Рекс Стаут - Черная гора (сборник)

Буш был третьеразрядным бродвейским ловкачом. Он не имел привязки к театру, спорту, кино или какому-либо криминальному бизнесу, но знал каждого, кто имел, и владел сотней приемчиков, позволяющих кое-что урвать из тех денег, что всплывали в темных уголках Среднего Манхэттена и попадали в сети сборщиков, легальных или же нет.

Для него у Кремера был припасен особый тон.

– Это Ниро Вульф, – проскрежетал он. – Отвечай на его вопросы. Понятно, Буш?

Буш ответил, что понятно. Вульф, хмуро рассматривавший его, заговорил:

– Вряд ли я чего достигну, мистер Буш, если примусь с вами за свою обычную болтовню. Я прочел ваши показания и сомневаюсь, что стоит тратить время и усилия, пытаясь поймать вас на противоречиях. Но вы трижды беседовали с Лео Хеллером, а в ваших показаниях отсутствуют какие-либо подробности этих разговоров. Приводится лишь краткое изложение. Я же хочу знать подробности, насколько позволит ваша память. Начинайте с первого разговора, двухмесячной давности. Что именно он говорил?

Буш медленно покачал головой:

– Это невозможно, мистер.

– Слово в слово – нет. Но вы постарайтесь.

– Ага, конечно.

– Даже не попробуете?

– А если я притащу вас на пристань и попрошу допрыгнуть до Бруклина, что вы сделаете? Скажете, что это невозможно, мол, вы только ноги промочите. Вот так же и я.

– Я велел тебе отвечать на его вопросы, – рявкнул Кремер.

Буш простер к нему руку в драматическом жесте:

– Вы хотите, чтобы я сочинял?

– Я хочу, чтобы ты делал, что сказано, по возможности.

– Ладно. Это другое дело. Я сказал ему: «Мистер Хеллер, моя фамилия Буш, я представитель». Он спросил, представитель чего. А я ответил: да всего, что требуется представлять. Ну, пошутил так. Но у него было туго с чувством юмора, и он не врубился. Так что шутки я оставил и объяснил, зачем пришел. Сказал, что тьма народу была бы не прочь разжиться сведениями об исходе скачек, если не за день, то хотя бы за час до них, узнать, какая лошадка первой придет к финишу. Я читал, чем он занимается, и смекнул, что он вполне может удовлетворить этот спрос. Он ответил, что задумывался о применении своего метода к скачкам, но никогда не пользовался им, чтобы делать ставки. Сам он по характеру не игрок. И потом, чтобы вывести формулу для одного заезда, потребуется куча исследований. В итоге прогноз обойдется так дорого, что в этом не будет никакого практического смысла, если только кто-нибудь не рискнет кругленькой суммой.

– Вы пересказываете разговор своими словами, – запротестовал Вульф. – Я предпочел бы именно те, что звучали.

– Я стараюсь в меру моих возможностей, мистер.

– Ладно. Продолжайте.

– Я сказал, что у меня самого кругленькой суммы нет, но речь не об этом, потому что я задумал схему оптовой закупки. У меня даже были кое-какие наброски, чтобы показать ему. Скажем, он вычисляет исход десяти заездов в неделю. Я могу, не отходя от кассы, найти не меньше двадцати клиентов. Ему вовсе не нужно с божественной непогрешимостью постоянно угадывать результат. Достаточно процентов сорока или выше, и такой пожар займется – рекой не потушишь. При желании мы сможем собрать хоть миллион клиентов, но нам столько не понадобится. Отберем сотню, не больше. Каждый будет делать взнос по сотне баксов в неделю, что, насколько я кумекаю в арифметике, составит десять штук каждую седмицу. Это выльется…

– Что? – всполошился Вульф. – Десять штук каждую что?

– Седмицу.

– В смысле – неделю?

– Конечно.

– Где, черт побери, вы подхватили это утонченное старинное слово?

– И вовсе оно не старинное. Один остряк запустил его где-то прошлым летом.

– Невероятно. Продолжайте.

– А на чем… Ах да. Это выльется в полмиллиона зеленых за год, и мы с Хеллером будем делиться. Я из своей половины буду оплачивать операции, а он из своей – свои расчеты. Ему придется довольствоваться где-то сотней штук на руки, ну и у меня оставаться будет не так уж и мало. Никаких бумаг мы не подписывали, но он понял, куда ветер дует, и после еще двух разговоров согласился для пробы посчитать результат трех забегов. Над первым он потрудился и назвал фаворита, лошадку по кличке Белая Вода. Она и выиграла, но, черт побери, для нее это было вроде разминки. В следующем забеге из девяти было два фаворита – орел или решка. В общем, Хеллер угадал победителя – Спешную. Однако при шансах пятьдесят на пятьдесят это еще не повод терять голову. А вот что касается следующего…

Буш для выразительности сделал драматический жест.

– Итак, следующий заезд. Тут ставка была сорок к одному. А могла быть и все четыреста к одному. Лошадь – полная доходяга. По кличке Зеро. Одной этой клички было достаточно, чтобы шестеро святых наложили на нее проклятие. Она и выглядела так, что хочешь не хочешь, а подумаешь: такая только и годится что на собачьи консервы. Когда Хеллер ее назвал, я чуть за голову не схватился, ой-ой, какой же он все-таки идиот, ну, только он меня и видел. Э-э… вы тут просили повторять те самые слова, которые мы использовали, я и Хеллер. Если я упомяну хотя бы несколько, что вырвались у меня, когда Зеро выиграла забег, вы меня в кутузку упечете. Хеллер не только добился полного успеха, но и… Эй, вы там что, уснули?

Мы все посмотрели на Вульфа. Откинувшись назад и крепко зажмурившись, он застыл в полной неподвижности. Только губы его выпячивались в трубочку и втягивались обратно, выпячивались и втягивались. Не только мне, но также Кремеру и Стеббинсу было прекрасно известно, чт́о это означает: поплавок дернулся, рыбка клюнула и он ее вытащил.

У меня по позвоночнику пробежала дрожь. Стеббинс вскочил и встал возле Буша. Кремер пытался придать себе безразличный вид, однако у него плохо получалось. Он, как и я, был взбудоражен. Подтверждением тому служило его непривычное молчание. Он сидел и не сводил глаз с Вульфа, как и все мы, созерцавшие движения его губ так, словно в них действительно заключалось что-то особенное.

– Какого черта! – заходился Буш. – У него припадок, что ли?

Вульф открыл глаза и выпрямился.

– Нет, не припадок, – огрызнулся он. – Но я бился в припадке весь вечер. Мистер Кремер, будьте так добры, выведите мистера Буша. На время.

Кремер не задумываясь кивнул Пэрли. Тот тронул Буша за плечо, и оба вышли. Дверь за ними закрылась, но буквально через пять секунд отворилась вновь, пропуская Стеббинса. Ему, как и его начальнику, не говоря уже обо мне, не терпелось взглянуть на рыбку.

– Называли ли вы когда-нибудь меня в сердцах болваном и маразматиком? – поинтересовался Вульф у Кремера.

– Ну, я, конечно, вас обзывал, но не такими словами.

– Теперь можете обзывать. Самая низкая ваша оценка моих способностей значительно превосходила то, как сам я оцениваю их теперь.

Он взглянул на часы, которые показывали пять минут четвертого.

– Теперь нам нужны надлежащие декорации. Сколько ваших людей в моем доме?

– Четырнадцать или пятнадцать.

– Они все понадобятся здесь, ради эффекта присутствия. Половине придется захватить стулья с собой. Естественно, нужны и те шестеро, которых мы допрашивали. Много времени занять это не должно… Возможно, час, хотя я сомневаюсь. Безусловно, я не собираюсь это затягивать.

Кремер держался иного мнения:

– Вы и так уже слишком все затянули. Хотите сказать, что готовы назвать его?

– Не готов. Не имею ни малейшего понятия, кто это. Но я готов предпринять атаку, которая изобличит его – или ее. А если нет, я решу, что вообще лишен всяких умственных способностей. – Вульф положил ладони на стол, что для него было равносильно бурной жестикуляции. – Черт побери, неужто вы не изучили меня достаточно, чтобы понимать, когда я готов подсечь?

– Я изучил вас слишком хорошо, черт побери. – Кремер бросил взгляд на сержанта, сделал глубокий вдох и выдохнул. – Вот дьявол. Ладно, Пэрли. Собирай публику.

Кабинет у нас довольно приличных размеров, однако когда все собрались, свободного места в нем осталось немного. В общей сложности присутствовало двадцать семь человек. Позади шестерых подозреваемых, четверо из которых расположились на диване, от одной стены до другой растянулось самое представительное собрание сотрудников убойного отдела, которое мне когда-либо доводилось видеть. Кремер уселся в красное кожаное кресло, Стеббинс разместился слева от него, а стенограф пристроился с краю моего стола.

Шестеро граждан занимали первый ряд, и никто из них не светился от счастья. Агата Эбби застолбила за собой сразу два кресла: одно для себя, а второе для норки. Однако, несмотря на тесноту, подобная расточительность никого не взволновала. Всех занимало другое.

Вульф повел взглядом справа налево и обратно, изучая подозреваемых. Потом заговорил: