— Заходите в среду. Я смогу сообщить вам имя этого господина.
Среда! Несомненно, к среде этого господина уже не будет в живых. Я убью его раньше. Я выходил из помещения почти ощупью. Образ Матильды на балконе плясал у меня перед глазами.
С этого момента Матильда стала мне чужой. Когда при встрече она как бы невзначай встряхивала у меня перед носом своими волосами, еще пахнущими парикмахерской, или целовала, обнимая за шею, я позволял ей все, смущаясь и удивляясь, как если бы рядом со мной находилась кузина, давно потерянная из виду, которая нежданно-негаданно нагрянула ко мне из провинции. Я слушал, как она говорит, и ее болтовня казалась мне пошлой; я смотрел на нее и находил вульгарной. Еще немного — и я обратился бы к ней на «вы». Квартира была уже не совсем прежней. Да как же я столько времени мог жить здесь? А между тем я оставался самим собой. Более того: я был поразительно настороженным, напряженным, намного более восприимчивым, чем обычно, к цветам, запахам, шумам.
— Знаешь, папа чувствует себя неважно. Вчера ему было трудно дышать. Я так огорчена. Но не могу же я все время проводить в Морете… Как ты думаешь, может, мне съездить туда в понедельник?
— Ну разумеется, не следует оставлять его одного, беднягу.
Я был таким вежливым, таким отрешенным, что она внимательно взглянула на меня, несомненно задаваясь вопросом: не насмехаюсь ли я над ней? На самом же деле я испытывал полное безразличие. Да пускай весь мир провалится в тартарары!
— Ну а как ты? Дела идут?
— Почему бы им не идти?
— Похоже, у тебя плохое настроение.
— У меня? С чего ты взяла?
— Тебя что-нибудь раздражает? Это звучало просто смешно. Я невольно улыбнулся.
— Не выдумывай. Просто я занимаюсь отупляющей работой — вот и все.
— Если ты не очень устал, давай сходим в кино, ну пожалуйста.
Кино! Очень хорошо! Мне было все равно. Судя по афише, показывали вестерн. Револьверы стреляли сами собой. Шум выстрелов ласкал мой слух. Матильда сидела рядом со мной и сосала карамельку, как заурядная модистка. Все отдавало фальшью и подделкой, но я уже не возмущался. Мне оставалось играть в эту игру еще сутки.
В воскресенье утром я обнаружил, что трушу, совсем как накануне конкурса в консерваторию. Кофе вызвал у меня тошноту. Во рту привкус ржавчины. Мерзость! Матильда забеспокоилась. Я отвергал ее заботы — вежливо, но твердо. С нашим союзом покончено. Она стала для меня всего лишь случайной женщиной, которой сначала платишь, а потом о ней забываешь.
— Ступай, — сказал я ей. — Ступай погулять. А я посплю, и мне станет лучше.
В последующие часы мое недомогание только усилилось, и я опасался, что назавтра не смогу двигаться. А между тем мне это потребуется… Я все время старался вообразить сцену. Застав их в ресторане, я выстрелю в упор. Он рухнет на стол. Вино и кровь сольются воедино. Я услышу крики. Несомненно, меня изобьют. Тем лучше. Быть может, физическая боль вытеснит другую. Но в понедельник клиентов почти не бывает. Официантки разбегутся, и я уйду беспрепятственно. Мне придется даже спросить дорогу в жандармерию. В этом неизбежно будет что-то от шутовства. Мужчина, убивающий соперника, — это так несерьезно! Мне уже говорили, что я комедийный актер! А вдруг моя рука дрогнет от волнения и я промажу? Придется выстрелить несколько раз, целясь в сердце…
А потом мои мысли перенеслись на другое. Кто окажется передо мной, поскольку этот кретин Мерлен так и не сподобился узнать имя? Кто?.. Видано ли, чтобы творящий правосудие не ведал личности виновника? Карающая десница, разящая наугад! А что, если в последний момент меня парализует от удивления? Что, если, увидев меня, мужчина воскликнет: «Кого я вижу! Миркин! Не выпьете ли с нами за компанию?» Я насмехался сам над собой, стиснув зубы. К тому моменту, когда Матильда вернулась домой, у меня поднялась температура и произошло то, чего я страшился: она ставила мне компрессы, заваривала настойку. Ну и видок у этого убийцы! Я был бледнее и чувствовал себя более разбитым, чем эмигрант, терзаемый морской болезнью в трюме корабля. В каком-то смысле я и был эмигрантом, только меня не ждала земля обетованная. Я провел неспокойную ночь. Опасаясь, что стану разговаривать во сне, я гнал от себя сон. И все же он меня сковал. В понедельник утром я проснулся совершенно обессиленным. Мне пришлось умолять Матильду съездить в Морет.
— Как я могу оставить тебя одного?..
— Поезжай, прошу тебя…
— Нет, нет. Смехотворные пререкания.
— Я только туда и обратно, — пообещала Матильда. «Прощай, бедная вдова!» — подумал я, услышав, как она спускается в лифте. Красивые слова в стиле Александра Дюма. Я решительно окунался в мелодраму. Это впечатление игры в третьесортной пьесе для гастролей по провинции усилилось, когда я сунул револьвер в карман, рядом с носовым платком. От револьверной смазки пальцы стали липкими, словно я ковырялся в банке с вареньем. Мне достаточно выехать около одиннадцати. Нет нужды приезжать слишком рано. Это смахивало на ход мыслей пьяницы, который рассчитывает попасть к застолью. Я приготовил себе крепчайший кофе, который выпил залпом без особого отвращения. Теперь все шло в счет и имело значение, поскольку полицейские станут меня допрашивать также о времени, предшествовавшем преступлению. Ну что ж, в десять я иду под душ. В десять пятнадцать — бреюсь. В десять сорок пять — выхожу из дому, ищу свою машину, так как позабыл, где же я ее оставил. Я нахожу ее в соседнем квартале. Она уже раскалилась, и я поднимаю откидной верх. Я выезжаю немного раньше предусмотренного, так как не выдерживаю ожидания, но зато еду не спеша. Впрочем, я очень люблю эту дорогу, которая сегодня утром напоминает об отпусках. Откосы в цветах. Машин мало. После Манта передо мной предстает обширная перспектива пейзажа, вплоть до белых скал, повторяющих извивы Сены. Жара невыносимая. Ровно в двенадцать двадцать я добираюсь до первых домов Ла-Рош-Гюйона. Поскольку я намереваюсь явиться не в машине, а пешком, чтобы меня заметили только в самый последний момент, я оставляю свою малолитражку перед бывшим оптовым рынком. По словам Мерлена, «Золотая рыбка» находится как раз напротив замка. Это в двух шагах отсюда. Мое сердце колотится, а между тем я спокоен. Я бы очень удивился, если бы мне сказали, что я собираюсь кого-то убить. Напротив, что-то страшное должно случиться со мной самим.
Вокруг полно машин, выставленных как на продажу. Я замечаю крытые беседки ресторана. Здесь тоже полно народу. Девушки в длинных платьях. Свадьба! В ресторане играют свадьбу! Стук посуды, стаканов, смех. Мне хочется повернуть обратно. Осечка! Стрелять в любовника моей жены, когда кругом кричат: «Да здравствует новобрачная!» Нет, это немыслимо. Это смешно!
Но, прикинув в уме, я быстро соображаю, что, наоборот, обстоятельства складываются для меня благоприятно. Должно быть, те двое обедают отдельно, в малом зале. Никто на нас не обратит внимания. Револьверные выстрелы затеряются в гомоне голосов свадебного пиршества. Я выйду, словно один из гостей, который пошел что-то поискать в машине, и… Мне приходит в голову мысль, что, быть может, мне и не придется отдавать себя в руки полиции. У Матильды, которую я все-таки знаю достаточно хорошо… у Матильды никогда не хватит мужества на меня донести… Значит, если никто меня не заметит… и я буду действовать достаточно быстро…
У меня уже нет времени взвесить все «за» и «против». Человек тридцать толпится вокруг длинного стола, накрытого под деревьями. Трапеза еще не началась, и гости пока что заняты аперитивом, а между тем гомон становится все оглушительней. Мужчины сбросили пиджаки. Официантки снуют с подносами, нагруженными бутылками. Одна из них останавливается напротив меня.
— «Чинзано»? Портвейн? Виски?
Я беру «чинзано». Стакан в руке придает мне самообладания. Я иду вверх по аллее и захожу в ресторан. Перед баром с десяток мужчин шумно обмениваются шутками.
— Сюда! — весело окликает меня самый толстый. И тут же хватает меня за руку.
— Допивай свой стакан, приятель… и отведай-ка виноградного!
С минуту я их слушаю. Как бы мне от них улизнуть? Каждый считает меня родственником другого. Они призывают меня в свидетели.
— А если правительство не прекратит блокировать цены, черт побери, то мы заблокируем дороги!
— Ясное дело, мы заблокируем дороги! — поддакиваю я.
За новую порцию выпивки все голосуют поднятием руки. Я делаю вид, будто ищу что-то в кармане, и удаляюсь, словно что-то потерял. И тут замечаю в глубине застекленную дверь. Несомненно, мне сюда. Открываю ее. Действительно, за дверью маленький зал, но он пуст. Останавливаю официантку.
— Вы не видели молодую женщину с господином? Они ваши постоянные клиенты. Приезжают сюда в голубой малолитражке.
— Сегодня у нас другие заботы. Я удерживаю ее за рукав.
— Они обедали тут в прошлую пятницу.
