сестрой Мари-Анжеликой?!»
Под каким предлогом? Во что он вмешивается? Здесь ведь он не знаменитый комиссар Мегрэ из уголовной полиции, а просто обыкновенный месье, под номером шесть…
Обратиться прямо к доктору Беллами? Но что ему сказать, Боже мой? Разве не сам доктор настоял на вскрытии своей родственницы?
Комиссар Мансюи вчера в разговоре с ним утверждал, что Лили Годро находилась в состоянии комы, не приходила в сознание. Так и умерла.
Еще один стаканчик белого вина. В настоящем бистро, где пьют и едят настоящие мужчины. В бистро, где в окна бьет настоящий солнечный свет, а не какой-то бледный, искусственный, как в клинике, от которого чувствуешь себя неуютно.
Что до записки, то он ее порвал. Потом отправился в пивную. Явится ли туда доктор Беллами играть в карты?
Впрочем, это его личное дело. Ведь часто, когда в доме покойник, женщины трагическими голосами говорят:
«Ах нет! Не настаивайте… я и кусочка не могу проглотить… Лучше бы я сама умерла…» А спустя некоторое время они с удовольствием поглощают десерт и кончают тем, что обмениваются различными кулинарными рецептами с родственницами.
А тот же доктор Беллами продолжает ходить играть в бридж.
Он и сейчас находился там, как и ежедневно. Неоднократно поглядывал на Мегрэ, и взгляд его был разумен и вопрошающ. Казалось, он говорил: «Я знаю, что вы интересуетесь мною, что пытаетесь меня понять. Но мне все равно».
Нет, ему было далеко не все равно. По мере того как шло время, комиссар в этом все более и более убеждался. Между ним и доктором все время существовала какая-то очень тонкая незримая связь.
Мегрэ уже давно привык к тому, что люди его узнавали, привык ловить на себе любопытные взгляды. Кое-кто осмеливался даже задавать ему более или менее дурацкие вопросы, вроде того: «В чем заключается ваш метод, комиссар?» А самые настырные даже говорили:
– На мой взгляд, комиссар, из вас получился бы настоящий бергсонианец.[1]
Некоторые из присутствующих, вроде Лурсо, смотрели на него просто как на комиссара уголовной полиции.
«Вы, который повидал стольких убийц…»
А еще были и такие, кто гордился тем, что может лично пожать руку человеку, портреты которого периодически печатают в газетах.
Но не таков был Беллами. Доктор смотрел на Мегрэ как на равного. Он, кажется, признавал, что они как бы принадлежат к одному классу, хотя и находятся в разных плоскостях.
Любопытство Беллами было каким-то сочувствующим и даже уважительным.
– Половина пятого, доктор, – подсказал один из партнеров.
– Да, верно. Я не забыл.
Он встал совершенно спокойно; бесстрастный, не испытывая никакого смущения от того, что обладает репутацией ревнивца.
Все так же спокойно направился к телефонной кабине. Сквозь стекло Мегрэ отчетливо видел его резкий профиль. У комиссара все больше крепло желание встретиться и поговорить с ним.
Но как к нему подойти? Вопрос столь же деликатен, как и при общении с добрыми сестрами. Может, когда доктор будет уходить, просто сказать: «Разрешите проводить вас?»
Слишком по-детски. По-детски выглядела бы и попытка встретиться с врачом под видом медицинской консультации.
Впрочем, Мегрэ ведь принадлежал к этой группе людей, играющих в карты, хотя и не входил в нее на равных.
Игроки привыкли видеть его сидящим на одном и том же месте. Иногда даже кто-нибудь из них ему показывал свои карты. Бывало, задавал вопрос: «Очень скучаете в Сабль?»
Но тем не менее он оставался для них посторонним, напоминая чем-то экстерна среди учащихся колледжа.
«Вашей жене лучше?» Кто же его спрашивал, пытался вспомнить Мегрэ, не доктор ли Беллами?
Комиссару уже противен был этот отпуск, выводящий его из равновесия и вызывающий некую смешную робость. Даже Мансюи, находящийся здесь в своей вотчине, мог в любой момент вернуться к себе в комиссариат.
А вот он из-за того, что умерла какая-то девица, а также из-за того, что некая добрая сестра с благочестивым личиком засунула ему в карман дурацкую записку, должен ходить кругами вокруг доктора Беллами, как бедный школьник вокруг богатенького ученика в классе.
– Гарсон, еще белого вина…
Ему больше не хотелось наблюдать за доктором. Это становилось слишком заметным и навязчивым. Может быть, доктор догадывается о его робости и втихомолку посмеивается над ним.
Партия закончилась, доктор встал и направился к вешалке за шляпой.
– Приятного вам вечера, месье…
Уже почти на пороге он оглянулся:
– Вы тоже хотели уйти, месье?
Беллами явно намеренно сказал «месье», а не «комиссар», впрочем, может быть, и просто так, без всякого намерения.
– Я действительно собираюсь…
– Если вы идете в том же направлении, что и я…
Это становилось любопытным. Доктор выглядел вежливым и простым, но держался как-то холодновато, если не сказать отстраненно.
Впервые в жизни за долгие годы у Мегрэ возникло ощущение, что им пытаются манипулировать, что не он ведет игру, а ему навязывают ходы. Однако он последовал за доктором, а комиссар Мансюи с некоторым удивлением наблюдал за этой сценой.
Беллами, без всякой наигранности или насмешки, придержал дверь, пропуская комиссара.
Перед ними простирался пляж с сотнями детишек и их мамаш, с разноцветными шапочками купающихся на спокойной глади моря.
– Вы, вероятно, знаете, где я живу?
– Мне показали ваш дом, и он вызвал у меня искреннее восхищение.
– Не желаете ли взглянуть на него изнутри?
Это было настолько прямолинейно и неожиданно, что Мегрэ даже немного растерялся.
Прикуривая сигарету от позолоченной зажигалки (Мегрэ тем временем успел разглядеть и восхититься его красивыми, ухоженными руками), доктор отчетливо проговорил:
– Полагаю, что вы хотели бы познакомиться со мною поближе?
– Мне много о вас говорили.
– Обо мне действительно много говорят, особенно последние два дня.
Молчание собеседника доктора не смущало. Болтать просто так он не привык, походка его была моложавой.
Несколько человек, проходя мимо, поздоровались с ним, причем он отвечал им совершенно одинаково, будь то торговец в халате с рыбного рынка или богатая вдова в открытом лимузине с шофером в ливрее, проезжающая мимо.
– Вы бы поздно или рано пришли к этому, не правда ли?
Это могло значить многое. Может быть, даже то, что Мегрэ обязательно однажды пригласили бы в дом к доктору.
– Меня пугает все, что заставляет попусту терять время, как и двусмысленные ситуации. Вы полагаете, что я убил свояченицу?
На этот раз Мегрэ сделал над собой усилие, чтобы все так же в ногу шагать с человеком, который среди бела дня в толпе отдыхающих так резко и прямо в лоб задал ему вопрос.
Комиссар не усмехнулся и не запротестовал. Прошло лишь несколько секунд, прежде чем он так же прямо, как и был задан вопрос, ответил.
– Позавчера вечером, – сказал он, – я еще не знал, что она умерла, как и то, что она была вашей свояченицей, но уже тогда я заинтересовался ею.
Надеялся ли Мегрэ использовать элемент неожиданности? Но в любом случае он был разочарован. Доктор Беллами, казалось, даже не услышал начала фразы, которую заглушил шум пляжа и моря. Он сделал несколько шагов, прежде чем до него донеслось эхо последних слов комиссара. И тут на его лице выразилось некоторое изумление. Он коротко взглянул на своего спутника, как бы стараясь отыскать в его словах какой-то иной смысл, подтекст. Мегрэ же, очень чутко чувствуя своего собеседника, улавливал смутные нюансы его мыслей и был несколько разочарован.
Через несколько минут все это было уже в прошлом, и они продолжали идти ровным шагом, как и прежде.
Море стало бледнее, и вода зарябила, встряхиваясь и готовясь ко сну.
– Вы ведь родились в деревне?
Можно было сказать, что их мысли, как и шаги, снова зазвучали в унисон, как это случается у любовников, которым не нужны длинные фразы, поскольку уже создалась своего рода алгебра языка.
– Да, я родился в деревне.
– А вот я в старом доме на болотах в нескольких километрах отсюда. Дом принадлежал моей семье.
Доктор не сказал «в замке», но комиссар знал, что у Беллами был фамильный замок в этом районе.
– Из какой вы провинции?
Тот назвал департамент, и Мегрэ кивком подтвердил, что те места ему знакомы.
Вопросы были достаточно банальны.
– Ваши родители – крестьяне?
– Отец работал управляющим в замке, занимался двумя десятками испольщиков.
Потом они некоторое время шли молча. В молчании пересекли улицу, и несколько позже, миновав казино, доктор Беллами машинально полез в карман за ключами. Они как раз остановились у окрашенной в белый цвет двери.
Мегрэ вошел в дом, не испытывая ни смущения, ни удивления. Под ногами в коридоре он ощутил толстый ковер. Здесь с первых же шагов чувствовались комфорт и богатство.
