На кладбище он дождался, пока каменщик заделает щели вокруг надгробной плиты из светлого мрамора, и только тогда тронулся в обратный путь по автодороге, которую по радио называли «веселой дорогой летних каникул». Добраться до Йера удалось довольно быстро, и Венсан решил заглянуть на стройку, где всегда дежурил сторож. Тот и на сей раз был на месте — читал детективный роман при включенном транзисторе, откуда раздавалась плавная музыка.
— А, это вы, господин Лардье, а мы вас ждали только завтра. Я так и ответил по телефону только что…
— Кто-то меня спрашивал? Назвал себя?
— Нет. Сказали, что это не срочно и что перезвонят.
— Других новостей нет?
— Нет. А вернее, есть. Послезавтра приезжает новый инженер. Из Парижа. Поди, возьмутся теперь парижан к нам засылать.
Прежде чем поехать домой, Венсан зашел в бар перекусить, захотелось съесть кусок копченой рыбы и фруктов. Он не завтракал, не обедал и поэтому внезапно почувствовал голод. Терпеливо дождавшись своей очереди, чудом нашел свободное место, а когда вышел на улицу, еще не было двух часов. Он оставил машину под навесом на стройке и пешком вернулся домой. С закрытыми ставнями дом казался необитаемым. Изо всех сил Венсан старался прогнать чувство горечи, не думать о Бертране. Поймают ли когда-нибудь его убийцу? Усталость буквально пронзила его. Не было сил ни раздеться, ни принять душ, хотя с самого утра день выдался жаркий. Пришлось заставить себя сделать и то и другое, и, уже растянувшись на кровати и начав было проваливаться в сон, Венсан услышал легкий треск снаружи: похоже, кто-то пытался открыть ставни в комнате Бертрана. Он вскочил, проскользнул в коридор и стал выжидать. Дом старой постройки оборудован был ставнями, запирающимися на крючок. Поддеть его и отпереть ставни снаружи никакого труда не составляло. И действительно, крючки стукнули о стену, а потом скрипнули открываемые ставни. Оружия у Венсана не было, и он растерянно спрашивал себя, что делать? Совершенно явственно он различал шаги в комнате, из-под двери выбился луч света — вор шарил фонариком по комнате. Несколько раз щелкнули замки чемоданов Бертрана — их, видимо, попросту взломали. Венсан лихорадочно размышлял: неизвестный полагает, что в доме никого нет, и не торопится. Удастся ли справиться с ним без оружия? Он решил, что единственный разумный шаг — это выйти на улицу и засечь номер машины незнакомца, если тот, конечно, приехал на машине… Но для этого надо было выйти в коридор, спуститься вниз по деревянной лестнице, каждая ступенька которой гулко отзывалась в пустоте. В тот момент, когда он меньше всего этого ожидал, дверь резко распахнулась перед самым его носом. Свет фонаря ослепил его, какой-то человек, выругавшись, бросился к окну. Венсан инстинктивно рванулся вслед, но человек уже исчез в кустах.
Стараясь сохранять бесстрастный вид, комиссар Жардэ внимательно рассматривал женщину, сидевшую напротив. Он с удовлетворением отметил ее замешательство — руки машинально теребили «молнию» пестрой холщовой сумки на коленях, жемчужные капли пота на подбородке слегка подпортили макияж цвета загара, глаза прятались за дымчатыми в белой оправе очками-иллюминаторами. С трудом верилось, что перед ним сидела мать Жюльена Комбрэ. Жардэ оценил тот факт, что она не изображала чрезмерной скорби. Ничто не подавляло его больше, чем громкие сцены отчаяния, которым, пусть и вполне искренне, зачастую подвергали его матери или жены.
Маленькая, пышная, в облегающем белом платье, перетянутом блестящим поясом с золоченой пряжкой, коротко стриженные и выкрашенные плохой краской волосы. Сколько ей лет? Далеко за пятьдесят? Комиссару ничего не стоило бы спросить об этом, но ему всегда хотелось прежде самому составить впечатление о собеседниках, и он с потаенным смакованием отмечал, что первое суждение часто оказывалось верным. Эта дамочка, подумал он, выложит все и даже сама того не заметит. Уже через минуту он признал, что ошибся по всем параметрам, отчего еще больше вошел в азарт.
Из кучи бумаг, громоздившейся на столе, Жардэ вытащил папку, положил ее перед собой, развязал тесемки, но открывать не стал. Как всегда, неуклюже он собрался пробормотать общепринятые, такие фальшивые в подобных случаях слова соболезнования, но собеседница, все больше нервничая, если судить по рукам, теребившим «молнию», опередила его:
— Я приехала всего полчаса назад. Скажите мне, господин комиссар, что же произошло. И, прежде всего, как вы узнали мой адрес?
— Это не я, мадам, а уголовная полиция в Марселе.
— В Марселе? Но я ведь живу в пригороде, в Кассисе!
От такой наивности Жардэ стало смешно.
— Согласитесь, это не так уж далеко от Марселя. Мы обратились туда с просьбой о розыске.
— То есть как?
— Это долго объяснять.
— За десять лет я не помню, сколько раз меняла адрес, не смогу даже перечислить.
— Значит, полиция знает свое дело.
Шум вентилятора, месившего теплый воздух в комнате, стал вдвойне заметнее в тишине, воцарившейся на несколько минут. Капелек пота на подбородке у женщины прибавилось, и комиссара подмывало протянуть ей салфетку и попросить вытереть лицо, все больше приобретавшее клоунские черты. Но женщина спокойно произнесла:
— Стало быть, Жюльен умер.
Опережая вполне возможный взрыв плача, Жардэ спросил:
— Когда вы его видели в последний раз?
— Когда я его видела… Пожалуй, прошло уже несколько лет. Он был еще мальчишкой, а думал лишь об одном — о совершеннолетии. То есть о своей свободе. И как только ее обрел, он меня бросил. Вот и все. Совсем просто.
— И с тех пор вестей от него вы не получали?
— Нет.
— Размолвка, видимо, была крупной?
— Как посмотреть. Во всем виновата эта алжирская война, господин комиссар, мальчику такое довелось увидеть — трупы на улицах, преследования, муки людей, взрывающиеся дома — как вы хотите после этого, чтобы он вел себя нормально? После смерти моего мужа-коммерсанта, оптовая торговля вином в Оране, я держала винную лавочку. О, большим состоянием это не назовешь, но хватало на жизнь и на пристойное воспитание мальчика. А потом произошли все эти ужасы, которые называют «кровавым днем всех святых» в Оресе и в Большой Кабилии, и все прочее. До тех пор я неплохо ладила с алжирцами и осталась бы там, где родилась, но, согласитесь, какой смысл было продолжать торговать вином в мусульманской стране, когда все другие черноногие бежали. И я тоже решила уехать. Продала, а практически отдала лавочку одному арабу, который давно к ней присматривался, и вскоре оказалась в Марселе с несколькими чемоданами и самой малостью денег. Ассоциация помощи беженцам выделила мне жилье, и я стала зарабатывать на жизнь горничной. Жюльена отдала в школу, но у него уже начался трудный возраст. Он стал скрытным… Короче, в семнадцать лет он решил, что все знает, и нанялся рабочим на стройку. Тогда много строили! Это продолжалось недолго, потом его уволили, потому что он все время скандалил с мастером. Дома я его видела все реже и реже. Хотя он и бросил работу, деньги у него водились. В общем, я спину гнула по чужим домам, а он таскался незнамо где. Ах, господин комиссар, бог покарал меня сегодня, за то, что я тогда закрывала на все глаза. Но вы-то понимаете меня? Одинокая женщина, столько забот, жизнь дорожает без конца. Проявила малодушие. Меня где-то устраивало, что денег сын не просит.
Зазвонил телефон, и инспектор Бакконье, усердно отбивавший на машинке показания мадам Комбрэ, стараясь уплотнить чересчур длинные фразы, снял трубку. Послушав, он многозначительно взглянул на Жардэ. Тот встал и перешел в соседнюю комнату.
— А, это вы, Лардье? Вернулись? Что? Кто-то рылся в вещах Абади? Сейчас приехать не могу. Я перезвоню.
Прежде чем вернуться на свое место, комиссар вышел в коридор к питьевому автомату, подождал, пока сработает, и большими глотками выпил стакан теплой кока-колы.
— Опять барахлит чертово устройство! — проворчал он.
Он вдруг с удивлением подумал о поведении мадам Комбрэ, до этого казавшемся ему естественным. Она подробно распространялась о своих размолвках с сыном в пору его юношества и совсем не коснулась его гибели, как если бы это преступление и вообще все, что произошло с Жюльеном после их разлуки, совсем не интересовало ее.
Комиссар не хотел перебивать собеседницу, хотя и находил все рассказанное ею малополезным — опыт подсказывал, что какая-нибудь одна необычная деталь, не связанная на первый взгляд с жестокой реальностью, может пролить свет на происшедшее. Дать ниточку, которую хватают на лету и тянут, тянут…
Он распорядился, чтобы инспектор Люка сменил Бакконье, которому он передал свой разговор с Лардье:
— Явно охотятся за документами. В этом деле, где бы ни убивали, везде потом обшаривают квартиру. Поезжайте посмотреть и доложите. Лардье был достаточно близок с Абади, чтобы сказать, что пропало из вещей.
