Ознакомительная версия.
За последнее время я получил три окружных уведомления, адресованных „мистеру Петтигрю, находящемуся на военной службе“. Половина гонораров будет, согласно договоренности, переведена на твой счет. На прошлой неделе я участвовал в выездной сессии суда в Рэмплфорде. Все очень сожалели о твоем отсутствии, но традиционный ужин в честь королевского судьи был лишь бледной тенью застолий былых времен.
Искренне твой, Билл».
Вложение гласило:
«Вашему другу нет нужды сомневаться, что мистер Филипс действительно является вдовцом — если только он не женился снова, о чем у меня, разумеется, нет никакой информации. В 1931 году моя фирма представляла его интересы при утверждении завещания покойной миссис Сары Эмили Филипс. Согласно представленным документам, она действительно скончалась 19 сентября того года в больнице Блумингтона, в Хертфордшире, оставив после себя единственного наследника в лице своего мужа. Надеюсь, эта информация будет полезна Вашему другу, и он, не сомневаюсь, распорядится ею лишь как сугубо конфиденциальной.
Вероятно, следует добавить, что мистер Филипс поступил в нашу фирму в 1919 году и за время службы проявил себя вполне удовлетворительно. То направление нашей деятельности, к которой он имел отношение, закрылось по объявлении войны, и, хотя мы были готовы оставить его в штате в ином качестве при незначительно меньшей зарплате, он выразил желание поискать другую работу, теснее связанную с военными нуждами. Разумеется, при наличии вакансий мы будем готовы рассмотреть вопрос о его возвращении к нам по окончании военных действий. Должен отметить, однако, чтобы избежать каких бы то ни было недоразумений, что законоположение, регулирующее восстановление на гражданской службе, в данном случае неприменимо».
Удовлетворительнее и быть не может, сказал себе Петтигрю. И если при этом он помимо воли и вопреки всякой логике испытал укол разочарования, то это можно было объяснить лишь склонностью к мелодраме, которая свойственна иногда даже зрелым мужчинам, занятым самой что ни на есть скучной деятельностью. Впредь он может наблюдать за развитием романа совершенно безучастно. Разумеется, если этот роман не скажется на работе мисс Браун, но пока никаких признаков этого не просматривается.
В течение следующей недели он осознал, что еще кое-кто наблюдает за ситуацией отнюдь не безучастным взглядом. Миссис Хопкинсон начала проявлять безошибочно узнаваемые признаки неприязни по отношению к Филипсу. В прошлом, насколько мог судить Петтигрю, между ними ничего не было, ни в смысле привязанности, ни в смысле вражды. Но по мере того как Филипс все больше и больше увлекался мисс Браун, Веселая Вдова относилась к нему все хуже. Одновременно с этим, после того как ее предложение касательно воплощения «сюжета» на сцене было отвергнуто окончательно, она внезапно утратила к нему интерес и, очевидно, в порядке компенсации решила направить свою кипучую энергию на покровительство или, выражаясь иносказательно, «выведение в свет» мисс Браун, по отношению к которой всегда демонстрировала озадачивавший многих материнский интерес. Для осуществления этой операции Филипс представлял явное и досадное препятствие. А приятельские отношения между мисс Браун и мисс Дэнвил, которую Веселая Вдова открыто презирала, естественно, усугубляли ее дурное настроение.
К собственному неудовольствию, Петтигрю обнаружил, что в который уж раз опять стал объектом непрошеной доверительности. Загнав его в угол комнаты, миссис Хопкинсон начала сокрушаться по поводу того, что «девочке грозит опасность попасть в плохие руки». Что-то, неопределенно настаивала она, нужно делать. Знает ли Петтигрю, что у мисс Браун есть собственные три сотни годового дохода? Петтигрю этого не знал, и ему стало интересно, знает ли это миссис Хопкинсон точно или придумала цифру в качестве вероятного предположения. «Триста фунтов в год! — повторяла она, встряхивая своими медными кудряшками, — и при этом никаких кавалеров! Это же неестественно в ее возрасте, вам не кажется?» Что же касается Филипса, она не сомневалась, что он является охотником за наследством. В конце концов, только с его слов известно, что он вдовец. Десять против одного — у него где-нибудь есть жена и полдюжины детей. Знает она таких типов. Ей просто тошно делается при мысли, что он добьется своего, а эта полоумная старуха Дэнвил еще подстрекает бедную девушку, которая должна была бы жить в свое удовольствие и наслаждаться молодостью, как делала она, миссис Хопкинсон, когда была в ее возрасте, вместо того чтобы привязывать себя к мужчине, который ей в отцы годится. Она-то знает, каково это — совершить подобного рода ошибку, и ведь не каждому везет так, как повезло в свое время ей.
Петтигрю, которому оставалось лишь предположить, что везение миссис Хопкинсон состояло в том, что мистер Хопкинсон благоразумно решил покинуть сей мир достаточно рано, ограничился нечленораздельным бормотанием, чтобы не выдать себя. В глубине души он не мог не признать, что суждения Веселой Вдовы, пусть иначе выраженные, были недалеки от его собственных недавних мыслей. Он не считал себя вправе для восстановления душевного покоя миссис Хопкинсон ознакомить ее с доказательством вдовства Филипса и, когда она стала наседать на него, требуя, чтобы он высказал свое мнение, уклонился от ответа, заметив лишь, что мисс Браун еще ни к кому себя не привязала.
На самом деле пока невозможно было определить, решила ли уже мисс Браун связать свою жизнь с жизнью Филипса или нет. Зато его намерения были очевидны, равно как и энергичная поддержка их со стороны мисс Дэнвил. Даже родная мать не могла бы поощрять сына к сватовству с большим энтузиазмом. Миссис Хопкинсон, по натуре не склонная к деликатности, демонстрировала свое неодобрение открыто. И только планы мисс Браун оставались загадкой. Всегда спокойная и тихая, она выглядела одинаково безмятежной и довольной независимо от того, пребывала ли она в одиночестве, находилась ли в обществе Филипса, мисс Дэнвил или, как бывало чаще всего, их обоих. Казалось, она невозмутимо терпит даже миссис Хопкинсон, хотя эта дама горько сетовала на то, что «ничего не может из нее вытянуть». Петтигрю восхищался самообладанием мисс Браун. Он даже начал думать, что на самом деле она способна постоять за себя гораздо лучше, чем можно предположить.
Однажды вечером Петтигрю решил, что ему невмоготу больше выносить атмосферу, царившую в «Фернли». У него был утомительный день. Начальник управления проявил особую несговорчивость в отношении поправок, с помощью которых Петтигрю надеялся внести хоть какое-то подобие логики в дикую систему последних инструкций, регулировавших сбыт мелкой продукции. Мисс Дэнвил вспомнила о своих чайных обязанностях только минут через пять после того, как начал невыносимо пронзительно свистеть ее новый чайник. Сообщения с театра военных действий оказались угнетающими. И вот теперь в разгаре была очередная вечерняя сессия в гостиной. Заговорщики сгрудились в одном углу, горячо обсуждая какое-то новое абсурдное предложение, внесенное Иделманом. Их беседа время от времени прерывалась взрывами смеха, сопровождавшегося многозначительными взглядами в направлении мисс Дэнвил и менее осмысленными шиканьями. Мисс Дэнвил, беззвучно шевеля губами, была погружена в свою книгу, от которой лишь изредка поднимала глаза, чтобы бросить одобрительный взгляд на мисс Браун и Филипса, рядком сидевших на диване, почти не разговаривавших, но явно довольных обществом друг друга. Когда дверь открылась, впустив миссис Хопкинсон, Петтигрю решил, что пора действовать. Аккуратно, бочком обойдя ее, он выскользнул в прихожую, снял с крючка шляпу и пальто и вышел из дома.
«Что мне сейчас необходимо, — сказал он себе, на ощупь пробираясь по неосвещенному тротуару, — так это выпить». С удивлением он осознал, что не делал этого уже давно. В атмосфере Марсетт-Бея было нечто монашеское, что сдерживало его жажду. А может, дело было в том, что он пока не нашел никого, с кем ему действительно хотелось бы выпить. Но какова бы ни была причина, сейчас он чувствовал, что момент настал.
На углу Хай-стрит Петтигрю остановился. Прямо напротив находился «Белый олень». Он точно знал, что в этот час бар набит шумной молодежью из управления, а в нынешнем своем настроении не желал видеть никого из своих коллег. Обстановка в «Короне», располагавшейся чуть дальше по улице, будет не намного лучше. Что же оставалось? Он припомнил, что где-то в переулке слева как-то заметил вывеску маленького паба «Бойцовый петух». «Неужели петушиные бои все еще практикуются в этих краях?» — удивился тогда он. Теперь ему пришло в голову заглянуть туда, если, конечно, удастся отыскать паб в темноте. Тихое местечко, куда ходят лишь местные завсегдатаи, — на случайного посетителя там будут смотреть с подозрением и постараются подчеркнуто игнорировать его. В теперешнем настроении это было именно то, что ему требовалось.
Ознакомительная версия.
