Тульский почти ничего не понял из потока обрушившихся на него слов и промямлил:
— Э-э-э… Светлана… м-м-м… Меня, кстати, Артуром зовут… Так вы говорите, что если статью грамотно написать — то нас и наградить могут?
— Вполне! — уверенно кивнула Света.
Тульский с сомнением почесал затылок:
— Вообще-то, нас, в основном, орденом Святого Ебукентия награждают — с закруткой на спине.
Теперь не поняла Светлана — но переспросить не успела, потому что на столе у Тульского зазвонил телефон. Артур одной рукой схватил трубку, а второй перевернул лежавшее перед ним заявление внучки Верейского — так, чтобы девушка смогла его прочитать. Света впилась глазами в прыгающие нервные строчки, а Тульский начал орать в телефон:
— И что?! А кого?! Все ищут литературно-художественное наследие… Никого… Я… — я общаюсь с прессой. Серьезно. Фотографируют для фронтовой газеты на статью «Он не оробел перед двумя немецкими танками». Да нет, серьезно… Так ты выясни сначала, какой труп, может, он сам — того… Ой! Ай!.. Ну и что, что в коридоре?.. Да ты что… Огурчики да помидорчики, Сталин Кирова убил, да в коридорчике!.. Ладно, все. Будет криминал — будет разговор!
Артур бросил трубку и посмотрел на девушку, взгляд его упорно съезжал с лица на круглые коленки:
— Прочитали?
— Прочитала… И как вы собираетесь… раскрывать?
Света перезакинула ногу на ногу, Тульский моргнул и раскололся:
— Да, собственно говоря… Мы, когда на квартиру Верейских приехали — там обнаружился гостивший у них племянник двенадцати лет, Гриня. Я с этим Гриней потолковал по душам и вот что выяснилось — пока дядя-злодей со взрослыми на кухне о высоком толковал, мальчик в прихожей залез в карман его пальто и вытащил оттуда фотографию «Полароид» с изображенной на ней девушкой, прямо скажем, без одежды. И вот на этой фотографии был написан некий телефон и красивое русское имя Маша. Фото Гриня не без внутренней борьбы (он, вообще, испугался и решил, что шум — по его поводу) отдал нам. Мы к Марии — а она: да, дескать, был такой, приходил, но мы, мол, плохо знакомы! Вот и вся недолга. Сейчас злодея ждут в ее хате, думаю, что к вечеру приведут. Никуда не денется, отдаст, подлец, достояние республики!
— Так просто! — чуть разочарованно протянула Светлана. Артур хмыкнул:
— Придется рассказать правду. На самом деле все происходило так: я шел по мокрому карнизу, держа в зубах пистолет Макарова, так как знал, что преступник дерзок и вооружен…
— Артур, вы что, меня за дуру принимаете?
— Виноват! Так, убираем Гриню и пишем: «в ходе глобальных оперативно следственных мероприятий при содействии сотрудников 7-го ГУВД…»
— 7-е УВД… — это как? — не поняла Света.
— Это «ноги»,[2] — окончательно запутал ее Артур и продолжил:
— …при поддержке сотрудников ГАИ и непосредственном курировании руководства главка…
В этот момент дежурный по местному телефону передал Тульскому, чтобы он связался с Токаревым. Артур быстро набрал номер:
— Тульский, Василий Павлович!
— Здорово, Артур! Взяли этого черта! Приезжий, из Красноярска… и действительно там историк какой-то… с ума сойти! Будь на подхвате — сейчас тушку подвезут!
— Есть! Журналистка вам нужна еще?
— Какая журналистка?
— Как какая… Светлана…
— Ты о чем?
Тульский мгновенно все понял и показал кулак Свете, начавшей медленно приподниматься со стула.
— Да шучу я, Василий Павлович, подумал просто — а может, это событие в прессе осветить?
— Артур, ты меня иногда пугаешь, — сказал после короткой паузы Токарев и повесил трубку.
Тульский сложил губы бантиком и молча посмотрел на Свету, девушка вздохнула, оправила юбку (так, что она задралась еще выше) и закатила минуты на две речь, адекватную явке с повинной.
— Чистосердечное признание смягчает вину, но увеличивает срок! — строго сказан в ответ Артур, а про себя подумал, что она просто молодец. Тем не менее он для блезиру выдал еще несколько строгих фраз о том, чем грозит нарушение режима секретности, и лишь потом сказал по-человечески:
— Позвони мне вечером — расскажу, что смогу.
Вечером Света позвонила — Тульский, кстати, неожиданно для себя даже дергался — а вдруг не позвонит? Услышав в трубке ее голос, Артур тут же обрел свое обычное уверенное нахальство:
— Ну-с, раскололи голубчика. Интересная мелодия насвистывается. Хочешь узнать?
— Хочу. Очень хочу, — несколько двусмысленно отозвалась Света.
— Живешь одна?
— Ну-у… можно сказать, что сейчас — одна!
— Накрывай на стол!
— Нет проблем!
— Адрес?..
…За стол они сели только глубокой ночью, так как не успели дойти до него, когда Тульский пришел в гости. Артур потом долго ломал голову — кто же кого трахнул — он ее или она его? Хотя, в общем-то, это не имело никакого значения… На следующее утро Тульский, конечно же, опоздал на службу..
Так с той ночи и завертелось у них со Светланой не пойми что — и романом это нельзя было назвать, потому что обошлось без ухаживаний и вздохов, но, с другой стороны, не сводилось все и к простому перепихону. Сладко было Артуру со Светой, просто на удивление сладко. Может быть, так сладко и легко, как еще ни с кем не было. Она вытворяла в постели такое… Да и не только в постели, но и на столе, и в кресле, и просто стоя… И при этом так стонала своим детским голосочком, такое говорила в предоргазменном угаре, что Артур «улетал», терял голову, становился ненасытным. В нем просыпалась какая-то сексуальная жестокость, ему хотелось, чтобы она орала еще громче, и она, действительно, орала не стесняясь. А потом, опустошенный и обессиленный, он не испытывал желания побыстрее смыться куда-нибудь, наоборот, в нем просыпалась какая-то нехарактерная для него нежность, ему нравилось гладить ее и трогать, и прижиматься к ее заднице — до тех пор, пока желание снова не захлестывали его… При этом Артуру было со Светой еще и интересно разговаривать — ее начитанность удивляла и интриговала не очень-то жаловавшего книги опера. И вообще, ему было лестно, что она не кто-нибудь, а журналистка — в те времена к представителям этой профессии относились, можно сказать, с пиететом. Артур, конечно, внешне никакого почтения не высказывал, наоборот, покровительственно посмеивался над Светланой, но в глубине души… Бог его знает, может быть, сказывалась и разница в образовании — у Светы-то было высшее гуманитарное, а у Тульского — сомнительное среднее…
И при всем при этом полностью в свою жизнь она его не пускала — у Светланы была масса каких-то встреч, каких-то непонятных дел, иногда она исчезала куда-то на несколько дней, ничего особо не объясняя и заставляя Артура испытывать (к его же собственному удивлению) нечто вроде уколов ревности… В общем, Тульский и сам не понимал, как он к ней относится. Но понимал, что как-то относится, потому что не было безразличия, и о новых, предстоящих встречах с ней он думал отнюдь не через силу… При этом он совсем не идеализировал свою пассию, трезво, по-оперски подмечал и ее женскую прагматичность (которую при подколках называл хитрожопостью), и взбалмошность, переходящую порой в капризность, и избалованность от привычного мужского внимания, и даже некоторую лживость… И все равно Артуру с ней было сладко…
…Очнувшись от грез, Тульский протянул руку к телефону, чтобы набрать номер Светланы — но аппарат зазвонил сам, прежде чем он успел снять трубку. Звонила Света — но обрадоваться такому совпадению Артур не успел — она чуть ли не плача тараторила нечто непонятное и требовала спасти ее от бандитов. Морщась от крика, Тульский несколько раз пытался перебить ее и понять, что же, собственно, случилось…
А случилась история действительно неприятная — один из Светиных ухажеров (часто изменявший ей со своей собственной женой) подарил ей на днях французские духи. Когда после ухода поклонника Светлана распечатала красивую коробочку, то унюхала совсем не парижские ароматы, а суровый запах польской контрабанды. Обманутая в лучших ожиданиях, журналистка Барышникова не постеснялась перезвонить ухажеру (нарвавшись сначала на жену) и выяснить, что духи были куплены за бешеные деньги в коммерческом магазине на Куйбышева. Света завелась и на следующий день нагрянула в модное кооперативное заведение. Вызвав хозяйку, она предъявила парфюм:
— Как вам аромат?
Света прыснула из флакончика себе на запястье и помахала ладошкой перед носом неприветливой женщины.
— Никак! — нервно ответила хозяйка, дама в постбальзаковском возрасте, которую величали Маргаритой Павловной.
— И это — «Магия»?
Хозяйка посмотрела на журналистку, как царь на жида:
— А вы, милочка, очевидно, постоянно пользуетесь французским парфюмом?
