ей доктор Макклур такую же помаду, какую она видела у Сузи Хотчкисс. Мистер Хотчкисс привез Сузи из Парижа замечательный набор косметики. Она три раза провела пальчиками по губам и затем положила новый слой помады. Поцелуи Дика несколько сломали линию ее губ, и он так и не дал поправить ее. Если верить рекламе, то помада не должна размазываться, однако она размазалась. Ева решила больше не покупать помаду этой фирмы.
Потом она подошла к окну и взглянула на дремавший в послеполуденном солнце японский садик.
На окнах были железные решетки. Бедная Карен! И зачем она, как только купила этот дом, поставила на все окна железные решетки? Взрослая женщина! Это просто какой-то абсурд! Она почему-то всего боялась в Нью-Йорке. И зачем тогда было уезжать из Японии?
Ева бросилась на одну из изящных японских кушеток. В комнате стояла уютная тишина: самое подходящее место для мечтаний. В саду щебетали птички. Гостиная и спальня Карен были расположены в задней части дома, окнами в сад, и детские крики только чуть слышно доносились из сквера на площади… Как приятно помечтать о Ричарде, о том, как они поженятся. Еве очень захотелось, чтобы в этот момент Ричард, ее милый Дикки, оказался здесь в ее объятиях. Бедняжка Дик. Он так огорчился, когда она убежала от него. Как ребенок, у которого отняли шоколадку.
За дверью в спальне не слышалось ни единого звука. Ева взяла со столика первую попавшуюся книгу и начала лениво перелистывать страницы.
В 17.30 по нью-йоркскому времени «Пантия» спокойно разрезала воды океана. Темнело. Доктор Макклур лежал в кресле на палубе и смотрел на тонкую полоску горизонта, постепенно темнеющего на востоке.
Верхняя палуба была почти пуста, все ушли переодеваться к обеду. Только один высокий молодой человек в пенсне и в полотняном кепи прогуливался по палубе. Изредка он останавливался и, облокотившись на перила, бросал укоризненные взгляды на спокойное теперь море.
Когда он проходил мимо доктора Макклура, его зеленое лицо слегка пожелтело.
— Доктор Макклур!
Доктор повернул голову и некоторое время, не узнавая, рассматривал молодого человека.
— Вероятно, вы меня не помните, — сказал молодой человек. — Мое имя Квин. Мы встречались с вами в мае этого года на приеме у вашей невесты на Вашингтон-сквер.
— Ах, да, — с кроткой улыбкой сказал доктор Макклур. — Здравствуйте! Как путешествие? Нравится?
— Нет, знаете ли…
— Да. Со мной то же самое. Начиная с самого Саутгемптона. Морская болезнь. Мой желудок никогда не переносил океана.
Мистер Квин сделал отчаянную попытку улыбнуться.
— Знаете, у меня то же самое. Чертовски мучаюсь. Если у меня такой же вид, как у вас, доктор…
— Да, вероятно, такой же, — проворчал доктор Макклур. — Вот что значит морская болезнь. Это мои родственники отправили меня в Европу. Не могу сказать, чтобы я чувствовал себя сейчас значительно лучше, чем до поездки.
Мистер Квин пробормотал:
— А меня отец. Фактически он отправил меня насильно. Вы знаете, он инспектор Квин из Полицейского департамента. Если я и чувствовал себя в Европе немного лучше, чем до поездки, то обратное путешествие перечеркнуло все.
— Слушайте. Вы ведь, кажется, автор детективных романов? Я теперь вспомнил. Садитесь, мистер Квин, садитесь. Сам я не читал ваши романы — я терпеть не могу подобных вещей, — но все мои друзья…
— Вероятно, написали обо мне кучу недовольных писем, — вздохнул Эллери Квин, опускаясь в соседнее кресло.
— Я не то хотел сказать, — поспешил поправиться доктор Макклур. — Я вообще не люблю этот сорт литературы, я отнюдь не имел в виду лично ваши произведения. Вечно подтасовывают научные данные. Вы, конечно, понимаете, что я не хочу этим оскорбить вас.
— Да, понимаю, — печально проговорил мистер Квин.
На него сильное впечатление произвела перемена, произошедшая во внешнем облике доктора. Его полное, суровое лицо осунулось, а одежда буквально болталась на сутулых плечах.
— Я вас что-то до сих пор не замечал на пароходе, — сказал доктор. — Хотя почти все время проводил в этом кресле.
— Я ужасно страдал от морской болезни. Все, на что я был способен, это стонать в своей каюте и грызть сухие сэндвичи с цыплятами. Долго были за границей, доктор?
— Около двух месяцев. Разъезжал по столицам, смотрел, что у них там сделано. Остановился в Стокгольме повидаться с людьми из Наградного комитета. Извинился, что не мог приехать раньше. А они вполне приличные люди, я имею в виду размер премии.
— Я слышал, — улыбнулся Эллери, — вы передали чек вашему институту?
Доктор Макклур кивнул. Некоторое время они сидели молча, любуясь морем. Наконец Эллери спросил:
— А мисс Лейт с вами?
Он должен был повторить вопрос, так как доктор сразу не ответил.
— Что? Ах, извините, — ответил доктор. — Нет, Карен в Нью-Йорке.
— По-моему, морское путешествие принесло бы ей большую пользу, — сказал Эллери. — В мае она выглядела очень плохо.
— Да, она очень устала.
— Обычное утомление после выпуска очередной книги, — вздохнул Эллери. — Но вы, люди науки, и не представляете себе, сколь тяжела эта работа. А какая прелесть «Восьмое облако». Как изделие из нефрита.
— Не могу судить о трудности вашей работы, — сказал доктор с усталой улыбкой. — Я ведь патолог.
— Ее знание восточной психологии просто изумительно. И какая изящная проза. Не удивительно, что она теперь так утомлена. Вероятно, похудела.
— Она вообще несколько анемична.
— И слишком чувствительна?
— В основном нервы, — сказал доктор.
— Тогда почему же она не поехала с вами?
— Что? — вспыхнул доктор Макклур. — О, извините, я…
— Я вижу, — улыбнулся Эллери, — вы предпочитаете остаться в одиночестве?
— Нет, нет, сидите, пожалуйста. Просто я немного устал. Собственно, никаких секретов нет: Карен просто чрезвычайно робка и застенчива. Это стало почти манией. Боится воров и прочее.
— Я заметил, что все окна у нее закрыты железными решетками, — сказал Эллери. — Конечно, подобная обстановка удручающе действует на психику человека. Вероятно, это результат ее долгой жизни в Японии. Никак не может идти в ногу с американским образом жизни.
— Да, не приспособилась.
— Я слышал, что она ни разу не ночевала вне дома. Все свое время проводит в доме или в саду.
— Да.
— Она напоминает мне Эмили Дикинсон. Можно предположить, что в жизни мисс Лейт была какая-то трагедия.
Макклур повернулся к Эллери, слегка приподнялся в кресле и внимательно посмотрел на него.
— Почему вы так говорите? — спросил он.
— А разве… разве что-нибудь было?
Доктор снова опустился в кресло и закрыл глаза.
— Да… кое-что было. Много лет тому назад.
— Семейное? — предположил Эллери, сгорающий от ненасытного любопытства.
— Сестра. Эстер. — Доктор некоторое время помолчал. — Я знал их обеих
