По комнате расхаживал эксперт-криминалист из ГУВД, то и дело щелкая фотоаппаратом со вспышкой. Двое экспертов посыпали все вокруг дактилоскопическим порошком, а потом орудовали колонковыми кисточками в поисках отпечатков пальцев. Над телом колдовал судмедэксперт. Судя по всему, он еще не определил причины смерти, а тем более не составил заключение. Хотя чего тут гадать — и так ясно, что именно он напишет. «Смерть наступила вследствие огнестрельного повреждения, нанесенного в область затылка...». Ну и так далее. Если у человека в голове дыра, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, от чего именно он умер. Гораздо важнее будет следующий этап — когда извлекут пулю. Тогда уже можно будет сделать хоть какие-то выводы.
В углу сидели понятые — двое испуганных стариков, видимо, соседи. Посмотрев на их крайне заинтересованные, даже азартные лица, я подумал, что к концу дня, скорее всего, жители поселка будут знать малейшие подробности происшедшего.
Судя по аккуратной дырке в оконном стекле, стреляли всего один раз. И сразу наповал. Это мог быть только профессионал высокого класса — ведь гораздо легче выстрелить два или больше раз, чтобы знать наверняка, что жертва не выживет. А тут, если, конечно, это было заказное убийство, киллер должен быть на сто процентов уверен, что убил. А значит, хотя бы посмотреть на результаты выстрела. Это лишнее время и, соответственно, опасность. Правда, с другой стороны, после такой раны в затылок мало кто выживет...
Судмедэксперту уже удалось извлечь пулю.
Из какого оружия стреляли на первый взгляд, как вы думаете? — спросил я у доктора, который держал пинцетом маленький окровавленный и деформированный кусочек металла.
Ответил не врач, а один из экспертов. Он покачал головой:
Трудно сказать сразу. Видимо, стрелявший находился на достаточно большом расстоянии. Пуля пробила затылок, прошла мозг и застряла на выходе из лобной кости. Если бы не это, извлечь ее нам бы не удалось. Пуля довольно сильно деформировалась. На первый взгляд калибр около пяти с половиной миллиметров. Пуля не боевая. Скорее псего, охотничий карабин. Типа «Сайга» или «Тигр».
Странно. Нетипичное оружие для убийства. Чем таскать с собой такую бандуру, легче положить в карман «тэтэшник». Хотя из пистолета с такого расстояния трудно попасть в цель.
Грязнов, естественно, тоже был тут. Как только я вошел, мы с ним обменялись выразительными взглядами. Мол, эх, опоздали... Кстати, Меркулов не знает, что еще вчера я узнал о связи Сереброва и Старевича. Сказать ему сейчас? Я подумал и решил это сделать потом. У Кости был такой серьезный вид...
Вместо этого я решил побеседовать с женой Старевича, которая сидела в углу, время от времени прикладывая смятый платок к красным от слез глазам. На вид ей было далеко за пятьдесят.
Ада Сергеевна, — ее имя и отчество мне сообщил Грязнов, — я старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры. Моя фамилия Турецкий...
Она чуть вздрогнула и подняла на меня глаза. Несмотря на трагичность момента, я увидел в них интерес.
Я слышала о вас. — Голос ее был очень слаб. — И рада, что именно вы будете расследовать причины убийства моего мужа...
Батюшки! Неужели я становлюсь знаменитым?!
Последние слова потонули в рыданиях. Вот к чему я никак не могу привыкнуть. Труп — он и есть труп. С годами к виду смерти привыкаешь. Душа на небесах или еще где-нибудь, где ей положено быть. А тело здесь. И дело тоже здесь. То есть дело, которое нужно расследовать. Все это работа. Обычная работа. А вот когда видишь страдания близких убитого, погибшего или умершего... Нет, к этому, наверное, никогда не привыкнуть.
Ада Сергеевна, надо успокоиться и постараться ответить на наши вопросы. Чем больше у нас будет информации, тем больше вероятности, что мы найдем убийцу.
Она еще пару раз шмыгнула носом и, надо отдать должное, быстро взяла себя в руки.
Да, я готова. Но меня уже допрашивали.
Я усмехнулся.
Это не допрос. Просто я хочу поговорить с вами. Сейчас, во всяком случае. Допрошу я вас позже. Может быть, и не один раз. А сейчас просто побеседуем.
Следователи всегда так говорят.
А вы часто общаетесь со следователями? — удивился я.
Нет, конечно. Но в кино следователи всегда говорят, что это не допрос, а просто беседа. А потом получается, что именно допрос.
Эх, Ада Сергеевна, — грустно вздохнул я, — если бы в жизни все было, как в кино...
Ну ладно. Задавайте ваши вопросы.
Скажите, у вас есть какие-нибудь подозрения? Были у вашего мужа враги или недоброжелатели? Завистники, наконец?
Она передернула плечами.
Вы понимаете. Валя занимал такой пост... У начальника всегда есть недоброжелатели. Начиная от замов, которые метят на его место, и кончая тренерами команд, которых не допустили в Высшую лигу. Но чтобы кого-то подозревать... Нет, я не знаю.
Другого ответа я не ожидал. Этот вопрос всегда служит чем-то вроде вступления. Ну ладно, пойдем дальше.
Какие у вашего мужа были отношения с Владимиром Серебровым?
Ада Сергеевна подняла брови.
С Вовой? Они дружили всю жизнь. Вы, конечно, не помните, вы еще мальчик...
Я усмехнулся про себя. «Мальчик».
Прекрасно помню. Они были кумирами моего детства.
И не только вашего, — с гордостью в голосе сказала она, — они были кумирами всей страны. Можно даже сказать, на их примере выросло целое поколение.
Она смахнула слезинку. Этот жест мне показался каким-то театральным. Или я ошибаюсь?
А как они дружили! В свое время это была дружба, о которой ходили легенды. «Три С» их называли. Одна из лучших троек нападающих в сборной Советского Союза за всю историю.
Она умолкла, только покачивая головой.
А в чем выражалась эта дружба в последнее время?
Ада Сергеевна внимательно посмотрела на меня.
Я понимаю, что вы имеете в виду. Конечно, вчера Вова, сегодня Валя... Мы и опомниться не успели. Он был потрясен. Я имею в виду Валю. Просто потрясен. Я его не видела, он всегда уезжает в пятницу вечером на дачу. Прямо с работы. Но когда он позвонил, у него был такой голос...
Какой?
Ну не знаю... Потрясенный.
Она опять заплакала. А я отметил про себя, что Старевич, по-видимому, был на даче один почти сутки. А может, не один?
Когда вы с ним созванивались?
Часов в восемь. Может, в начале девятого. Я уже рассказывала вашему...
Она показала на Грязнова.
В доме еще кто-нибудь был кроме него?
Н-нет. Иногда приходит женщина убираться и готовить, но обычно она приходит по средам и...
А у него не было охраны? Все-таки должность...
Его охранял шофер. Сережа Ермолин. А здесь, на даче, — нет. Но тут место спокойное. Обычно Валя отпускал его домой. Скорее всего, так было и на этот раз. И потом, этот участок охраняется. Вы же проезжали мимо ворот.
Да, действительно, большой участок, на котором находилось несколько дач, был обнесен легкой оградой из сетки-рабицы. А в сторожке у распахнутых ворот дремал хлипкий старичок в камуфляжной форме.
Значит, последний раз вы говорили с ним в восемь или начале девятого?
Да.
И больше сюда не звонили?
Нет. Мы договорились, что я приеду с утра. Я и приехала. И вот...
И все-таки вернемся к Сереброву. Были ли какие-то перемены в их отношениях?
От Ады Сергеевны не ускользнула моя настойчивость в отношении Сереброва. Она пожала плечами.
А у кого в последние времена не изменились отношения? Когда все в стране так круто поменялось. Это вам, молодым, легко приспособиться к новому, не то что старикам...
Ну, ваш муж был не таким уж стариком, — заметил я.
Да, вы правы, — сказала она, и из ее глаз снова брызнули слезы.
Я мысленно отругал себя за бестактность. Пришлось ждать, пока она успокоится.
Я понимаю вас... простите, как к вам обращаться?
Меня зовут Александр. Можно просто Саша, учитывая разницу в возрасте.
Нет уж, пожалуйста, и отчество.
Борисович, — ответил я неохотно. Ненавижу эту официалыцину.
Так вот, Александр Борисович, я понимаю, что причину убийства Вали вы видите прежде всего в его деятельности. Федерация хоккея действительно непростая и необычная организация. Эта организация всегда была на особом положении, начиная с советских времен. Вы знаете, какое значение раньше придавали спорту. Не то что сейчас. Раньше хоккей курировался на самом высоком уровне. И эти связи, несмотря ни на какие перемены, сохранились. Так что здесь затронуты и «низы» и «верхи». Здесь всякое может произойти...
Что, например? — перебил я.
Мне показалось, что она немного пожалела о том, что сказала. Хотя вроде бы ничего особенного в ее словах не содержалось. Ада Сергеевна чуть повела подбородком, что означало «всему свое время», и продолжала:
Здесь свои интриги, впрочем, как и в любой организации. То же самое можно сказать и об Олимпийском Комитете, председателем которого был
