— К дому священника, — сказал он. — Быстро!
И тут мы услышали громкий, перекрывающий все другие крики вопль, донесшийся с крыши «айсберга»:
— Гранула!
Там стоял Монк в окружении своих служек. Его белая борода развевалась, как дьявольское знамя, покрытое кровавыми отблесками зарева. Я рванулся к нему, но Марков снова удержал меня.
— Не пробьемся сквозь толпу, — сказал он. — Потом.
Но зато я заметил, как к «айсбергу» прорываются другие люди, орудуя чугунными дубинками: это были местные бойцы из отряда самообороны, и среди них — сам Ермольник. «Дай-то Бог, — подумал я, — чтобы они проломили им всем головы!» Мне некогда было смотреть, чем все это закончится, — теперь мы мчались с Марковым окольной дорогой к дому отца Владимира. Он тоже горел, но, наверное, его подожгли значительно позже, поскольку из окон только показался дым. Там ли Аленушка? Не останавливаясь, Марков с ходу вышиб плечом дверь, и мы влетели внутрь. Горела прихожая, но мы проскочили сквозь пламя, устремившись в комнату. Она уже была заполнена едким дымом, и я закричал, зовя девочку. Ее голос послышался откуда-то снизу, и я понял, что она прячется, скорее всего, под кроватью. Быстро нагнувшись, я наткнулся на ее руку и потянул к себе.
— Егор, я нашел ее! — выкрикнул я, чувствуя, что он где-то рядом.
— Назад нельзя, к окну! — отозвался он.
Я услышал, как разлетелось стекло.
— Сюда! — крикнул Марков снаружи.
Пошатываясь, неся Аленушку на руках, я подошел к окну и, перегнувшись, вывалился на землю. Потом мы откатились подальше и отдышались.
— Ну, все, — сказал Марков. — Теперь отнесем ее к нам.
Я молча кивнул головой. Всмотревшись в лицо девочки, я подумал, что она спит. Но это было не так. Она потеряла сознание.
— Идем, — произнес я, продолжая держать ее на руках. А от того места, где горела церковь, стали раздаваться короткие автоматные очереди. Что там сейчас происходило? Но мне это уже было не так важно. Аленушка была спасена, а все остальное, клокочущее в огне и безумии, теряло смысл — там воцарились лишь злоба, ярость, месть, смерть, сам Сатана. А любовь оставалась с нами, на моих руках. Я бережно нес ее, прижимая к сердцу, а Марков изредка поддерживал меня, шатающегося, наглотавшегося дыма. Мы подошли к дому, где около калитки нас встретили Милена и Маша. Хорошо, что они ни о чем не спрашивали меня, — я бы не смог им ничего ответить. Мне вообще казалось, что отныне я онемел.
Эта тяжелая ночь была бессонной для всех нас. Милена уложила Аленушку в кровать, а сама просидела рядом с ней до утра. Не спал и я в соседней комнате, слыша, как тихо бродит по залу Марков, как вполголоса разговаривают о чем-то Барсуковы, как кашляет Григорий. Я смотрел на белеющую в темноте стену и вспоминал всю свою жизнь. Временами я уплывал в свое детство и улыбался, а потом чувствовал, как у меня сводит скулы и сжимаются зубы. Призраки и тени окружали меня, и я мысленно разговаривал с ними, спорил, убеждал в чем-то. Мне казалось, что мы обсуждаем что-то важное, а это было лишь эхом моих дней, которые прошелестели по земле совершенно бесцельно… Но еще есть время, есть надежда и есть будущее, в которое надо войти, как в омывающую тебя купель. Нет, не кончен мир. Он возродится, пока в нем существует любовь.
Утром мы узнали страшные итоги ночного кошмара: семь человек были задавлены в толпе насмерть, троих «монковцев» во время потасовки убили бойцы отряда самообороны Ермольника, но и двое из них были застрелены охранниками Намцевича. Несколько человек позднее скончались от ран. Был подожжен и сгорел дотла и «айсберг» Монка, а сам он исчез, скрываясь, скорее всего, в особняке Намцевича. В уничтоженном огнем храме страдальчески погиб отец Владимир… В поселке наступило короткое, странное, обманчивое затишье, словно бурлящее море внезапно успокоилось на несколько мгновений, чтобы с новой силой взметнуть к небу яростные волны, способные заслонить солнце.
Никого из нас не надо было предупреждать о том, чтобы относиться к Аленушке как к родной дочери. Это было ясно без слов. К счастью, она не догадывалась, что ее отец умер. И наверное, пусть бы это неведение продолжалось подольше. Милена и я расспросили ее обо всем, когда она проснулась.
Картина выглядела следующим образом: отец ушел на вечернюю службу, уложив ее в постель, потом она очнулась, услышав звон разбитого окна, и тотчас же повалил густой дым. От страха она спряталась под кроватью, прижав к себе своего любимого кота. А что было дальше — этого она уже не помнит.
— Где папа? — спросила Аленушка, а в синих глазах ее все росла и росла тревога. Мы с Миленой переглянулись, не зная, что ответить.
— Не волнуйся, — произнесла наконец Милена. — Твой папа заболел… и его отправили в город. Видишь ли, ночью в вашем доме начался пожар. Сейчас там жить нельзя… Поэтому ты пока останешься у нас. Так решил твой папа. Ты согласна?
Она молча кивнула головой, но я видел, что Аленушка не верит нам. И оказался прав.
— Но отсюда нельзя выбраться, — сказала она. — Дорога-то закрыта. Как же его увезли в город?
— Вертолет, — краснея как кипящий рак, пробормотал я. — По воздуху. Ты не должна беспокоиться, все будет хорошо. — Все мое красноречие иссякло, и я умоляюще посмотрел на Милену. Хоть бы она что-нибудь придумала путного! Все-таки эти две женщины, маленькая и большая, должны были понять друг друга.
— Сейчас тебе пока нельзя выходить из дома, — ласково сказала Милена. — В поселке карантин. Знаешь, что это такое? Когда все люди, и дети и взрослые, покрываются сыпью. Так что ты посиди с нами, а мы придумаем какие-нибудь игры.
— А сыпью и кошки покрываются? — недоверчиво спросила девочка.
— Ну разумеется, — подтвердил я. — Кошки-то особенно.
— А где Федор?
— Вот и твой Федор на карантине. — Я вытер со лба капельки пота. — Уф! Пойду-ка я завтрак приготовлю.
— Мы с тобой подружимся? — раздался за моей спиной голос Милены. Но что ответила девочка — уже не расслышал.
Встретив на кухне Машу, я сказал, чтобы она шла к ним.
— Все-таки у тебя самой дети, ты знаешь к ним подход, — напомнил ей я. — И развлекайте ее как только можете.
— Будь спокоен, — уверенно отозвалась Маша. — Я не дам ей скучать.
Правильно ли мы поступили, скрыв от Аленушки гибель ее отца? В тот момент мне казалось, что это самый разумный выход. Нельзя, чтобы ребенку была нанесена такая страшная травма. Но ведь она все равно рано или поздно узнает. И что тогда? Не возненавидит ли она меня, Милену, всех нас? Такое могло произойти, потому что при всем желании мы не смогли бы заслонить собой смерть самого близкого ей человека. Но что было делать?
Приготовив завтрак, я отнес его в зал, а потом поспешил в комнату к Маркову, где уже сидели Григорий и Сеня. Их разговор продолжал вестись вокруг вчерашней трагедии. Ранним утром Марков уже успел побродить по поселку и узнать последние новости. Он-то и сообщил обо всех этих жертвах на пожарище.
— Свидетелей, что всю эту мерзость начал Монк со своими отморозками, — масса. Тут и доказывать ничего не надо. Они распяли отца Владимира и подожгли церковь. Но вот как добраться до этого Монка?
— Надо связаться с Ермольником, — сказал я. — Пока в поселке стоит тишина, это сделать нетрудно.
— Да уж, охранники Намцевича куда-то попрятались, — согласился Марков. — Видно, еще не чувствуют своей полной власти. Чего-то боятся. Кстати, на берегу озера я видел обгоревший джип. Интересно, кто его поджег и каким образом? Хотелось бы мне посмотреть на этих смельчаков.
— Может быть, это сделали ребята Ермольника? — предположил Григорий.
— Как бы то ни было, но главное, что в Полынье существует противодействие силе Намцевича и Монка. А это уже радует.
— И нам не мешало бы объединиться, — подытожил Марков. — План таков. Сейчас я и Вадим попробуем пробраться к кузнице, а ты и Сеня держите дом. В крайнем случае у вас есть укрытие в подвале.
На том и порешили. Уходя, я взглянул на Барсукова. Он выглядел весьма бледно, хотя и слабо улыбнулся нам, помахав рукой. Интересно, что он переживает в душе теперь, после того как он смешал нас всех с грязью, а мы спасли его от смерти на болоте? Чувствует ли он хоть какое-то раскаяние или ему просто некуда деваться?
Кузница представляла собой настоящее оборонительное сооружение. По периметру вдоль нее была разбросана железная проволока, накопаны ямы, выставлены металлические щиты.
— Они тут что, танковой атаки ждут? — усмехнулся Марков.
— Стой! — предупредил нас голос, донесшийся из проема двери. Мы подождали некоторое время, видно, внутри совещались относительно нас. Потом нам разрешили двигаться дальше.
В кузнице мы встретили человек семь молчаливых мужиков и Степана — помощника Ермольника. Самого кузнеца здесь не было. У Степана и еще одного человека на плечах висело по автомату, остальные были вооружены охотничьими ружьями.
