Андрей Константинов - Тульский–Токарев. Том 2. Девяностые

…В начале последнего десятилетия XX века в Питере окончательно пробудилось дремавшее Лихо. А когда Лихо просыпается — наступает, как известно, пора лихолетья. Собственно говоря, пора лихая наступила не только в Ленинграде, но и во всей некогда могучей империи, доживавшей свои последние месяцы. Однако то, что происходило в Питере имело особый смысл для всей страны. Москва, она, понятное дело, всегда жила на особицу от России, Провинция и не пыталась понять странный и вымороченый столичный уклад, а потому и не тянулась за Белокаменной. Ленинград же, как ни странно, был любимее и социально ближе для остальных советских городов. Поэтому, когда кровавая карусель бандитско-уголовного беспредела начала раскручиваться в Городе Трех Революций — стало ясно, что по питерскому примеру в самом скором времени кровушкой умоется и вся страна…

Уже в самом начале девяностых, когда бандиты еще ездили на стрелки с часто отказывавшими ППШ времен Отечественной войны — стрельба из огнестрельного оружия перестала быть чем-то чрезвычайным. Стремительно росло число убитых в странной, никем не объявленной войне за собственность — а на любой войне люди постепенно привыкают к смерти и перестают на нее реагировать так, как реагировали в мирное время. И многие, очень многие тогда ошиблись, полагая, что главная цель в новых условиях — это выжить, выжить любой ценой — и физически и социально. Многие решили, что это — самое важное и трудное, кто справится с этой задачей (не стесняясь в средствах) — тот и Герой… (не стесняясь в средствах). И лишь спустя почти десятилетие в стране, с трудом избавлявшейся от угара всеобщего остервенения, начали осторожно говорить о том, что подлинный героизм проявляли те, кто изо всех сил пытался остаться нормальным человеком, несмотря даже на то, что и их Судьба подтаскивала к кровавой мясорубке, работе которой, казалось, не будет конца…

Старший лейтенант милиции Артур Тульский пребывал в неплохом настроении, поскольку имел приятные планы на вечер. Он закинул ноги на свой рабочий стол, закурил и только было собрался предаться мечтаниям, как в кабинет к нему влетел злой как черт Витя Ткачевский — с недавнего времени зам. по УР начальника 16-го отделения милиции.

— Тульский! — заорал Витя.

— Й-й-я! — бодро откликнулся Артур, не меняя позы.

— Тульский! — угрожающе продолжил Ткачевский. — Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты с макаровскими жуликами вопрос решил?!

— Много раз, — скорбно признал Артур и со вздохом опустил нижние конечности на пол.

— Ну так решай, наконец!!!! — заверещал Ткачевский. — От терпил отбою нет — твоя же земля, между прочим! Бери кого-нибудь, да хоть Харламова, — и дуйте в магазин, вправляйте мозги! Чтоб границу, твари, не переходили. У нас своего говна под подбородок! Понятно?

Понять «боевой приказ» было не мудрено. Территория, обслуживаемая Тульским, заканчивалась Съездовской и Первой линией. Чуть дальше — уже на «земле» 30-го отделения, на набережной Макарова, — располагался магазин «Внешпосылторг», в простонародье — «чековая Березка». Конкурировать с этим магазином по престижности и ассортименту могли только валютные «Березки», да знаменитый «Альбатрос», где отоваривались советские моряки на так называемые «боны». В магазине же «Внешпосылторга» разные импортные дефицитные товары можно было купить за странные деньги — за чеки этого самого «Внешпосылторга».

Схему советское государство придумало довольно мудреную: если гражданин СССР умудрялся пробиться за рубеж и выполнял там мирный или военный «интернациональный долг», зарабатывал иностранную валюту, то вся она шла не на руки гражданину, а на счет во «Внешторгбанке». Там эта валюта пересчитывалась в некие виртуальные «инвалютные рубли», которых никто никогда не видел, но которые после определенного пересчета можно было получить в виде чеков «Внешпосылторга». А уж на эти чеки и можно было скупать дефицит в специальном магазине. По официальным правилам и инструкциям отовариваться в магазинах «Внешпосылторга» могли лишь люди, честно заработавшие свои чеки. Однако… Ежу понятно, что коль скоро в обычных советских магазинах джинсы и приличные кроссовки было не достать, то очень быстро появилась устойчивая прослойка паразитов (будущих коммерсантов), которые принялись скупать чеки у законных владельцев по цене 1:2, приобретать на них дефицит и перепродавать его втридорога. Дело в том, что официально советский специалист, потрудившийся за рубежом, мог обменять свои чеки на обычные «деревянные» рубли лишь в неинтересном соотношении 1:1.

В общем, паразиты копошились вокруг магазина на Макарова целыми днями и довольно скоро спелись с персоналом, который тоже не собирался вкалывать за сто двадцать деревянных в месяц. Дальше — больше: через некоторое время была частично скуплена и местная «лягавка», то есть 30-е отделение милиции, в котором раз в полгода разражались дикие скандалы после служебных проверок по поводу нездоровых связей. Местный отдел и городское управление БХСС перевербовали всех скупщиков и общими усилиями отгоняли от магазина заезжих гастролеров, желавших также нажиться на замечательной кормушке. В общем, сначала всем было хорошо — менты, перекупщики, продавцы и приезжие из загранки общались в любви и согласии, «тихо и богобоязненно», и жалоб никуда ни от кого не поступало.

Но человеку сколько ни дай — все мало! И перекупщики со временем открыли для себя новую золотую жилу, когда доперли, что законных владельцев чеков можно кидать — и практически безнаказанно. Дело в том, что на чеке имелось государственное клеймо: «продаже не подлежит» — то есть обменять его можно было лишь один к одному, а все прочее автоматически становилось спекуляцией! И тут же возле магазина появились кидалы, умело манипулировавшие языком и пальцами, — и вернувшийся из загранки народец стал частенько при неформальном обмене получать за чек не два рубля, а рубль — ну прямо как от государства! Естественно, потерпевшие с воем бросались в 30-е отделение, где местные опера им говорили:

— Обождите, обождите, чек стоит рубль?

— Рубль, — кивали облапошенные.

— Вам сей рубль уплачен?

— Уплачен…

— Так что ж вы тогда уголовный розыск тревожите?! Вот если вам куклу втюхают или всунут за тысячу чеков сто рублей мелкими купюрами — тогда и приходите! Мы тогда этих супостатов в Сибирь законопатим… Да, кстати, а где вы работаете? Ах, в институте «Гипроникель»… И что, много в вашем институте желающих слетать на Кубу, чтобы подзаработать?

— Ох, много.

— Ну так и идите… к себе в институт! А то зашлем вашему руководству представление о том, как вы пытались спекуляцией заниматься… Чек-то продаже не подлежит.

Обманутые выходили из 30-го отделения, как после ледяного душа. А тамошние опера и вовсе оборзели вскорости — посоветовали ломщикам отводить лохов на предмет развода за двести метров от магазина, туда, где уже не их земля — чтоб можно было, вообще не морочась, терпил в шестнадцатое отфутболивать. Конечно, не все сотрудники занимали такую позицию ради корысти — но у них была четкая установка на «отбой» заявлений, да и формально сделка «один-один» действительно была честной…

Знавшие все эти нюансы скупщики и кидалы жирели и наглели, по магазину ходили вальяжно, нехотя отвечая на вопросы жаждущих поменять чеки — то есть как бы уже они делали одолжение. Артур Тульский мало вникал в процессы на набережной Макарова, опыта и наглости оперов «тридцатки» у него не было, поэтому когда в 16-е повалили заявители, он поначалу встал на их сторону. Но Витя Ткачевский очень быстро объяснил ему, что их отделению весь этот геморрой, портящий показатели, — не нужен, и потребовал решительно разобраться с мошенниками, нарушающими границу — мол, пусть «тридцатка» сама свое говно расхлебывает. А у Артура все руки не доходили… А Витя все требовал…

На этот раз Тульский понял, что начальник дошел до «критической точки кипения», вздохнул и кликнул себе в подмогу Степу Харламова. Харламов Степа, недавно перешедший в милицию из внутренних войск, характером обладал добродушным. Он мог подолгу терпеть насмешки и ор вокруг себя, но после определенной фразы тягуче, по-зэковски плевал себе под ноги и говорил «О как!» — это был уже нехороший сигнал, после которого те, кто не был знаком со Степой, очень сожалели о своем неправильном поведении.

…В магазине на Макарова Артура и Степу в лицо никто не знал. Оперативники быстренько огляделись, сориентировались в расстановке фигур и выбрали самых отожравшихся — а ими оказались известные кидалы Саша Лерп и Юра Швед.