Ознакомительная версия.
Приблизившись к конвоирам, Бригадир бросился на того, который беспечно держал на коленях автомат. Короткая борьба, и Калашников в руках Павла… Он отскочил на пять шагов и направил ствол на охранников. Если бы они были нормальные ребята, то подняли бы лапки и дали себя связать. Трубочист уже шел к ним с мотком веревки… Но у одного из этих парней вдруг заклинило башню. Было видно, что у него крыша поехала – он потянулся за пистолетом. Успел, дурак, расстегнуть кобуру, вытащить ствол, передернуть затвор и вскинуть руку…
Нет, а что еще мог сделать Бригадир в такой ситуации? Только стрелять!
В полуподвале звуки выстрелов глухие, бьющие по ушам… Паша бил короткими очередями – сперва в левого, потом в того, что с поднятыми руками…
Трубочист видел, как на форме надзирателей в районе груди взрывалась ткань, выплескивая струйки крови.
Охранники красиво упали, и в этот момент рожок автомата опустел. Павел отцепил штык-нож и отбросил остальное, как ненужную железяку… Он уже хотел бежать, но взглянул на «трупы». На глазах у Трубочиста он наклонился и вырвал из еще теплой руки пистолет – тот, из-за которого и начался весь этот сыр-бор со стрельбой.
Штыком подцепили крышку люка и нырнули в сырую тьму. Шли на ощупь, изредка зажигая спички… Если мерить шагами, то они давно пересекли линию тюремного забора. А значит, они уже на свободе.
На перекрестке они повернули направо – это подальше от тюрьмы… Но идти становилось душно, страшно и спички кончались.
Они остановились на очередной площадке, где у стены ржавела лестница, ведущая наверх – к колодцу и люку над ним.
Посовещались, но недолго. Если над головой тихий дворик, то хорошо. Если людная улица – снова спуск вниз и долгий путь по лабиринтам! В любом случае им светило увидеть свет и глотнуть свежего воздуха.
Первым по лестнице полез Трубочист… Последние ступеньки давались особенно тяжело. Он нагнул вперед голову и плечами уперся в люк, как Атлант у входа в Эрмитаж.
Чугунный диск с трудом приподнялся, и в глаза резанул яркий солнечный свет. Он слепил! Было видно, что кругом улица, но ничего больше. Когда глаза привыкли, Гриша Посевин приподнял крышку еще выше… И это действительно была улица – справа дома и слева дома. По тротуарам идут люди, а по центру едут машины. Нет – всего одна машина. И она не едет, а стоит… Это не машина вовсе, это милицейский УАЗ.
Трубочист попытался закрыть люк, но диск переклинило. Он повернулся боком и, как щит, загораживал колодец от бегущих ментов. А те не только бежали, но и стреляли из своих укороченных автоматов… Пули лязгали по чугуну, гремели, рикошетили и выбивали снопы искр.
Было красиво и празднично – почти Новый год! Только не полночь и лето кругом… Но Трубочист не видел этого великолепия. Он летел вниз и орал не совсем благим матом!
Потом они опять бежали по неглубокой болотистой жиже. А над ними был грязный и замшелый свод… Только ребята ничего этого не видели – они двигались на ощупь, чуть касаясь руками скользких стен…
Садясь в машину, Евдокия видела слезы на глазах мужа… Приятно, когда тебя так любят! Пусть Пугин старше ее на двадцать с лишним лет, пусть немного плешив и в постели противно урчит, как кот на сметане… И других недостатков у него много. Но есть и достатки! Костя богатый – это раз. Он ее обожает – это два. Он верный – ни разу за все десять лет Евдокия не слышала о его связях на стороне. О других слышала, а о Пугине ни словечка… В переводе с древнего языка Константин – это постоянный. Или очень скрытный…
Он вышел на дорогу и махал рукой, пока машина не скрылась за холмом… Теперь он свободен на три дня. Кроме записи передачи на Первом канале у него других дел не было. И значит можно устроить себе легкое развлечение.
Нет, Евдокию он очень любил! Восхищался, обожал и боготворил. Но это была возвышенная любовь. Так тонкие люди любят фуги Баха или квартеты Вивальди. Но и они, которые эстеты, тоже хотят иногда поплясать под Сердючку или погрустить под блатной шлягер… Если человека вечно кормить омарами и гусиной печенкой на французский манер, то он вскоре сбежит туда, где черный хлеб и сало с чесноком.
Евдокия была для Пугина фугой Баха. С ней он отдыхал душой, а телом – с Валерией Мышкиной, которую недавно назначил своим секретарем по связям с общественностью. Очень удобная должность – частые совместные поездки не вызывали подозрений.
Пугин с тоской поглядел на дорогу. Машина умчалась, но пыль от колес еще вилась над дорогой. Надо бы переждать хоть четверть часа, а не звонить Лере немедленно!.. Но руки зачесались и сами полезли за мобильником.
– Это Мышкина?.. Я хотел напомнить, Валерия, что через два часа мы встречаемся в Останкино. А потом нам надо обсудить мое интервью в «Аргументах». Но где-то в уютном месте. Например – у тебя дома… Я понимаю, что статья будет большая. Я готов работать до позднего вечера. Я даже на ночь могу остаться… Нет, в этом смысле – я свободен! Моя укатила к себе в деревню.
По дороге в Телецентр Пугин подумал, что по большому счету Лера была бы больше достойна короны, чем его Евдокия. Жене положено любить мужа. А Мышкина отдается бескорыстно! То, что он дал ей – мелочи… Ну, купил квартиру на Полянке. Ну, ежемесячно подкидывает на содержание. Но не миллионы же долларов! И даже не сотни тысяч… Приятно знать, что Валерия любит искренне.
Впрочем, Пугин знал, что корона не достанется ни той, ни другой… Эти камушки слишком много стоят, чтоб носить их на голове. Это просто капитал на будущую жизнь. За эту вещицу можно особняк в Лондоне купить…
Константин Федорович любил суету на телестудии. До записи или до выхода в эфир все делалось на дрожащем нерве. У всех срывался голос и горели глаза… Обычно на него набрасывались три дамы. Одна пришпиливала на задницу передатчик и, забираясь под пиджак, протягивала и пристегивала поближе к подбородку клипсу-микрофончик.
Другая – гримерша. Та огромной кистью пудрила все, что возможно, подводила брови, оживляла губы.
Третья – редактор. Она трясла сценарием и пыталась втолковать, что спросит ведущий, на какой минуте подадут рекламный чай и надо ли его хвалить.
Сегодня Пугин знал, что говорить… Он скажет о чиновнике, для которого основная радость – народное благо! И жить слуга народа должен не лучше, чем его хозяин… Вот он, Пугин, вчера скромно отметил юбилей жены и отправил ее в деревню Дюкино, что под Можайском. Проверяйте!.. Мы, как и вы – на Канары нам зарплаты не хватает.
Хорошая родина у жены – деревня Дюкино… Народу должно понравиться! Это недальновидные олигархи обитают в Завидово. А мы с трудящимися, мы в Дюкино… Почти в Гадюкино!
Очевидно для контраста с тюрьмой Багрова надела очень светлое платье. Почти белое, но с мелкими бежевыми узорами на манер турецких огурцов… И покрой был странный. Старинный! Из времен фильма про «Кавказскую пленницу». Это, когда все свободно, когда можно раскрутиться, и юбка диском будет держаться на уровне пояса. Тогда это называли солнце-клеш.
Так вот, в огромном подвале смрад и грязь, на горе старых одеял лежат два трупика – и тут вбегает она. Вся в белом!
Они так и договаривались, что без ее команды окровавленные тела не встают… Ирина пришла, артисты вскочили, и всем стало весело.
– Я наблюдала, ребята. Вы очень хорошо играли, очень натурально… Я даже испугалась, что в автомат настоящие патроны положили.
– Хорошая шутка… А когда будут известны результаты кинопроб?
– Считайте, что вы оба уже утверждены. Съемки начнутся зимой. Но для вас есть важное условие – молчать об этих ролях. Чуть протрепались, и сразу замена… Будет обидно – игра стоит свеч!
– Поняли, Ирина Романовна! Будем молчать, как золотые рыбки… Но нам бы еще сценарий почитать. Углубиться бы в психологию героев, нащупать их жизненное кредо.
– Вы, ребята, из какого театра?
– Из Академического Малого.
– Тогда понятно… Будет вам сценарий, но позже. А психология у ваших героев простая – они надзиратели, злые парни. Ох, не люблю я нехороших людей!
– И еще вопрос, Ирина Романовна. Обычно на кинопробах хлопушка, оператор, камера. Где это все?
– Вот камер здесь полно! Наверху их много – по сорок штук на этаже. Есть даже пустые. Выбирайте и садитесь… Шутка! Сейчас капитан из оперчасти проводит вас на выход. Только переоденьтесь – у вас вся грудь в вишневом соке…
Когда артистов увели, Багрова стала серьезной. Она пошла в дальний угол подвала и наклонилась над открытым люком… Ей показалось, что по глухим кирпичным каналам до нее доносится звук автоматной пальбы и лязг пуль… Откуда это? Звуковые галлюцинации! У Муромцева есть полная схема подземелий с указанием точки, где в глухом дворе они должны выползти на поверхность. Там в развалинах заготовлен пакет с одеждой, едой и деньгами… Жаль только, что Паше не дали фонарика. В этих каналах может быть темновато – трудно будет читать схему…
Ознакомительная версия.
