Ирина АРБЕНИНА
ЧЕРТОВА БАБА
Пароход сбавил скорость, медленно пробираясь между островами, и холодный ветер сразу стих, превратившись в ласковый теплый ветерок. Он лениво шевелил край длинной черной застиранной юбки послушницы Ефимии, обрадовавшейся теплу: она нежилась на солнышке, расположившись на средней палубе под окном своей каюты. Частые командировки явно не шли на пользу ее здоровью… Переезды, сквозняки… Но кто же будет кормить обитель? Должность Ефимии в монастыре так и называлась «кормилица». В старину на монастыри жертвовали купцы… Тем сестры и питались, тем и жили. И купцов тогда было много, и монастырей.
Нынешние купцы, то бишь бизнесмены, не то чтобы были жаднее или беднее дореволюционных, но многие были просто не в курсе. И собственно, роль Ефимии в том и заключалась, чтобы являться непросвещенным и напоминать об обязанностях, которые, конечно же, должны нести те, кто живет в миру.
Причем действовала скромная послушница обычно не по расчету, а по вдохновению. Когда в монастырской трапезной она вдруг за ужином застывала с не донесенной до рта ложкой над тарелкой с картофельным пюре, сестры понимающе кивали головами: Ефимию озарило! Придумала! Придумала, к кому поехать и кого попросить пожертвовать монастырю на пропитание.
Еще не так давно Ефимия просто ходила с ящичком для пожертвований по улицам и собирала подаяние. Потом усложнила задачу: стала заходить в храмы и просить у батюшек пожертвовать на монастырь, а потом ей пришло в голову, что можно озадачить такими просьбами и мирских. Так начались ее поездки.
По сути дела, все эти «командировки» Ефимии, ее поистине ювелирные операции по добыванию денег на прокорм обители, были вдохновенными импровизациями, правда, подкрепленными уже некоторым опытом и расчетами. Так, она уже знала, что не следует заранее договариваться с потенциальным спонсором по телефону, предупреждать о своем визите и раскрывать суть дела: следует явиться как снег на голову. Все случаи, когда она предупреждала о своем визите, обычно заканчивались неудачей: ей либо отказывали, либо пожертвования были ничтожны. Всякие «неверующие» секретари, референты и прочие советчики сеяли зерно сомнения в душе своего начальника, которого Ефимия желала обратить на путь истинный, и отговаривали от доброго дела.
Главное для Ефимии было — встретиться и поговорить с самым главным, с тем, кто решает, потому что сами начальники обычно Ефимии никогда не отказывали. Ну а уж потом… Дела обычно у жертвователей шли после посещения Ефимии так хорошо, что они становились постоянными добровольными спонсорами обители.
Вот и нынче Ефимия плыла из волжского города, где очень удачно провела переговоры с директором крупного автомобильного завода… В результате этой встречи завод пожертвовал монастырю «Газель». Очень удобный и экономичный автомобиль — именно то, что нужно монахиням для хозяйственных разъездов.
Недаром умные люди наставляли Ефимию перед отъездом, объясняли: «КамАЗ» вам, сестры, не нужен. Просите «Газель».
На душе у Ефимии было тепло и радостно. Дела шли неплохо: путь, который они с дочерью избрали шесть лет назад, был правильным и их прозрение чудесным.
Когда дочка Валентины Петровны, так прежде в миру звали послушницу Ефимию, провинциальная девочка-отличница в четвертый раз не поступила на истфак МГУ, Валентина Петровна поняла, что своими силами ей не справиться.
По-видимому, у девочки началась тяжелейшая депрессия, которая могла закончиться неизвестно чем… Жанна перестала почти разговаривать, замкнулась в себе. И кто ведает, какой мрак и отчаяние были у нее тогда в душе. Не она первая: такие неудачи на пороге юности, когда человеку так нужен успех, ломали многих наивных провинциальных отличниц, наставляемых своими не менее наивными учителями: «Ну, если не такой умнице, как ты, Жанночка, учиться в университете, то кому?!»
Но, видно, озарило тогда Валентину Петровну — она зачастила вдруг в церковь. Батюшка попался очень добрый и отзывчивый, он внимательно слушал ее горькие рассказы о дочери и, наконец, сказал: видно, таков путь твоей Жанны — ей двадцать четыре года, она не крещена, не искушена миром… Приведи.
Валентина Петровна хорошенько помолилась перед разговором с дочерью — и — о, чудо! — Жанна согласилась пойти в церковь сразу.
«Какая умная у вас дочка — говорить с ней одно удовольствие», — хвалил Жанну батюшка, и сердце Валентины Петровны преисполнялось гордостью. После четырех лет унижений и неудач, этих ужасных приговоров, которые, по сути, выносили ее дочери университетские экзаменаторы, похвалы батюшки были для материнской души как целебный бальзам.
Так Жанна крестилась — и почти сразу же после этого ушла в монастырь.
К тридцати двум годам Жанна прошла путь от послушницы до благочинной.
Монахиня, инокиня и, наконец, настоятельница. Прошла через все виды послушания: работала в коровнике, готовила сыры — одна из самых тяжелых работ! — спала в гробу. Как ни удивительно, но был и такой вид послушания…
Постучала как-то раз Ефимия в келью к дочери — никто не открывает, да еще в ответ какое-то странное сопение.
Она испугалась и ну опять стучать: «Что случилось? Почему ты не открываешь?» И вдруг в ответ недовольный голос Жанны: «Да подожди ты! Я из гроба никак не могу вылезти…»
Дверь наконец открылась, и Валентина Петровна ахнула: посреди кельи стоял настоящий гроб! Оказывается, Жанне назначили новое послушание: целый месяц она должна была спать в этом гробу.
Нужно это было, по мнению тех, кто назначал такое послушание, для того чтобы мысль о смерти перестала пугать будущую монахиню, стала для нее привычной; а всякие символы смерти, пугающие обывателя, более не смущали.
Так оно все и случилось: к гробу, стоящему в келье, в итоге, привыкли, как и к остальной скудной мебельной обстановке. А в конце концов, и вовсе стали вешать на него мочалки после бани — посушить.
Ко всему человек привыкает.
Теперь у Жанны был свой монастырь, в котором жили сорок сестер.
Когда-то мать и дочь спали в одной келье, голова к голове, смиряли гордыню, но уже ожидалось, что к осени будет готов для молодой настоятельницы дом с водопроводом и отоплением.
Сама же Ефимия, чтобы не смущать свою высокопоставленную дочку, служила теперь в другом монастыре.
На его благо она и ездила теперь в свои «командировки».
В общем, все шло совсем неплохо. И Валентина Петровна — Ефимия часто вспоминала, как ее мамочка когда-то, бабушка Жанны, перед тем как испустить последний вздох, произнесла странную фразу: «Арбузы дают на улице Гагарина».
Смысл ее Ефимия поняла значительно позже, уже несколько лет спустя после того, как маменька была похоронена… Монастырь, в котором стала настоятельницей ее Жанна, находился именно на улице Гагарина.
Вот такое прозрение посетило маменьку перед смертью. А Жанночка тогда еще училась в школе, и никому и в голову прийти не могло, что когда-то она станет настоятельницей монастыря и найдет свою счастливую судьбу на улице Гагарина.
Обо всем этом и размышляла благостно настроенная послушница Ефимия, возвращаясь из волжского города на пароходе к себе домой, в обитель, после столь удачных переговоров с директором автозавода.
Однако так устроен мир, что человек никогда не останавливается на достигнутом, и Ефимию понемногу уже захватывал азарт новых планов. Тем более что денег на восстановление обители нужно было ох сколько!
По теплоходному радио прозвучало приглашение на обед. Ефимия перекрестилась и отправилась «вкушать».
Уху на теплоходе готовить не умели, даром что ходил он по Волге. Пюре было водянистым и с комками…
Конечно, оно и в сравнение не шло с их фирменным поистине великолепным монастырским пюре. Тем самым знаменитым картофельным пюре, о котором не сведущие люди, впервые попробовав, обычно говорили: «Какая вкуснота! Наверное, на молочке? Скоромное?»
Никакого молочка, сестры! На картофельной. горке растительным маслом Ефимия рисовала крест, потом творила молитву, и дальше пюре взбивалось до необыкновенной вкусноты и воздушности.
Но на кухне теплоходного ресторана, видно, давно уже не читали молитв.
«Минус один», — пробормотала Ефимия, оценивая мастерство ресторанного повара.
И вдруг она замерла. Вдруг ее осенило…
Скромная послушница Ефимия вдруг подумала, что если уж она доберется до Москвы на теплоходе, то там…
Можно бы там и задержаться! Задержаться и навестить кое-кого. Навестить и напомнить… Напомнить кому следует, что должно делиться! А уж потом, из Москвы, повидав этого «кого следует», можно и к себе домой.
О, это был тот самый случай вдохновения, когда послушница застывала с не донесенной до рта ложкой.
После обеда Ефимия вернулась в свою каюту. Покопалась в записной книжке, нашла адресок, телефон… Однако решила заранее не звонить. Она знала, что ей ответит секретарь… Ох, уж эти секретари — вечная преграда между Ефимией и жертвователями!
