— Пуаро! — воскликнул я.
На какое-то мгновение я поверил ему, но потом огонек в глазах моего друга все поставил на место.
— Пуаро! — повторил я, но уже с упреком.
— Mon ami, чего же вы хотите? Вы смотрите на меня с собачьей преданностью и ждете от меня прорицаний на манер Шерлока Холмса? На самом же деле я не знаю, как выглядит убийца, не знаю, где он живет, не знаю, как до него добраться.
— Если бы он оставил какие-то улики… — пробормотал я.
— Да, улики.., именно улики вас и привлекают. Жаль, что он не курил, не уронил пепел и не наступил на него ботинком, подбитым гвоздиками с фигурными шляпками. Нет, он не столь любезен. Но так или иначе, мой друг, у нас есть железнодорожный справочник. Вот вам и улика — “Эй-би-си”!
— Так вы думаете, он забыл его по ошибке?
— Конечно нет. Он нарочно оставил его. Об этом свидетельствуют отпечатки пальцев.
— Но на справочнике нет отпечатков.
— Об этом я и говорю. Вечер был вчера по-июньски теплый. Ну, кто в подобный вечер выйдет на улицу в перчатках? Такой человек наверняка привлек бы к себе внимание. А значит, если на “Эй-би-си” нет отпечатков, их аккуратно стерли. Невиновный оставил бы отпечатки — виновный нет. Наш убийца намеренно положил справочник на прилавок — какая-никакая, а улика. Кто-то купил справочник.., кто-то принес его.., здесь есть скрытые возможности.
— Вы думаете, мы так что-нибудь разузнаем?
— Честно говоря, Гастингс, я не слишком на это рассчитываю. Убийца, этот неизвестный икс, очевидно, гордится своими способностями. Едва ли он оставит за собой след, по которому его можно будет сразу найти.
— Так что от “Эй-би-си” толку мало?
— Мало, если встать на вашу позицию.
— А если на другую?
Пуаро ответил, но не сразу. Потом он медленно проговорил:
— Тогда толк есть. В данном случае перед нами неизвестная личность. Убийца прячется во тьме и не хочет из нее выходить. Но по самой природе вещей он не может спрятаться от света. В некотором смысле мы ничего о нем не знаем, но в то же время знаем, и много. Я вижу, как его фигура постепенно приобретает очертания: мужчина, который умеет четко и аккуратно писать.., который покупает дорогую бумагу.., который чувствует необходимость выразить свою личность. Я представляю себе его в детстве — ребенком, которым, вероятно, пренебрегают, от которого отмахиваются… Я вижу, как он растет с внутренним чувством неполноценности.., как он борется с ощущением несправедливости… Я чувствую, как в нем растет потребность к самоутверждению, к тому, чтобы привлечь к себе внимание, а жизнь сметает его с пути и, возможно, нагромождает одно унижение на другое. И вот в его душе спичка поднесена к пороховой бочке…
— Все это чистые домыслы, — возразил я. — Вам это не принесет практической пользы.
— А вы предпочитаете обгорелую спичку, сигаретный пепел, следы башмаков? И всегда предпочитали. Однако мы можем задать себе несколько практических вопросов. Почему Эй-би-си? Почему миссис Эшер? Почему Эндовер?
— Прошлое этой женщины представляется мне довольно простым, — начал размышлять я. — Разговоры с этими двумя людьми ничего не принесли. Они сказали нам только то, что мы и так уже знали.
— Сказать по правде, я от них многого и не ожидал. По мы не могли пренебречь двумя возможными кандидатами в убийцы.
— Не хотите ли вы сказать, что…
— Не исключено, что убийца живет в Эндовере или поблизости. Это и есть возможный ответ на наш вопрос “Почему Эндовер?”. Итак, перед нами двое людей, о которых известно, что они побывали в лавке в интересующее нас время дня. Любой из них может быть убийцей. И пока нет никаких данных в пользу того, что тот или другой не убийца.
— Может быть, убийца — этот громила Риддел, — кивнул я.
— Ну, я склонен сразу отмести Риддела. Он нервничал, скандалил, ему явно было не по себе…
— А это обнаруживает…
— Натуру, диаметрально противоположную автору письма Эй-би-си. Самоуверенность и хитрость — вот те черты, которые мы должны искать.
— Нам нужен человек, который любит показать себя?
— Не исключено. Но некоторые люди скрывают под нервозностью и неприметностью тщеславие и самодовольство.
— Не думаете ли вы что маленький мистер Партридж…
— Он подходит больше. Более определенно сказать нельзя. Он ведет себя так, как действовал бы автор письма… Сразу же отправляется в полицию… Вылезает на передний план… Радуется своему положению.
— Так вы считаете…
— Нет, Гастингс, но я верю, что убийца не местный, но мы должны исследовать все возможности.
И хотя я все время называю убийцу “он”, мы не должны исключать возможности того, что здесь замешана женщина.
— Не может быть!
— Согласен, нападение было произведено по-мужски, но женщины пишут анонимные письма чаще, чем мужчины. Об этом не следует забывать.
Я помолчал минуту, а потом сказал:
— Что же нам делать дальше?
— Вы сама энергия, Гастингс, — сказал Пуаро и улыбнулся мне.
— Но что же нам делать?
— Ничего.
— Ничего?
Я не смог скрыть разочарования в своем голосе.
— Кто я? Маг? Волшебник? Что прикажете мне делать?
Обдумав этот вопрос, я не нашел на него готового ответа. Однако я чувствовал, что необходимо что-то предпринять — ведь под лежачий камень вода не течет.
Я сказал:
— У нас есть “Эй-би-си”… Есть бумага, на которой написано письмо, и конверт…
— Само собой, в этом направлении делается все необходимое. Для такого рода расследования в распоряжении полиции есть все средства. Если в этом плане что-то может быть обнаружено, так оно и случится, не сомневайтесь.
Этим мне и пришлось удовлетвориться.
В последующие дни я обнаружил, что Пуаро, как ни странно, не склонен обсуждать дело Эй-би-си. Когда я пытался заговорить об этом, он только нетерпеливо отмахивался.
Когда я обдумал ситуацию, мне показалось, что я постиг причину его молчания. В деле миссис Эшер Пуаро потерпел поражение. Эй-би-си вызвал его на поединок — и Эй-би-си победил. Мой друг, привыкший к непрерывным успехам, оказался настолько чувствительным к неудаче, что не мог вынести даже разговоров на эту тему. Возможно, это было признаком суетности в столь великом человеке, но даже у самых трезвых из нас от успехов может закружиться голова. В случае Пуаро головокружение назревало многие годы. Неудивительно, если последствия этого головокружения в конце концов стали явными.
Я с пониманием отнесся к слабости моего друга и больше не заговаривал о деле Эй-би-си. В газете я прочел отчет о предварительном следствии. Он был совсем коротким, письмо Эй-би-си в нем не упоминалось, а вердикт гласил: “Убийство, совершенное неизвестным лицом или лицами”. Преступление почти не привлекало внимания прессы. В нем не было ничего занимательного для публики. Пресса быстро забыла об убийстве старухи в переулке и обратилась к более притягательным темам.
Сказать по правде, и я постепенно стал забывать об этом деле, отчасти, я думаю, потому, что мне было неприятно каким-то образом связывать Пуаро с мыслью о провале, но 25 июля дело Эй-би-си напомнило о себе.
На выходные я уехал в Йоркшир и поэтому пару дней не виделся с Пуаро. Назад я вернулся в понедельник днем, а с шестичасовой почтой пришло письмо. Я помню, как задохнулся Пуаро, вскрыв конверт.
— Началось, — сказал он.
Я смотрел на него, ничего не понимая.
— Что началось?
— Вторая глава дела Эй-би-си. Минуту я недоуменно смотрел на него. Я действительно напрочь забыл об этом деле.
— Читайте, — сказал Пуаро и протянул мне письмо.
Как и раньше, письмо было напечатано на хорошей бумаге.
“Дорогой мистер Пуаро!
Ну, что скажете? Первый раунд за мной, правда? Эндоверское дело прошло великолепно, верно?
Но главное веселье впереди. Позвольте мне привлечь ваше внимание к Бексхиллу. Число: 25 сего месяца.
Живем — не скучаем!
Примите и проч.
Эй-би-си”.
— Боже мой, Пуаро! — воскликнул я. — Значит, этот негодяй собирается совершить еще одно преступление?
— Само собой, Гастингс. Чего вы еще ожидали? Вы думали, что на эндоверском деле все кончится. Разве вы не помните, что я говорил вам? Это только начало.
— Но это чудовищно!
— Да, это чудовищно.
— Мы столкнулись с маньяком-убийцей.
— Да.
Спокойствие Пуаро производило куда большее впечатление, чем любая героическая поза. Содрогнувшись, я вернул ему письмо.
На следующее утро состоялась конференция на высшем уровне. Главный констебль Сассекса, заместитель комиссара полиции, инспектор Глен из Эндовера, инспектор Картер из сассекской полиции, Джепп с молодым инспектором по фамилии Кроум и доктор Томпсон, знаменитый психоаналитик, — все собрались вместе. На письме стоял почтовый штемпель Хэмпстеда, но, по мнению Пуаро, этому не следовало придавать большого значения.
Дело было подвергнуто всестороннему обсуждению. Доктор Томпсон оказался приятным человеком средних лет, который, несмотря на свою ученость, изъяснялся обычным языком, избегая специфических терминов.
