– В этом нет необходимости. Возле дома стоит моя машина, я с удовольствием вас подвезу. Не спорьте, Пи Пи, мне и правда будет приятно. Заодно проедусь по поселку и проверю, как идет охота. Кстати, одна из подсказок Бимбо ведет к вашей канаве. Там написано: «Путь страданий и забот вас только в яму приведет». Бедняжка, из него неважный поэт, но, по-моему, это его лучшая работа. Пойдемте, дорогой. Я вижу, что вам не терпится удрать отсюда раньше, чем пронырливый Лео и его подружка принесут домой главный приз.
Они вышли из дома и направились к машине Дезире. Мистер Пириод был немного обеспокоен количеством выпитого ею бренди, но леди Бантлинг вела машину безупречно, и всю дорогу они говорили о мистере Картелле. В Литтл-Кодлинге Дезире свернула на Грин-лейн. Разрытая канава была обозначена красным фонарем. На противоположной стороне посреди травы стоял спортивный автомобиль.
– Насчет Энди, – сказала Дезире, дав пронзительный гудок. – Кажется, он собирается влюбиться в вашу секретаршу.
– Как? Так скоро!
– Только собирается. Но зато по уши. Кстати, мне она тоже нравится.
– Замечательно! Она прекрасная девушка. Я очень ею доволен.
– Скажите, Пи Пи, – спросила Дезире, когда они уже были возле дома, – Гарольд еще вас чем-то расстроил, не так ли?
Наступило молчание.
– Можете не говорить, если не хотите.
– Для меня это болезненная тема, – натужно произнес мистер Пириод. – Он мне кое-что сказал. Разумеется, человек не должен позволять себе расстраиваться из-за таких вещей, но… Нет, дорогая Дезире, я не стану вам этим докучать. Все в порядке. Забудем об этом.
– Хорошо. – Она нажала на тормоз.
Мистер Пириод не сразу вышел из машины. Он произнес еще одну небольшую речь, поблагодарив за гостеприимство, и после многочисленных обиняков и смущенных вздохов робко намекнул на траур.
– Я ничего не говорил, потому что чувствовал, что вы этого не хотите. Но я боюсь, что вы могли подумать… то есть я хочу, чтобы вы знали… – Мистер Пириод махнул рукой и замолчал.
– Вы имеете в виду Ормсбери? – спросила она напрямик.
Мистер Пириод пробурчал что-то утвердительное.
– Вы ничего об этом не сказали, – добавил он. – И естественно…
– Иногда горе слишком велико, – произнесла Дезире ничего не выражавшим голосом, – чтобы его можно было передать словами.
Мистер Пириод промычал нечто сочувственное, поцеловал ей руку и удалился.
Он прошел через боковые воротца сада. В свете включенных фар она видела, как ее спутник неуклюже перебирался по перекинутым через канаву мосткам. Наконец он благополучно добрался до дома, и Дезире уже хотела отъехать, как вдруг заметила в верхнем окне чей-то силуэт. Она заглушила мотор и вышла из машины.
Победители вернулись около полуночи и продемонстрировали свой приз – огромную бутыль шампанского. Это и правда оказались Моппет и Леонард: оба все время улыбались, но почему-то избегали при этом смотреть друг на друга. Яркий наряд Леонарда бил в глаза массивными запонками, широкими лацканами и гигантским галстуком цвета спелой сливы.
Посмотрев на него с отвращением, Бимбо угостил их выпивкой и поставил пластинку с джазом.
Леонард с умопомрачительным изяществом предложил руку Дезире. Он прекрасно танцевал. «Даже чересчур, – вспоминала она потом. – Ни дать ни взять роскошный жиголо. И разило от него примерно так же: меня чуть с ног не сшибло. Я была в восторге».
Бимбо волей-неволей пришлось составить пару для Моппет, которая подошла к нему с деловым видом. Их развлечения прервало появление остальных «охотников», в том числе Николя и Эндрю, которые вернулись последними и, кажется, остались очень довольны прогулкой.
У Дезире был талант к устройству вечеринок. Иногда они начинались вполне прилично, а кончались эпатажно; порой сохраняли приличие от начала до конца, а очень часто вообще не вписывались ни в какие рамки. Именно последние доставили ей скандальную славу. Но на этот раз все проходило весело и благопристойно: возможно, благодаря Эндрю, который заявил, что хотел бы видеть вечер именно таким.
Все гости увлеченно танцевали, и на часах было четверть второго, когда веселье внезапно прервалось. Бимбо стал менять пластинки, поэтому все хорошо услышали, как где-то в подъездной аллее дралась целая стая собак. Остервенелый лай и злобное рычание, прерываемые душераздирающим визгом, заглушали все остальные звуки.
Дезире равнодушно заметила:
– Собачья свадьба. – И вдруг спохватилась: – Бимбо! Наши псы! Они вырвались!
Бимбо выругался, отдернул шторы и выскочил через балконную дверь на террасу. За ним последовали Эндрю, Дезире и большая часть мужчин.
Николя вышла из комнаты вместе с женщинами и Леонардом.
Драка происходила в самом начале аллеи между припаркованными машинами, и арену битвы озарял свет, падавший из окон. Там царил хаос. Шесть или семь собак грызли друг друга посреди площадки, еще несколько, сцепившись в клубок, катались под машинами. Один здоровенный пес сидел в отдалении и бесстрастно выл, задрав морду к небу, другой носился взад и вперед по аллее, оглашая окрестности истеричным лаем.
Бимбо, Эндрю и кто-то из сторожей поспешили вниз. Трое мужчин кричали, ругались, пинали и расталкивали собак, но толку от этого было немного. Дезире неожиданно бросилась в общую кучу, на секунду исчезла в свалке, но тут же появилась снова, ухватив за шиворот взбесившегося пуделя. Из дома высыпала прислуга, размахивая охотничьими хлыстами и зонтиками, крики людей смешались с собачьим лаем. Вскоре Эндрю отделился от толпы, волоча за ошейники двух разбушевавшихся скотч-терьеров. Это были собаки из Бэйнсхолма; их затолкали вместе с пуделем в чулан, где они продолжали недовольно тявкать и скулить.
Бимбо вынес из дома духовое ружье. Он знаком попросил всех отойти в сторону и прицелился в самый центр площадки. Раздался выстрел, потом жалобный визг, и вся аллея мигом опустела. Вдалеке послышался скорбный вой бросившихся наутек собак.
Только одна осталась на поле битвы. Это была Пикси – запыхавшаяся, довольная, помятая и ошалевшая, с поводком на порванном ошейнике и вывалившимся набок языком. Когда к ней подошел Бимбо, она собрала остаток сил и вцепилась ему в ногу.
На следующее утро Конни с трудом очнулась от тяжелого сна. Еще не придя в себя окончательно, она испытала знакомое ощущение, когда предчувствие чего-то неприятного наваливается раньше, чем успеваешь понять, в чем дело. Секунды две она лежала, жмурясь и зевая. Потом услышала, как ее австрийская горничная прошла по коридору и постучала в дверь.
«Вот черт! – подумала Конни. – Я забыла ей сказать, чтобы она никого не будила».
И тут на нее обрушился весь кошмар минувшего вечера.
Конни не отличалась богатым воображением, но после визита своего брата она легко могла представить, что произойдет с Моппет, если портсигар мистера Пириода не будет найден. Она попыталась урезонить племянницу, но дело, как всегда, кончилось ничем. Моппет беспечно ответила, что Пи Пи и мистер Картелл просто слишком подозрительны. Когда Конни заговорила о дурной репутации Леонарда Лейсса, девушка заявила, что у него было трудное прошлое и она потратила немало сил, чтобы вернуть его на путь истины. Моппет даже пустила слезу и от всей души заверила Конни: теперь все будет хорошо и она полностью ручается за то, что Леонард окончательно исправился.
Если бы Конни лучше разбиралась в людях вроде Лейсса и могла как-то влиять на их поведение, возможно, ей удалось бы изменить ситуацию к лучшему. Не исключено, она даже смогла бы привить Моппет иные склонности и вкусы. Но увы, у Конни не было для этого ни способностей, ни опыта. Все, что она умела, – это обожать Моппет до безумия и изливать на нее свою бесполезную любовь. С этой девушкой Констанс чувствовала себя так, словно попала в чужую страну, где, как все иностранки, на каждом шагу делала ошибки.
Приняв ванну и одевшись, Конни как в тумане спустилась к завтраку и стала машинально поедать яйца с беконом и почками, которые равнодушно поставила перед ней горничная. Еще не закончив завтракать, она увидела Альфреда, шагавшего по лужайке в шерстяной куртке и матерчатой кепке, с конвертом в руке.
Через минуту он уже стоял перед ней.
– Простите, что побеспокоил, мисс, – Альфред положил конверт на стол, – но мистер Пириод попросил передать вам это. Насколько я понял, ответа не требуется.
Конни поблагодарила и, когда он ушел, распечатала конверт.
Прошло несколько минут, а она все еще читала и перечитывала письмо. Недоумение сменилось замешательством, потом тревогой. Наконец, ее охватило жуткое чувство нереальности, и Конни прочитала текст еще раз.
Дорогая моя, что я могу сказать? Только то, что Вы потеряли любящего брата, а я – преданного друга. Поверьте мне, я глубоко чувствую и понимаю, в какое горе поверг Вас этот удар и с каким мужеством Вы его приняли. Если Вы не сочтете это дерзостью со стороны старого чудака, я процитирую две простые строчки, написанные нашей дражайшей герцогиней Рэмптон, истинной викторианкой. Думаю, тот факт, что они остались не опубликованы, не делает их хуже.
