Она смотрела мимо него, на улицу, где гулял теплый ветер, чувствуя, что за этот месяц постарела на много лет.
— Прошу тебя, уходи. Не надо сцен.
— Подожди, я еще тебе не такое устрою.
— Только не сейчас.
— Нет, сейчас.
— Ты с ума сошел.
— Да, сошел.
Она прислонилась к косяку двери, глубоко вздохнув от отчаяния и бессмысленности всего происходящего.
— Ох, Годфри, как бы я хотела покончить с тобой навсегда… Ты себе не представляешь… Каково мне, по-твоему, когда ты вламываешься в дом?
— Сейчас, — повторил он.
— Сейчас без четверти пять. Через полчаса может вернуться Уилфред.
— Ну и пусть возвращается.
В ее глазах вспыхнули злость и страх.
— Нет! Говорю тебе, это невозможно! Где твой здравый смысл? Давай… давай условимся. Может быть…
— Сейчас. — Он ногой захлопнул за собой дверь.
Она пригрозила:
— Если ты притронешься ко мне, я позвоню в полицию.
— Давай звони.
— Годфри! Подумай! Что на тебя нашло? Может, завтра?
— Нет, сейчас, — повторил он.
Она сделала движение к телефону, стоящему в прихожей, но он преградил ей путь. Она повернулась и побежала по лестнице на второй этаж, где стоял второй телефон, но он ворвался внутрь. Он поймал ее, когда она схватила трубку, обнял сзади; они упали вместе, с размаху, но он очутился внизу, и его мускулистое тело не ощущало боли. Он начал целовать ее, жадно, безудержно, словно изголодавшийся по еде дикарь. Она приподнялась на колени, ударила его, и он рассмеялся и опять повалил ее на пол, его руки умело ласкали ее, будили чувства, ослабляли волю. Она снова попыталась вырваться, и на этот раз он отпустил ее, увидев, что сопротивление уменьшилось. Он тоже поднялся и подтолкнул ее к спальне.
Она сопротивлялась всю дорогу, но не с таким неистовством, как в первые минуты. Он начал бормотать что-то невнятное, сходившее у него за нежности, поскольку догадывался, что и в этом бою его ждет победа.
Всю неделю Энджелл чувствовал себя неважно. Его мучали непонятные боли, ставшие уже привычными, тревожило сердце и давление. Вот уже несколько месяцев терзало беспокойство, а теперь он еще перегружал свой организм и в другом отношении. Обычная история: немолодой мужчина женится на юной девушке и в результате довольно рано умирает — кому это неизвестно? Энджелл с раздражением припомнил ту коротенькую лекцию, которую прочел ему Матьюсон с год назад, утверждая, что чем меньше человек копается в себе, тем лучше ему живется, и что небольшие заботы идут ему только на пользу. Что за вредную чушь несут доктора! Дают советы направо и налево безо всякого чувства ответственности. Ему хотелось пойти к Матьюсону и сказать: «Послушайте, я выполнил ваш совет, и посмотрите, какая заварилась каша! Да вас следует запрятать в тюрьму!»
Он усердно занимал себя работой, но работа не приносила ему радости, а от его плохого настроения страдала не одна мисс Лок, но вся контора. Тот факт, что дела его шли в гору как никогда прежде, не утешал его. Даже то, что противники строительства города-спутника в Хэндли-Меррик потерпели в первой инстанции поражение, и то не ободряло его.
Аппетит и тот испортился, он стал более разборчивым и привередливым в еде и сегодня задолго до конца работы стал подумывать, не отправиться ли ему в клуб, но отверг эту идею, вспомнив, что ему может приготовить Перл: горячие тосты с маслом и клубничным джемом, а потом, наверное, блинчики. Он нуждался в утешении. Если повезет и Перл окажется дома, он мог на него рассчитывать.
Даже в теперешнем своем болезненном состоянии он не захотел брать такси и только в половине шестого медленным шагом добрался до Кадоган-Мьюз.
Первое, что бросилось ему в глаза, была приоткрытая входная дверь. Виноват плохой запор, когда сильно хлопаешь дверью, это случается — весьма опасное дело, о чем следовало напомнить Перл, позаботиться о починке. Может, ее нет дома?
В прихожей опрокинута настольная лампа у телефона. Уж не воры ли? У него екнуло сердце. Позвонить в полицию. Номер 999. Но сначала следует все досконально проверить.
— Перл! — негромко позвал он.
Он опасливо заглянул в гостиную, где все, казалось, было на месте. Кухня… Видно, что ей недавно пользовались. Мука и тесто на столе, электрическая духовка включена, внутри пусто. Он выключил духовку. Непохоже на аккуратную Перл…
Шум наверху. Ее спальня над кухней. Может быть, она за чем-нибудь пошла наверх? Не следует беспричинно волноваться. Он снова включил духовку. Усилием воли подавил сожаление по поводу ненужной расточительности, но она может рассердиться, если духовка нужна ей для…
Голоса. Наверху или у соседей? Он не помнил, чтобы соседей было когда-нибудь слышно.
На улице залаяла собака. Затем наступила тишина. Весь его аппетит, потребность желудка в масле и сладком джеме улетучились, сменившись отвращением и тошнотой. Он осторожно прошел через заставленную мебелью гостиную, вышел в переднюю, поставил на место лампу, поднял телефонную книгу и разгладил смятые страницы. Уронили или сбросили на пол том на буквы А — Д. Он начал подниматься по лестнице.
Как все люди крупного телосложения, он мог двигаться очень тихо, даже теперь, когда чувствовал, что потеет и начинает дрожать. Проклятая собака. Из дома № 35 напротив. Никакой дисциплины. Он вошел к себе в спальню. Дверь в соседнюю спальню была закрыта, но оттуда слышалось какое-то движение. Не голоса, а движение. Это Перл. Кто там еще может быть? Воображение было причиной всех его болезней.
Он даже не заметил, что взял с собой наверх портфель, и теперь положил его на стул. Он захватил с собой кое-какие бумаги, чтобы вечером поработать дома. Он хотел освежить в памяти дело Роулинза против Уикэма и другие подобные дела. Он приготовился облегченно вздохнуть. И тут раздался смех Годфри.
Энджелл споткнулся и чуть не упал. В желудке все перевернулось, словно он принял дозу яда. Повторение кошмара в усадьбе Меррик. Этого он не выдержит. Он лишится рассудка или с ним случится удар. Подвергнуться нападению в собственном доме… Удары по лицу, в грудь…
Он ухватился за спинку кровати, ожидая, пока пройдет тошнота. Голос Перл. Шум в ушах мешал ему разобрать слова. Она говорила вполголоса, озабоченно, почти умоляюще.
В случае, если человека склонили заключить договор, введя в заблуждение, он имеет право расторгнуть договор, а не только требовать внесения необходимой поправки. Именно так. Роулинз против Уикэма. Жизнь. Его собственная жизнь. Закон. Закон и порядок. Вот на чем строилась его собственная жизнь. Толкование прецедентов, позволяющее людям жить в мире с окружающими. Жить в согласии, основанном на законах. Он принялся шарить в кармане, неуклюжими пальцами нащупал ключи, перебрал их, словно слепой. Длинный, узкий, с двумя зубчиками. Наконец нашел, сунул в замок, отпер сейф. Снова принялся шарить, на этот раз в глубине сейфа, среди документов, списков цен, завещаний, обнаружил револьвер, размотал тряпку, помня, что он заряжен с прошлого раза. Затем повалился на стул, револьвер зажат в бессильно повисшей руке. Он не мог защитить свою честь — для этого ему не хватало мужества, — он не мог защитить свою жизнь. Еще одно нападение — и он умрет от шока. Если у него хватит силы нажать на курок, ему придется защищать свою жизнь.
Но если он будет сидеть тут, не двигаясь, до ухода Годфри, то вряд ли ему придется защищаться. Сидеть не двигаясь. Никто из них сюда не зайдет. Пусть они ублажают свою похоть. Пусть они катаются и совокупляются на его хэпплуайтовской кровати. В последний раз. Это никогда больше не повторится. Когда Годфри уйдет, он разоблачит Перл. Разоблачит ее в последний раз и сегодня же выставит на улицу. Это единственный выход. Он проявит твердость. Одиночество и то лучше подобного унижения. Он вернется к своим книгам и картинам, к надежности законов. Все, что угодно, лучше, чем это…
Опять голос Перл с ноткой мольбы. Может, Годфри навязал ей свое присутствие, силой принудил ее? О, заблуждение! Довольно заблуждаться. Ни одна женщина не позволит, чтобы… Она позовет на помощь, позвонит в полицию, закричит. Бессмысленно пытаться себя обманывать…
И все-таки открытая дверь, опрокинутая лампа, прерванное приготовление ужина. И Маленький Божок. Этот наглый Маленький Божок, будь он навеки проклят! Способный подчинить себе чужую волю, преступить границы нормального человеческого поведения. Дикарь на свободе. Дикарь в цивилизованном обществе, децивилизующий всех, с кем он сталкивается.
Этот пес снова лает. Его следует пристрелить. Внезапно лай прекратился, и снова раздался смех Годфри. Уилфред затрясся, будто в лихорадке. Будто в лихорадке, пот стекал у него со лба. На чьей бы стороне ни была правда, он не способен взять на себя функции правосудия. А что если прокрасться вниз, позвонить в полицию? Но он знал, как долго их придется ждать. Годфри услышит звонок, и начнется скандал, которого Уилфред боялся больше всего.
