Но недолго я этим психоанализом занимался. За шесть лет, на факультете психологии проведенных, интроспекции[7] много времени посвящено было; в больших дозах вредное это занятие — способность к действию теряешь. А сейчас такая способность пригодится. Очень.
Убийство это я в свою цепочку фактов встроил. Плотно оно туда вошло, как патрон в обойму. Нашел Граф в Якутске то, что искал. И заплатил за это сполна. Дорогая, стало быть, информация. Ко мне он ехал, безусловно. Телефоны свои я тогда в кабаке ему дал. Правда, записал он их не на той пачке, просто на листке.
Была, конечно, небольшая вероятность, что случайное это нападение, из-за денег. Но таким вариантом пусть Уколкин занимается, мы же, как говорится, пойдем другим путем. Вот только под белую простынку не приведет ли этот путь? Вполне прозрачное предупреждение! Да плевать на предупреждения, конец у всех один.
С этого дня азарт странный стал я ощущать, некое предчувствие лихой дистанции появилось. Вот поди ж ты, самое острое чувство по случаю гибели друга — какой-то стартовый мандраж! Где-то в подсознании залегла мыслишка, что попал я в некую гонку и не выйти мне уже оттуда до конца, даже вопреки желанию. Финиш, однако, пока не просматривался.
Предчувствия эти смутные основания под собой имели. Гонка, оказывается, уже не одно столетие шла. Это мне профессор Денисов пояснил.
Глава 5
ДЖУЧИ-ХАН И ДРУГИЕ
Шульц не забыл, позвонил профессору. Жил Денисов в районе Октябрьского поля. Там есть целый квартал сталинских пятиэтажек, заселенных в свое время ученым народом среднего ранга. Теперь дома обветшали, район стал уже не таким престижным, а население академических квартир оказалось сильно разбавленным всяческими дядьями, зятьями, сватьями и различными отпрысками, мало что общего имеющими с творческим трудом.
В один из таких домов я и получил приглашение на воскресенье. Заочно, через Шульца получил. Утром, без пяти минут десять, набрав указанный код, я вошел в чистенький подъезд и поднялся на третий этаж. На обитой черным, местами потрескавшимся дерматином двери висела тусклая бронзовая табличка с надписью: «Проф. Денисов Н. М.». Однако субъект, открывший дверь на мой звонок, явно был не Денисов Н. М., а тем более уж не «Проф.».
— Заходы скарэй, дарагой! — сверкнув черными разбойничьими очами, он окинул меня восхищенным взглядом. — Какой балшой, а?!
— Мне нужен…
— Нужен, нужен, сейчас будет! — Темпераментный представитель горских народов схватил меня за рукав куртки и затащил в прихожую.
— Ашот! — воззвал он куда-то в недра квартиры. — От Гарика друг пришел!
Только я собрался разъяснить недоразумение, как из комнаты слева по коридору выскочил длинный худой старик и довольно бесцеремонным жестом оторвал цепкую кисть генацвале от моего рукава.
— Вы Сергей?
— Да, мне назначил профессор в десять.
— Профессор — это я.
— Очень приятно.
— Взаимно.
Наши вежливые расшаркивания пришлись кавказцу явно не по нутру. Обращаясь опять к невидимому Ашоту, он разочарованным тоном завопил что-то на незнакомом мне наречии. Реакция профессора была более чем неожиданной.
— Пшел вон, пидор! — сквозь зубы процедил престарелый слуга науки.
Абрек с шипением удалился.
— Прошу в кабинет. — Взяв меня под локоть, профессор сделал приглашающий жест рукой.
Путь в кабинет лежал через гостиную, плотно забитую всевозможным товаром. Пачки кожаных курток, груды джинсов, коробки со всевозможной аппаратурой — чего там только не было. Венчали это изобилие пять комплектов перламутровых итальянских унитазов. От них исходило легкое искристое мерцание, придающее грудам барахла очарование натюрмортов ранних импрессионистов.
— Вот, полюбуйтесь. — Профессор озлобленно пнул подвернувшийся под ноги мешок. — Живу, как…
Далее последовал такой чудовищный загиб, что я, ей-богу, покраснел. Где ж этот сухопарый книжный червь изучил столь виртуозные обороты? Не часто доводилось мне слышать такого мастера.
…Будка ГАЗ-66 была на треть заполнена мешками с тротиловыми шашками. Девять шашек в мешке, по четыре килограмма каждая. Грузовик медленно пробирался по подтопленному профилю, держа курс на ручей Хатат. Взрывчатка предназначалась для так называемого «отстрела индюка» — идентификационного взрыва, по которому калибровались сейсмостанции партии. В компании трех щетинистых бичей я покуривал, удобно расположившись на груде взрывчатых веществ.
Тротил не порох, огонь для него практически безопасен. Мы кемарили, грузовик плавно покачивался на ходу, мерно урчал мотором. Вдруг машина остановилась. Я открыл дверцу и выглянул из будки.
На профиле перед машиной стоял человек, по обличию походивший на нас как две капли воды. Тот же обтрепанный «костюм геолога», болотные сапоги и грязная белая панама-накомарник. Он улыбнулся и открыл рот…
…! — Прозвучали слова приветствия.
Далее в столь же выразительных оборотах последовала просьба подбросить километров на пять по профилю. Что ж, нам было по дороге.
Ввалившись в будку, он окинул бодрым взглядом наш неприятный груз и стал говорить. Боже, что это был за монолог! Поток ярчайших образов, изумительного юмора, отточенных сюжетов сопровождался потрясающей мимикой и удивительной жестикуляцией. Но и на пять процентов этот поток не состоял из общеупотребительной лексики. Это был театр фантастического мата. Конечно, в этих краях и при такой работе без крепких выражений не обойдешься, но обычно звучат они буднично и пошло. Здесь же нашему вниманию было предложено настоящее искусство, без преувеличения.
Полчаса мы катались по взрывчатке, изнемогая от хохота. Рассказ нашего нового знакомого содержал описание суровых будней взрывника, коим он сам и являлся, и был, по сути, развернутым комментарием к инструкции по проведению взрывработ, точнее, к той ее части, где говорится о технике безопасности. Наконец, когда мы уже почти задохнулись, он, постучав в стенку у кабины, остановил грузовик и закончил свое соло:
— Так вот, если… чтобы… висел на… детонаторы вместе с взрывчаткой не…
С этим напутствием он выскочил из будки.
— Знаем, знаем. — Степаныч слезы вытирал обеими руками. Смех еще булькал у него в горле. — У нас нет детонаторов!
— У вас-то нет! Зато у меня полная…
Наш юморист полез в карман штормовки и вытащил горсть гексагеновых «карандашей» с устрашающе торчащими усами контактов.
Есть такое понятие в театральном мире — катарсис. Мол, зритель, сопереживая сценическим героям, через эмоциональную встряску испытывает облегчение, душу очищает. Я вообще не театрал, но думаю, что такого эффекта, которого добился этот мерзавец, ни в одном, даже столичном театре не достигали никогда. Душа не то чтобы очистилась, она просто воспарила.
Как вам понравится — полчаса трястись от гомерического смеха и в последнюю секунду осознать, что трясся ты, сидя на гранате со вставленным запалом и выдернутым кольцом?
Несколько мгновений мы молча смотрели на удаляющуюся фигуру весельчака.
— С-с-сука… — наконец плачущим голосом начал Степаныч.
— Не надо. — Я успокаивающе тронул его за плечо. Черт, у самого губы деревянные. — У тебя все равно так не выйдет…
Выражения, которыми старый профессор подробно характеризовал образ жизни и род занятий Автандила и Ашота (один из них, я только не понял кто, был близким другом его тридцатипятилетней дочери), живо напомнили тот впечатляющий таежный концерт. Может, и сюрприз взрывоопасный у старика в загашнике лежит?
Пока ученый муж остывал и речь его входила в цивилизованное русло, я, сочувственно поддакивая, рассматривал кабинет. Мебель тяжелая, массивная, академическая, люстра бронзовая, патиной подернутая, старинная наверняка, больше ничего примечательного. Одни книги, ни шкур, ни ружей, не сравнить с Шульцевой берлогой. Ну вроде успокоился старик, пора к делу.
— Восточные Саяны? Географический центр Азии… Да, да, Герман мне говорил. А что вас, сударь, собственно, интересует?
— История золотых приисков на Бирюсе.
— О! Действительно, очень занимательная тема. Вообще, история золота поразительно интересна! Металл Мефистофеля! Какие люди, какие судьбы! Да, кстати, Бирюсинские прииски — поистине чертово логово.
— В самом деле?
— А вот послушайте. Родились в России в конце восемнадцатого столетия два человека. Почти ровесники. Один в семье уральского рабочего с Демидовских заводов, полураба. Второй в семье состоятельного священника, с приходом в Красноярске. Первый рос как репей, шпана по-нынешнему, второму родители образование дали самое лучшее, какое только в те времена можно было получить. Оба поднялись, смогли дело свое открыть. Первый фабрики завел в Златоусте, подряды для армии царевой брал, второй по торговой части развернулся, в гильдию вышел купеческую.
