— Что он затеял? — спросил Ханнасайд.
— Представился репортеру нашим лакеем. Мол, его фамилия Криппен[20], но он желает остаться инкогнито.
Ханнасайд ухмыльнулся:
— Ну, мисс Флетчер, из-за этого слишком переживать не стоит.
— Да, пожалуй, только другим репортерам Невилл представился югославским шпионом, прибывшим в Лондон с секретным заданием. Сейчас он на лужайке у парадного крыльца — потчует газетчиков нелепицей о международном заговоре, у истоков которого якобы стоял мой брат. Невилл — прекрасный актер, да еще по-сербски говорит, недаром по Балканам путешествовал. А ведь репортеров обманывать нехорошо, как вы считаете?
— Да, с прессой шутки плохи, — согласился Ханнасайд. — Прошу вас, Хемингуэй, скажите мистеру Флетчеру, что я хочу с ним побеседовать.
— Как мне вас благодарить!.. — воскликнула мисс Флетчер. — Нельзя забывать, что бедняжка Невилл вырос без материнской ласки. По-моему, этим многое объясняется. Он милый мальчик, и я очень его люблю, но почему-то бессердечный, как многие молодые люди в наши дни. Ничто его не трогает, даже трагедия вроде этой. — У мисс Флетчер задрожали губы, она нащупала платочек и промокнула глаза. — Извините, мы с покойным братом были очень близки. До сих пор не верится, что с ним могло такое случиться.
— Понимаю, мэм, для вас это страшный удар, — с сочувствием проговорил Ханнасайд.
— Да, мой брат был само обаяние. Его все любили.
— Мисс Флетчер, я сделал точно такой же вывод. Тем не менее выходит, как минимум один враг у вашего брата был. Вам никто в голову не приходит?
— Нет! Впрочем, все его… знакомые мне неизвестны. — Она с тревогой взглянула на Ханнасайда. — Мне хотелось и об этом с вами поговорить… Боюсь, вас удивит, что я затрагиваю такую тему…
— Мисс Флетчер, можете быть со мной предельно откровенны, — подбодрил ее Ханнасайд.
— Мой брат, — чуть слышно начала она, глядя ему через плечо, — заводил отношения… с женщинами.
Ханнасайд кивнул.
— Я брата не расспрашивала, и сам он ничего не рассказывал, но я, конечно же, знала о его романах. В дни моей юности дамы такое не обсуждали. Сейчас другие времена, молодые люди говорят на любые темы, и, по-моему, напрасно. Кое о чем лучше умалчивать, как вы считаете? Однако мне пришло в голову — я всю ночь об этом думала, — что моего брата могли убить… из ревности.
— Не исключено, — отозвался Ханнасайд.
— Если так, все обязательно вскроется. Но если вы поймете, что причина в другом, или вообще не выясните, кто убийца… может, личную жизнь моего брата не стоит предавать огласке?
— Разумеется, — кивнул Ханнасайд. — Я прекрасно понимаю вашу позицию и ваши чувства, мисс Флетчер. Обещаю уважать их, насколько возможно.
— Вы так добры! — вздохнула мисс Флетчер. — Я опасаюсь, что газетчики напечатают какую-нибудь гадость о моем бедном брате, ну, что письма раздобудут… Наверное, вы понимаете, о чем я.
— Об этом не тревожьтесь, — успокоил ее Ханнасайд. — Письма такого свойства мы не обнаружили.
— Очень вам благодарна! — выпалила мисс Флетчер. — У меня камень с души свалился.
Тут в кабинет вошел ее племянник в сопровождении сержанта Хемингуэя. Мисс Флетчер встала и робко улыбнулась суперинтенданту. Невилл о чем-то рассказывал, как всегда быстро и негромко, а по внимательному лицу Хемингуэя было ясно, что рассказ интересный. Увидев тетю, Невилл запнулся на середине предложения и посоветовал ей откровенничать с полицией только в присутствии адвоката. Мисс Флетчер объяснила Ханнасайду, что Невилл шутит, и направилась к двери.
— Полиции нужно подчиняться, но вы, суперинтендант, прервали меня в самый неподходящий момент! — посетовал Невилл, закрыв за ней дверь.
— Очень жаль. — Глаза Ханнасайда лукаво блеснули. — Сложности на международной арене?
— Ага, я только выпустил на сцену черногорского патриота с ножом…
— Послушайте моего совета, не дурачьте прессу. Вряд ли, конечно, но вдруг вашу байку про заговор напечатают?
— Очень на это надеюсь! — воскликнул Невилл. — Байка отличная, и сочинял я ее с большим тщанием. У вас ко мне дело? Я рассказывал сержанту про свои приключения в Скопье. Приличной историю не назовешь, но, к счастью, ваш сержант отнюдь не праведник. Да мы с ним почти родственные души!
Усмешка мигом исчезла с лица Хемингуэя. Он густо покраснел и смущенно откашлялся.
— По-моему, сейчас не время для похабных анекдотов, как вы считаете? — спросил Ханнасайд.
— Не согласен! — радостно воскликнул Невилл. — Грязные истории хороши в любой момент, была бы подходящая компания.
— Скажите, мистер Флетчер, вы хорошо знали своего дядю?
— Думаю, мне проще сказать «нет». Чувствую, еще немного, и наш разговор зайдет в тупик.
— Почему? — без обиняков спросил Ханнасайд.
— Чужая душа — потемки. Матери твердят, что знают своих детей как облупленных. Они ошибаются. Грубо ошибаются. Назойливость неприятна. Она сбивает с толку и тревожит.
Смысл рубленых, как телеграфное сообщение, фраз Ханнасайд уловил не без труда.
— Все же я хотел бы получить ответ. Вы знали своего дядю, насколько один человек может знать другого?
— Нет. Усвоению нового всегда предшествует интерес.
— А вас дядя не интересовал?
— Ни он, ни кто другой. Разве только вынужденно, да и то большой вопрос. Вы любите людей?
— А вы нет?
Невилл развел руками и чуть заметно ссутулился.
— Разве что некоторых и самую малость.
— Вы аскет? — сухо спросил Ханнасайд.
— Скорее, гедонист. Близкие отношения приятны лишь поначалу, а потом они в тягость.
— Мысли у вас оригинальные, — хмуро отметил Ханнасайд, — только расследованию не помогут.
Глаза Невилла лукаво вспыхнули.
— Так держитесь от меня подальше. Сами видите, помогать я не желаю. Длительное общение со мной пагубно для ваших нервов.
— Вы правы, — процедил суперинтендант. — Не смею вас дольше задерживать.
— Можно мне вернуться к дражайшим репортерам?
— Да, если находите это приятным или… разумным.
— Не хуже кормления золотых рыбок, — отозвался Невилл и скользнул за стеклянную дверь.
Сержант проводил его взглядом и шумно выдохнул.
— Ну и тип! Никогда таких не видел.
Ханнасайд заворчал, и Хемингуэй испытующе на него посмотрел:
— Вы к нему не прониклись, да, шеф?
— Нет, и не поверил ему.
— Признаюсь, я не до конца понял, о чем он толкует.
— По-моему, он знает больше, чем показывает, и не хочет, чтобы его допрашивали. Так или иначе, Невилл подождет. — Ханнасайд глянул на свои часы и поднялся. — Займитесь бумагами и фотографиями, а я навещу миссис Норт. Эйбрахама Бадда тоже оставляю вам. Вернетесь в город, узнайте в управлении, нет ли чего любопытного среди отпечатков пальцев.
До Честнатс суперинтендант добрался без приключений, вручил свою визитку и вскоре попал в уютную гостиную в глубине дома. Там он застал не только Хелен Норт, но и мисс Дру, которая сидела у окна за пишущей машинкой.
— Доброе утро! — взволнованно сказала Хелен, шагнув навстречу гостю. — Я миссис Норт. Вы хотели меня видеть?
— Да, — ответил Ханнасайд и, кинув взгляд в сторону окна, добавил: — Думаю, нам стоит поговорить наедине.
— Нет! Пусть моя сестра останется. Не присядете? Я… никогда прежде не принимала детективов.
— Миссис Норт, я расследую убийство Эрнеста Флетчера, который, насколько мне известно, был вашим знакомым.
— Да-да, продолжайте, пожалуйста!
— Так вам известно, что мистер Флетчер убит? — спросил Ханнасайд.
— Это известно и нам, и мяснику, и молочнику, и всем слугам, и почтальону, и мальчишке-газетчику, вмешалась Салли, не дав сестре и рта открыть.
Суперинтендант оценивающе на нее посмотрел и коротко кивнул.
— Худые вести не лежат на месте, особенно в пригородах, — с натянутой улыбкой проговорила Хелен.
— Да, наверное, — согласился Ханнасайд. — Миссис Норт, когда вы в последний раз видели мистера Флетчера?
— С какой целью вы задаете этот вопрос? — осведомилась Салли.
— Я расследую убийство, мисс…
— Меня зовут Салли Дру. Неужели вы считаете, что моей сестре известны подробности убийства?
— Я готов поверить, что подробности ей неизвестны, — ответил Ханнасайд с неожиданным для Салли добродушием. — Но у меня есть и повод, и право задать миссис Норт определенные вопросы.
— Разумеется, разумеется! — закивала Хелен. — Вспомнить бы еще, когда я в последний раз видела Эрни Флетчера. По-моему… мы встречались в Лондоне. Да, на вечеринке неделю назад.
— И с тех пор ни разу? Вы уверены?
Ханнасайд внимательно следил за Хелен: ее щеки то краснели, то бледнели, а настороженный взгляд говорил о сомнениях.
