Эдна Рейхберг едва процедила:
— Очень приятно.
Она пожала руку Мегрэ и тут же заговорила по-английски с м-с Кросби. Уильям Кросби извинился:
— Простите, комиссар, меня зовут к телефону… Приготовь два виски, Боб, я сейчас вернусь… Вы позволите, господин Мегрэ?
На улице в сером свете дня сияла лаком и никелем машина Кросби. Вдруг из-за кузова появилась жалкая фигура. Волоча ногу, оборванец подошел к бару и остановился у вращающейся двери. Он пытался взглядом отыскать кого-то в толпе посетителей, но появился официант и отогнал его.
Вся полиция Франции разыскивала беглеца из тюрьмы Сайте.
А он был здесь, рядом, в десяти шагах от комиссара Мегрэ!
Мегрэ не двинулся с места, даже не вздрогнул. Рядом с ним м-с Кросби и шведка пили коктейли и болтали по-английски. В баре было так тесно, что фрекен Рейхберг оказалась почти вплотную прижатой к Мегрэ, и он ощущал каждое движение ее гибкого тела. Из разговора женщин Мегрэ кое-как понял, что некий Хосе в баре «Риц» принялся ухаживать за незнакомой девушкой, а та спросила, не нужно ли ему кокаину.
Женщины хохотали.
Уильям Кросби вышел из телефонной будки и опять извинился:
Французский туристский и горно-спортивный центр в предгорьях Альп.
— Простите, комиссар. Это по поводу машины, я хочу ее продать и купить другую. Он налил в стаканы содовую.
— Ваше здоровье!
За окном снова появилась нелепая фигура смертника. Казалось, он, как птица, кружит вокруг бара. Жозеф Эртен был без шапки, по-видимому, потерял ее, когда удирал из «Белой цапли». Волосы его были в тюрьме коротко подстрижены, и поэтому большие оттопыренные уши казались еще уродливее. Ботинки потеряли форму и были покрыты пылью. А костюм! Где ночевал Эртен, что его костюм стал таким грязным и мятым?
Если бы Жозеф Эртен протянул руку, его присутствие здесь, у бара, сразу стало бы вполне объяснимо: он выглядел именно так, как должен выглядеть опустившийся и жалкий нищий. Но он не протягивал руки, не продавал ни шнурков, ни карандашей. Он безвольно двигался вместе с толпой, проносившей его мимо бара, и возвращался снова, с другой стороны, словно поднимался по реке против течения.
Щеки Эртена заросли темной щетиной, казалось, он похудел еще больше.
Беспокойным и блуждающим взглядом он пристально всматривался внутрь бара сквозь запотевшие окна.
Вот Эртен подошел к вертящейся двери, и комиссару даже показалось, что сейчас он войдет в бар.
Мегрэ жадно курил. На висках у него выступил пот, нервы напряглись, и он почувствовал, что силы его удесятерились, мысль работала четко. Наступил острый момент. Еще совсем недавно у него был вид побежденного, почва ушла из-под ног. Развитие событий ускользнуло от него, и казалось, ничто не позволяло ему надеяться, что нити вновь окажутся в его руках.
Мегрэ медленно допил свое виски. Из вежливости Кросби сидел к нему вполоборота, но то и дело вмешивался в разговор жены и Эдны.
Странная вещь! Мегрэ, помимо воли и даже не отдавая себе в том отчета, не упускал ничего из происходящего. Множество людей суетились вокруг. Звуки, самые разнообразные, сливались в глухой, как шум морского прибоя, гул. Мегрэ замечал все: цвета, движения, позы.
Он видел рыжеволосого, сидевшего перед пустым горшочком, видел Эртена, настойчиво возвращавшегося к дверям, видел улыбку Кросби и гримасу его жены, подкрашивавшей губы, видел размеренные движения бармена Боба, сбивавшего в блестящем шейкере коктейль «Фрип».
Он видел посетителей, которые входили и выходили, слышал, о чем они говорят между собой.
— Значит, вечером здесь же?
— Постарайся привести с собой Леа… Бар постепенно пустел. Было половина второго, из соседнего зала доносился звон вилок.
Кросби положил на стойку стофранковый билет.
— Вы остаетесь? — спросил он у комиссара. Эртена он не замечал. Но сейчас, на улице, они столкнутся. Мегрэ с почти болезненным нетерпением ожидал этой секунды. М-с Кросби и Эдна кивнули ему на прощание и улыбнулись.
Сейчас Жозеф Эртен находился в двух метрах от двери бара. Было видно, что в одном из его ботинок нет шнурка. В любую минуту к нему мог подойти полицейский и спросить документы или предложить пройти отсюда.
Дверь повернулась. Кросби, без шляпы, вышел первым. Обе женщины шли за ним, смеясь над шуткой, которую отпустила одна из них.
Ничего не случилось. Ровно ничего. Жозеф Эртен обратил на американца не больше внимания, чем на остальных прохожих. А Кросби и женщины даже не взглянули на него. Все трое сели в машину, хлопнула дверца.
Из бара выплеснулась новая волна посетителей, она отнесла Эртена в сторону, но он тут же снова оказался у дверей.
И вдруг в зеркале Мегрэ увидел чье-то лицо: горящие глаза под густыми бровями и чуть заметную презрительную усмешку. Веки тут же опустились на эти чересчур выразительные глаза. Но было поздно — Мегрэ уже понял, что ирония незнакомца относится к нему.
Поразивший его взгляд мог принадлежать только одному человеку — рыжеволосому посетителю, который ел йогурт. Теперь он сидел, ни на кого не глядя.
Англичанин, который читал «Тайме», вышел из бара, больше у стойки не осталось никого. Боб громко объявил:
— Я пошел завтракать.
Два его помощника торопливо вытирали красное дерево стойки, убирали стаканы и початые блюда с маслинами и жареным картофелем.
За столами все еще сидели два человека — русская в черном костюме и рыжеволосый. Казалось, они не замечают, что бар опустел.
Жозеф Эртен продолжал бродить около дверей. Он был так бледен и жалок, что один из официантов, посмотрев на него в окно, сказал комиссару:
— Еще один эпилептик. Можно подумать, они нарочно устраивают припадки в самых людных местах. Надо сказать швейцару, чтобы прогнал его.
— Не надо.
Рыжеволосый мог услышать, поэтому Мегрэ понизил голос и тихо и внятно добавил:
— Позвоните в полицию. Скажите, что комиссар Мегрэ просит прислать сюда людей, желательно Люкаса и Жанвье. Запомнили имена?
— Из-за этого бродяги?
— Это уже не важно.
После бурного часа аперитива наступил полный штиль.
Рыжеволосый не шелохнулся. Женщина в черном костюме перевернула страницу газеты. Второй официант глядел на Мегрэ с откровенным любопытством. Тоскливо текли минуты, по капле сочились секунды.
Официант подсчитывал выручку, шуршали бумажки, звенело серебро. Вернулся тот, что бегал звонить.
— Сказали, что будет сделано, — шепнул он комиссару.
— Спасибо.
Хрупкий табурет скрипел под комиссаром, он курил одну трубку за другой и машинально прихлебывал виски. Он совсем забыл, что не завтракал.
— Дайте кофе со сливками.
Голос раздался из того угла, где сидел рыжеволосый. Официант посмотрел на Мегрэ, удивленно пожал плечами и кивнул в окошечко.
— Один кофе со сливками! Потом тихо сказал комиссару:
— Теперь будет сыт до самого вечера. Он вроде той барышни… — И подбородком указал на русскую.
Прошло еще минут двадцать. Эртен, видимо, устал, он остановился у края тротуара. Мужчина, садившийся в машину, принял его за нищего и протянул монетку. Отказаться Эртен не осмелился. Осталось ли у него что-нибудь от двадцати двух франков? Ел ли он с тех пор, как убежал из «Белой цапли», спал ли?
Бар почему-то привлекал Эртена. Он опять и опять подходил к дверям, боязливо следя за официантами и швейцаром, которые уже не раз прогоняли его. Сейчас, когда публика схлынула, Эртену удалось подойти к окну. Он прижался лицом к стеклу, нос его уродливо расплющился, маленькие глазки тревожно обшаривали зал бара. Рыжеволосый пил кофе и даже не глядел в сторону окна. Но почему в его глазах Мегрэ вновь почудилась насмешка?
Мальчишка-рассыльный заорал на Эртена, и оборванец послушно отошел, волоча ноги. Из подъехавшего такси вышел бригадир Люкас, удивленно осмотрелся, вошел в пустынный бар и с недоумевающим видом приблизился к Мегрэ.
— Вызывали, шеф?
— Что будешь пить? — спросил Мегрэ и добавил шепотом: — Посмотри на улицу.
Несколько секунд Люкас всматривался в силуэт оборванца, лицо его просветлело.
— Ну и ну! Неужели вам удалось…
— Ничего мне не удалось. Бармен, коньяку! Русская сказала с сильным акцентом:
— Официант! Дайте мне «Иллюстрасьон». И еще «Боттен».
— Выпей рюмочку, старина Люкас. Ведь тебе придется походить за ним, не так ли?
— А вы не думаете, комиссар, что было бы вернее… — Люкас похлопал себя по карману, где лежали наручники.
— Нет, еще рано. Ступай!..
Мегрэ сохранял невозмутимый вид, но волновался так сильно, что чуть не раздавил рюмку, из которой пил.
Рыжеволосый, по-видимому, не собирался уходить. Он не читал, не писал, и казалось, ничто не интересовало его. А на улице по-прежнему топтался Жозеф Эртен.
К четырем часам положение нисколько не изменилось, если не считать того, что беглец отошел от двери и уселся на скамью, не спуская глаз с бара.
