— Я была бы ужасно разочарована, если бы вы его не перестроили, — заверила миссис Бэнтри. — Я пришла сюда сгорая от любопытства. Должна вам сказать, что в деревне ходят самые невероятные слухи.
— Никогда не знала, что в этой стране так трудно найти водопроводчиков, — вставила мисс Зелински, деловито откусывая бутерброд. — Не то чтобы это было моей непосредственной работой… — продолжала она.
— Здесь все ваша работа, — возразила Марина, — и вы это знаете, Элла. Домашний персонал, водопровод, споры со строителями.
— Кажется, в этой стране никогда не слышали о пейзажных окнах. — Элла посмотрела в сторону окна. — Прекрасный вид, должна вам сказать.
— Милый старомодный английский сельский пейзаж, — поддержала Марина. — Дом обрел атмосферу.
— Если бы не деревья, он не выглядел бы таким сельским, — заметила Элла Зелински. — Эта новостройка растет прямо на глазах.
— В мое время ее не было, — пояснила миссис Бэнтри.
— Вы хотите сказать, что, когда вы здесь жили, ничего, кроме деревни, не было?
Миссис Бэнтри утвердительно кивнула.
— Должно быть, тогда очень трудно было что-либо купить.
— По-моему, нет, — ответила миссис Бэнтри. — По-моему, наоборот, очень легко.
— Я еще понимаю — иметь цветник, — сказала Элла Зелински, — но ведь вы, местные, кажется, выращиваете еще и овощи. Не проще ли покупать их? Ведь есть супермаркет.
— Похоже, все идет к тому, — вздохнула миссис Бэнтри. — Хотя у них совсем другой вкус.
— Не портите нам атмосферу, Элла, — потребовала Марина.
Дверь отворилась, и заглянул Джейсон.
— Дорогая, — обратился он к Марине, — мне не хотелось тебя беспокоить, но не подойдешь ли ты к телефону? Они хотят знать твое личное мнение.
Марина вздохнула и неохотно направилась к двери.
— Вечно что-нибудь, — пробурчала она. — Извините, миссис Бэнтри. Я уверена, это займет не больше одной-двух минут.
— «Атмосферу», — передразнила Элла Зелински, когда Марина вышла и дверь закрылась. — Вы считаете, в доме есть атмосфера?
— Право, никогда не думала об этом, — ответила миссис Бэнтри. — Это был просто дом. Довольно неудобный в некотором отношении, но, с другой стороны, очень милый и уютный.
— Именно этого и следовало ожидать, — сказала Элла Зелински. Она в упор посмотрела на миссис Бэнтри. — Кстати, об атмосфере. Когда здесь произошло убийство?
— Здесь никогда не было никакого убийства, — запротестовала миссис Бэнтри.
— Бросьте вы. Я слышала разговоры. От них никуда не денешься, миссис Бэнтри. На коврике перед камином — вон там, не так ли? — Мисс Зелински кивнула в направлении камина.
— Да, — согласилась миссис Бэнтри, — именно там.
— Так, значит, было убийство?
Миссис Бэнтри покачала головой.
— Убийства здесь не было. Убитую девушку принесли и положили в эту комнату. Мы к ней не имели никакого отношения.
Мисс Зелински смотрела с любопытством.
— Наверное, вам стоило больших усилий заставить людей поверить в это? — не унималась она.
— Вы абсолютно правы, — согласилась миссис Бэнтри.
— И когда вы это обнаружили?
— Горничная вошла утром, — сказала миссис Бэнтри, — с утренним чаем. Знаете ли, мы тогда держали горничных.
— Знаю, — перебила ее мисс Зелински, — в ситцевых платьях, которые шуршали.
— Насчет ситцевого платья не уверена, — возразила миссис Бэнтри, — может, к тому времени носили уже форму. Во всяком случае, она вбежала и сказала, что в библиотеке лежит тело. Я сказала, что это вздор, затем разбудила мужа, и мы спустились вниз посмотреть.
— И оно там лежало, — выпалила мисс Зелински. — Боже, бывает же такое. — Она быстро оглянулась на дверь. — Не рассказывайте, пожалуйста, об этом миссис Грегг, — попросила она. — Такого рода истории не для нее.
— Разумеется. Я не скажу ни слова, — пообещала миссис Бэнтри. — Я, в общем-то, об этом никогда не говорю. Все это было так давно. Но она ведь может — я имею в виду миссис Грегг — услышать от кого-нибудь другого?
— Она довольно далека от действительности, — ответила Элла Зелински. — Кинозвезды ведут обособленную жизнь. Их многое расстраивает. Ее тоже многое расстраивает. Вы знаете, она ведь была серьезно больна последние год или два. Она вернулась в кино всего год назад.
— Кажется, ей нравится этот дом, — заметила миссис Бэнтри, — и она чувствует, что будет здесь счастлива.
— Думаю, это продлится год или два, — сказала Элла Зелински.
— Не дольше?
— В этом я очень сомневаюсь. Марина из тех людей, которым всегда кажется, что они нашли именно то, что желали. Но жизнь не такая простая штука, не правда ли?
— Конечно, — энергично подтвердила миссис Бэнтри, — конечно.
— Очень многое зависит от того, будет ли она здесь счастлива, — проговорила мисс Зелински. Она съела еще два бутерброда, как-то жадно заглатывая их; так иногда люди набивают себя пищей, будто боятся опоздать на поезд. — Джейсон Радд гениален, понимаете, — продолжала она. — Вы видели что-нибудь из его фильмов?
Миссис Бэнтри слегка растерялась. Она принадлежала к тому типу женщин, которые ходят в кино только ради самого фильма. Длинные же титры с фамилиями исполнителей, продюсеров, постановщиков, операторов и прочих ее не интересовали. Очень часто она даже не обращала внимания на имена кинозвезд. Однако старалась не привлекать внимания к этой своей оплошности.
— У меня они все перепутались, — смущенно сказала она.
— Конечно, ему со многими приходится сражаться, — объясняла Элла Зелински. — Помимо всего прочего у него еще есть Марина. Приходится все время заботиться о том, чтобы она была счастлива. А это ведь совсем не просто — поддерживать в ком-то ощущение счастья. Если, конечно, он, то есть они… — Она запнулась.
— Если этот человек несчастлив по своей натуре, — подсказала ей миссис Бэнтри. — Есть люди, — добавила она задумчиво, — которым нравится быть несчастными.
— О, Марина не из таких, — отрицательно покачала головой Элла Зелински. — Дело скорее в том, что ее настроение резко колеблется. Понимаете, то она безумно счастлива, необыкновенно довольна, всем восхищается и прекрасно себя чувствует. То вдруг из-за какого-нибудь пустяка настроение ее резко меняется на сто восемьдесят градусов.
— Наверное, все дело в темпераменте, — неуверенно предположила миссис Бэнтри.
— Совершенно верно, — поддержала ее Элла Зелински. — В темпераменте. У них у всех темперамент, в той или иной степени, а у Марины Грегг его больше, чем у остальных. Мы-то знаем! Я бы могла вам такое рассказать! — Она съела последний сандвич. — Слава богу, что я всего лишь секретарь по общественным делам.
Открытый доступ в парк Госсингтон-Холла по случаю праздника в пользу Ассоциации Святого Иоанна привлек совершенно небывалое количество народа. Сборы от продажи входных билетов превзошли все ожидания. Прежде всего, конечно, повезло с погодой: был ясный солнечный день. Но главной причиной, несомненно, было огромное любопытство местной публики, желавшей поскорее увидеть, что эти «киношники» сделали с Госсингтон-Холлом. И вот теперь их самые невероятные предположения подтверждались. В частности, громадное удовлетворение вызвал плавательный бассейн. По представлениям большинства людей, голливудские звезды обязательно должны загорать возле бассейна в экзотическом окружении и в экзотической компании. То, что климат Голливуда больше приспособлен для плавательных бассейнов, чем климат Сент-Мэри-Мида, из виду почему-то упускалось. В конце концов, летом в Англии всегда бывает хотя бы один настолько жаркий день, что воскресные газеты выходят со статьями о том, «Как избежать жары», «Как приготовить холодный ужин» и «Как приготовить прохладительные напитки». Бассейн оказался почти таким, каким его себе представляли. Он был большой, вода в нем лазурной, при нем экзотического вида раздевалка, а вокруг красовалась в высшей степени манерно подстриженная живая изгородь. Публика реагировала именно так, как можно было ожидать, а комментарии колебались в очень широких пределах.
— У-у-у, как здорово, да?
— А, все это дешевая показуха!
— Похоже на нашу турбазу.
— По-моему, это преступная роскошь. Такое надо запретить.
— Посмотри на весь этот цветной мрамор. Это, наверное, целое состояние.
— Не понимаю, почему люди считают, что могут вот так приехать и тратить деньги, как им заблагорассудится.
— Может, когда-нибудь это покажут по телеку. Вот будет хохма!
Даже мистер Сэмпсон, старейшина Сент-Мэри-Мида, гордо заявлявший, что ему уже девяносто шесть, хотя его родня уверяла, что ему всего восемьдесят восемь, приковылял на ревматических ногах, опираясь на палку, чтобы своими глазами взглянуть на небывалое зрелище. И высказал высочайшую похвалу.
