– Что же с ним было?
– Обе ноги переломаны, какая-то огромная повязка на башке. Врачи сказали, что там ничего не повреждено, однако с тех пор прадед окончательно съехал с катушек. Потерял связь с реальным миром, совершенно позабыл всю ересь про королевство и государство. Как будто в его голове что-то перевернулось, что-то замкнуло. Это точно. Он уже никогда не был таким, как прежде. Да и чему тут удивляться.
– Да уж. Попробуй посиди сутки в крови и мозгах своих приятелей.
– Все шестьдесят лет с того момента прадед производил разрушения везде, где появлялся. Он просыпался от собственного крика. Ему казалось, что он опять погребен заживо. И знаешь, что я тебе скажу: это был крик безумца. Бедолага жадно хватал воздух ртом, словно задыхался. И такая херня повторялась снова и снова.
– Посттравматический стресс. Так, кажется, это тогда называли. Черт, ему могли бы назначить лечение. Старик отсудил бы кругленькую сумму или, может, военную пенсию.
– Справедливо. Могли бы дать ему и орден. Но происходило все в те времена, когда люди считали, что называть чернокожего «негром» или «черножопым» – уже само по себе вежливо с их стороны.
Я улыбаюсь.
– Знаю, ты будешь смеяться, – продолжает Морти, – но это правда. Просто бред какой-то, только так и было на самом деле. В те времена все эти добрые люди считали, что у черных отсутствует так называемая «моральная устойчивость». Госпитали были переполнены солдатами, которых поимела война – назовите это посттравматическим стрессом, контузией или чем-то еще, – и все списывали на трусость или слабость характера, а иногда и на то, и на другое. А мой прадед оказался просто очередным психом, да вдобавок еще и черномазым.
– Могу предположить, что в таком печальном положении его психическое расстройство только усугубилось.
– Конечно. В общем, кончил он в этом самом заведении. Когда я был ребенком, старик частенько приводил меня сюда, показывал места, где жил, откуда совершал побеги, пивнушки, где пьянствовал с товарищами по несчастью. Короче, показывал достопримечательности.
Многие оказавшиеся на улице люди выглядят контуженным и обычными проблемами повседневной жизни. Годы изнурительной борьбы за выживание сделали свое дело. Лица безрадостные. Молодых не отличить от стариков. В глазах опустошенность. Это взгляд бедности, вынужденной экономить каждый пении каждую неделю из года в год, пытаться свести концы с концами от зарплаты до зарплаты, жить в счет аванса или на средства «рождественского клуба». В такие минуты я даже рад, что в деле. Некоторым людям приходится несладко, их унижают, им врут, ими подтираются. И таких немало.
– А знаешь, что он говорил мне? Я был мальчишкой, но он повторял это снова и снова. Я просто кивал и думал: что за хрень мелет чокнутый старик? Прошли годы, и до меня наконец дошло.
Мы стоим на светофоре. Морт уставился в окно на витрины магазинов. Нет сомнений, он думает о тех поездках в Ист-Энд, которые устраивал его сумасшедший вояка-прадед. Взгляд Морта рассеян. Видать, он отправился в путешествие по тропинкам памяти.
– Ну? – говорю я.
– Что ну? – возвращается Морт.
– Что же он тебе говорил?
– А, да. Черт, что-то я увлекся. Он говорил, что твой ум, твои мысли и твоя честность принадлежат только тебе, и ни одному мерзавцу не заставить тебя отказаться от них, если ты сам того не пожелаешь. Можешь подарить их или даже продать тому, кто предложит лучшую цену. Пускай они думают, что управляют тобой. Ты-то знаешь, что на самом деле ведешь собственную игру, играешь по собственным правилам. Пускай они верят в то, во что хотят верить. Только ты один знаешь, что к чему. Еще он постоянно твердил про какой-то «третий глаз». Мне представлялся огромный, старый, трехглазый монстр. Я жутко боялся. Понимаешь, люди воспринимали прадеда как рехнувшегося старого негра, который постоянно вопит и орет на прохожих, попадается за драку или получает по мозгам за то, что поколотил какого-нибудь старого картежника или просто рычит на окружающих. Но, несмотря на все это, он был глубоким мыслителем.
– Да, мне понравилось про ум, мысли и честность. Отлично сказано.
– Просто и метко. Когда я загремел по делу Джерри Килберна, именно тогда, в тот чертов момент, – он щелкнул пальцами, – я понял, о чем толковал мне старик. Восемь лет – не такой уж большой срок, но и маленьким его не назовешь. Слова прадеда постоянно прокручивались в моей голове. Они одновременно и поддерживали мое душевное равновесие, и сводили с ума. Понимаешь, о чем я?
– Более ли менее.
– В тюряге ведь девяносто процентов заключенных – полные отморозки. Они только тем и занимаются, что мочат друг друга. Идиоты. Они ни хрена не смыслят в жизни.
Мой дядя Уинстон и мой отец всегда говорили, что необходимо знать свою историю. Оба читали любую историческую литературу, которая только попадала им в руки. Уинстон занимается этим и по сей день. Понимаешь, очень важно, что я знаю об их борьбе. Хоть в молодости я и не ладил со своим стариком, но знай я тогда, что им пришлось пережить ради того, чтобы сейчас я сидел в этой машине и болтал с тобой, то так легко бы не отступился. Понимаешь меня?
– Вроде да.
– Если ты знаешь историю своего народа, его борьбу и происхождение, то знаешь, кто ты есть в этом мире.
– Разумно.
– Знаешь, у кого это есть? У свирепых ребят из ИРА. «Временная ИРА». Отряд Паркхерста. Все верно, они наломали немало дров. Причем объявили себя военнопленными. Да, в конце концов, все мы пленные. Но если забыть обо всем этом, найти время, чтобы посидеть и просто поговорить с ними, то понимаешь: у них есть знание.
– Могу себе представить этот разговор. Они же считают себя солдатами.
– А они и есть солдаты. Ребята же никого не взрывают ради прикола или потому, что это неплохой источник дохода. Они это делают, потому как верят, что находятся в состоянии войны. Видишь ли, слишком тесное общение с ними может подпортить тебе репутацию и отношения с законом. Власти находят в этом еще один способ наказать парней. Они держат их в полной изоляции. Некоторые недоумки, попавшиеся по мелочи, отбросы общества, ловятся на крючок и принимают правила игры, чтобы извлечь из ситуации хоть какую-то выгоду. Болваны и не подозревают, что законники используют их как лохов. Их подсылают к ирландцам в качестве провокаторов, но те – ребята самостоятельные и могут сами о себе позаботиться. На них где сядешь, там и слезешь. Главное – они держатся вместе.
– Представляю. Они производят впечатление фанатиков.
– В какой-то степени они и есть фанатики, только хладнокровные и расчетливые. И, как ты уже сказал, они солдаты. Но – хочу обратить особое внимание – эти ребята неоднократно прочли книгу по истории Ирландии, берущей начало еще десять тысяч лет назад – очень толстую, надо сказать, книгу, вот такой толщины, – он разводит большой и указательный пальцы на четыре дюйма, – а потом обсуждали ее, некоторые даже писали о ней стихи. Кто-кто, а они знают, откуда родом. Улавливаешь мысль? Знать свои корни – значит видеть цель своей жизни, свое предназначение. Понятно?
– Понятно.
– Я читал ирландскую историю, как и другие исторические книжки, которые удалось достать. Мне нравится. Факты всегда удивительней вымысла. Ведь все происходило на самом деле. Так что пока мои приятели на свободе, пытаясь повысить преступную квалификацию, выясняли, как устроены человеческие мозги, и ночами брали уроки психологии, социологии, теологии и прочей хренологии, я, запертый в тюремной камере, штудировал историческую литературу. Честно говоря, часто ночами я даже благодарил судьбу за то, что получил возможность, лежа под одеялом, почитать книги.
Мы добрались до проезжей части с двумя полосами движения. Морти разошелся.
– Видишь ли, люди полагают, что история учит нас не повторять чужих ошибок, но мы ошибаемся снова и снова, как будто нам это нравится, как будто человеческий род – неудачники по определению. – Он взвешивает свои слова. Улыбается и продолжает. – А может, и нет. Смотри, все великие империи и государства живут в страхе, что соперник возьмет над ними верх прежде, чем они сами успеют это с ним сделать. И все повторяется по кругу. Я понял одну важную вещь: чужие мысли не поддаются изучению и предсказанию, и, как только ты напишешь по ним учебник, их обладатели пойдут и выкинут такое, что все теории о мотивах, причинах и следствиях их поведения пойдут прахом. Вот, например, Гитлер или Александр Великий. Да возьми любого. Разве можно предугадать, что они сделают в следующую минуту?
– Твоя правда.
Интересно, Морти таким образом хочет предостеречь меня перед встречей с Джимми Прайсом или же он просто сотрясает воздух?
– Ты любишь историю своих предков. Да, Морт?
– Еще как, мать ее. Самое смешное, что в школе я ее просто ненавидел. Я даже мог бы поучаствовать в какой-нибудь телевикторине. Только запомни слова об уме, мыслях и честности. Они передавались из поколения в поколение. И теперь я передаю их тебе.
