Ознакомительная версия.
— Очень ласковый. Я понимаю, что мой ответ не может вас удовлетворить, но именно таким он и запомнился. Очень ласковый и немного грустный.
— Бывали у него ссоры с вашей матерью?
— Я никогда не слышала, чтобы отец повысил голос… Правда, если он не был занят дома, то, как правило, все свое свободное время проводил у больных. Помнится, мама упрекала его за то, что он не следит за собой, ходит всегда в одном и том же неглаженом костюме, иной раз по три дня не бреется. А я говорила ему, что у него колется борода, когда он меня целует.
— Об отношениях вашего отца с коллегами вам, очевидно, мало что известно?
— То, что я знаю, исходит от мамы, только тут трудно отделить правду от полуправды. Она, конечно, не лжет, но в ее изложении все выглядит так, как ей хотелось бы видеть… Раз она вышла за отца, то одно это уже делало его человеком необыкновенным.
«Твой отец — лучший врач в городе, — говорила она мне. — И, безусловно, один из лучших врачей во Франции. К сожалению…» — Госпожа Руслэ снова улыбнулась. — Вы, разумеется, догадываетесь, что за этим следовало… Отец не сумел приспособиться… Он не хотел поступать, как другие… Мама не раз давала ему понять, что дедушка повесился отнюдь не из-за угрозы банкротства, а потому что страдал неврастенией… У него была дочь, которая какое-то время провела в психиатрической больнице…
— Что с ней стало?
— Не знаю… Думаю, что и мама ничего о ней не знает. Во всяком случае, она уехала из Мюлуза.
— А ваша матушка по-прежнему живет там же?
— Мама давно переехала в Париж.
— Вы можете дать ее адрес?
— Орлеанская набережная, двадцать девять-бис.
Мегрэ вздрогнул, но она ничего не заметила и продолжала:
— Это на острове Сен-Луи… С тех пор, как остров стал одним из самых модных районов Парижа…
— Знаете, где было совершено покушение на вашего отца?
— Конечно, нет…
— Под мостом Мари… В трехстах метрах от дома вашей матери.
Она обеспокоенно нахмурилась.
— Это ведь мост через другой рукав Сены, не так ли? Мамины окна выходят на набережную Турнель.
— У вашей матери есть собака?
— Почему вы об этом спрашиваете?
Несколько месяцев, пока ремонтировали дом Мегрэ на бульваре Ришара Ленуара, супруги жили на Вогезской площади и часто по вечерам гуляли по острову Сен-Луи. В этот час владельцы собак или слуги обычно прогуливали своих питомцев по набережным Сены.
— У мамы только птицы. Кошки и собаки приводят ее в ужас. — Внезапно переменив тему разговора, она спросила:
— Куда же поместили отца?
— В ближайшую к мосту Мари больницу.
— Вы, несомненно, хотели бы…
— Не теперь… Возможно, позднее я попрошу вас навестить его, чтобы окончательно установить его личность. Но сейчас голова и все лицо у него забинтованы.
— Он очень страдает?
— Он без сознания.
— За что же его так?
— Вот это я и пытаюсь выяснить.
— Может быть, произошла драка?
— Нет. По всем данным, его ударили, когда он спал.
— Под мостом?.. Комиссар поднялся.
— Вы, наверно, сейчас пойдете к маме?
— Это необходимо.
— Разрешите позвонить ей по телефону, чтобы сообщить о случившемся?
Мегрэ помедлил с ответом. Он предпочел бы увидеть, какое впечатление произведет это известие на госпожу Келлер. Однако отказать не решился.
— Благодарю вас, господин комиссар. Об этом происшествии напечатают в газетах?
— О покушении, вероятно, уже напечатано, но лишь несколько строк, и фамилия вашего отца, конечно, не упоминается — ведь и я узнал ее лишь около полудня.
— Мама будет настаивать, чтобы фамилию не называли.
— Я сделаю все, что в моих силах.
Когда госпожа Руслэ провожала гостя до передней, крошечная девчурка подбежала к ней и уцепилась за юбку.
— Сейчас пойдем гулять, детка. Беги попроси Нана одеть тебя.
Торанс расхаживал взад и вперед перед домом госпожи Руслэ. Маленький черный автомобиль Сыскной полиции выглядел довольно жалко среди длинных, сверкающих никелем частных машин.
— Набережная Орфевр?
— Нет. Остров Сен-Луи, Орлеанская набережная… Дом был старинный, с огромными воротами, но содержался в отличном состоянии. Медные ручки, перила, лестница, стены — все было начищено, отмыто, выскоблено. Даже консьержка, в черном платье и белом переднике, походила на служанку из хорошего дома.
— Вы приглашены?
— Хм… Нет, но мадам Келлер ждет меня.
— Минутку, прошу вас…
Швейцарская походила на маленькую гостиную, где пахло не кухней, как обычно, а воском для паркетов. Консьержка сняла телефонную трубку.
— Как доложить?
— Комиссар Мегрэ.
— Алло!.. Берта?.. Скажи, пожалуйста, мадам, что некий комиссар Мегрэ просит его принять… Да, он здесь… Ему можно подняться?.. Благодарю… Можете подняться… Третий этаж, направо.
Поднимаясь по лестнице, Мегрэ вдруг подумал, стоят ли еще на причале, у набережной Селестэн, фламандцы или же, подписав протокол, уже спускаются по руке к Руану. Не успел он позвонить, как дверь распахнулась и молоденькая, хорошенькая горничная окинула комиссара любопытным взглядом, будто бы впервые увидела живого полицейского.
— Пожалуйста, сюда… Позвольте вашу шляпу… Комнаты с очень высокими потолками были отделаны в стиле барокко: повсюду позолота, мебель, щедро украшенная резьбой… С порога слышалось щебетанье попугайчиков. В приоткрытую дверь гостиной видна была громадная клетка, а в ней — не менее десятка птичьих пар.
Прождав минут десять, Мегрэ в знак протеста закурил трубку. Впрочем, он тотчас же вынул ее изо рта, как только в гостиную вошла госпожа Келлер. Мегрэ был поражен, увидев перед собой маленькую, хрупкую и еще молодую женщину. Она казалась лет на десять старше дочери, не больше. У нее были голубые глаза и великолепный цвет лица. Черное с белым платье очень ей шло.
— Жаклин звонила мне, — сразу же сказала она, указывая Мегрэ на неудобное кресло с высокой жесткой спинкой.
Сама она села на пуф, обитый старинной ковровой тканью. Держалась она прямо — так, должно быть, ее приучили в монастырском пансионе.
— Итак, вы разыскали моего мужа?
— Мы его не разыскивали, — возразил комиссар.
— Ну, разумеется… Но вообще я не понимаю, ради чего он мог бы понадобиться вам… Каждый волен жить так, как ему нравится… Что же, он в самом деле вне опасности или вы сказали это, чтобы не волновать дочь?
— Профессор Маньен считает, что восемьдесят процентов за то, что он поправится.
— Маньен?.. Я с ним хорошо знакома… Он не раз бывал здесь… — Вы знали, что ваш муж в Париже?
— И знала, и не знала. После его отъезда в Габон прошло около двадцати лет. За это время я получила всего две открытки, да и те были написаны в первые месяцы его пребывания в Африке… Госпожа Келлер не разыгрывала перед Мегрэ комедию скорби, она смотрела ему прямо в лицо, как женщина, не теряющаяся ни в каких ситуациях.
— Вы хоть уверены, что речь идет действительно о нем?
— Ваша дочь опознала его.
Мегрэ протянул госпоже Келлер удостоверение ее мужа с фотографией.
Она подошла к комоду, взяла очки и долго рассматривала карточку. На лице ее не отразилось ни малейшего волнения.
— Жаклин права. Конечно, он изменился, но и я бы поклялась, что это Франсуа. — Она подняла голову. — В самом деле он жил поблизости?
— Под мостом Мари.
— А ведь я проходила не раз по этому мосту… Одна моя хорошая знакомая живет как раз напротив, на том берегу Сены. Мадам Ламбуа… Должно быть, вы слышали о ней, ее муж… Мегрэ абсолютно не интересовало, какое высокое положение занимает супруг госпожи Ламбуа.
— Вы не встречались с мужем после того, как он покинул Мюлуз?
— Ни разу.
— Он не писал вам? Не звонил?
— Кроме двух открыток, я не имела от него никаких известий… Во всяком случае, прямым путем…
— А косвенным?
— Как-то у друзей я столкнулась с бывшим губернатором Габона, господином Периньоном. Он спросил, не родственница ли я некоего доктора Келлера.
— Что же вы ответили?
— Правду. Он был очень смущен. Я с трудом вытянула из него кое-какие сведения. Господин Периньон признался, что Франсуа не нашел там того, что искал…
— А что же он искал?
— Понимаете ли, Франсуа был идеалист… Он не создан для современной жизни. После разочарования, постигшего его в Мюлузе… На лице Мегрэ промелькнуло удивление.
— Разве дочь вам об этом не рассказывала? Впрочем, она тогда была еще слишком мала и редко видела отца… Вместо того чтобы подобрать себе подходящую клиентуру… Вы не откажетесь от чашечки чаю?.. Нет? В таком случае, извините меня — я привыкла пить чай в это время. — Она позвонила. — Подайте чай, Берта!
— На одну персону?
— Да. Что я могу вам предложить, комиссар?.. Виски? Ничего? Как вам угодно. Так о чем я говорила?.. Ах, да… Если я не ошибаюсь, существует такой роман, который называется не то «Врач бедняков», не то «Сельский врач»… Так вот, муж был своего рода врачом для бедных, и, если бы я не получила наследства от тети, мы вскоре тоже превратились бы в бедняков… Учтите, я ничего не имею против него… Такова уж была у него натура… Его отец… впрочем, неважно… В каждой семье свои проблемы.
Ознакомительная версия.
